4. Нет, я не забыл, вот сейчас и расскажу о "структурах повседневности" и о

связанных с ними слезах в сталинскую эпоху. Плакали по-разному, но я тебе скажу

о двух случаях, про которые рассказала мне мать.

Случай первый такой. Наши с тобой родные тетки, бывшие в то время совсем

молоденькими, мать Юры тетя Галя и мать Алексея тетя Лена поехали по

комсомольским путевкам на работу в Сталинград. Так вот, значит, к тете Лене в

гости приехала моя мама, тогда почти еще подросток. А надо сказать, что тетки

наши освоились в городе быстро - настолько быстро, что, например, тетя Лена уже

через год получила медаль за труд. И вообще городские блага они сразу посчитали

само собой разумеющимися и в городскую жизнь влились легко.

Ну, слово за слово, туды-сюды, и спрашивает приехавшая Клавочка :"А где тут

у вас туалет ?". Ей показали, она пошла, а Лена с подружками болтает в комнате.

Долго стояла в туалете деревенская гостья, мучительно соображая, как им

пользоваться. И чем дольше она там была, тем больше стеснялась пойти и спросить

у сестры при ее подружках. И вот, стояла-стояла мамочка моя над унитазом - и

заплакала. Наконец, приходит Лена :"Ты куда пропала ?". А та ревет !

Потом, вернувшись в хутор, мама много раз была вынуждена пересказывать свои

городские приключения и впечатления - и кажный раз слушатели восхищенно ахали.

Особенно, насчет унитаза.

А второй случай такой. В те же годы в город, к тете Гале, приехал в гости ее

отец, наш дед Иван Киреевич. Галя, маленькая и щупленькая, была на редкость

опрятной и хозяйственной девушкой. И комната ее всегда чисто прибрана, и все-то

у нее для хозяйства есть - даже туалетное мыло, огроменная тогда еще редкость с

кусачей ценой. И дед это знал хорошо, потому что в деревне пока что приходилось

и валенки себе валять, и мыло самому варить ( из золы, кстати ).

Ну вот, значит, перед обедом повела тетя Галя отца на общую кухню этажа

общежития, где у нее был свой уголок со столиком, кой-какой посудой, рушником и

мылом. Показала, где мыть руки - а сама ушла в комнату готовить стол. Казак наш

с подозрением отнесся к цветному кусочку туалетного мыла. Покосился немного,

взял в руки, понюхал, вздохнул - и положил на место. Потом вымыл руки без мыла

и машинально вытер их о чистый рушник.

В общем, прибегает в комнату Иван Киреевич : лицо квелое, челюсть отвисла и

дрожит, а впереди себя на вытянутой руке двумя пальцами несет кипельно белое

полотенце с огромными грязными пятнами. Сам криком кричит :

- Галькя, что же это я наделал - рушник испортил !

- Так надо было Вам, папа, сильнее мылить руки,- охнула Галя.

- Да я его совсем не брал, пожалел ваше мыло городское.

- Ну, вот : а меня не пожалел - перестирывать полотенец придется,- и сама

тоже чуть не плачет.

Такие вот слезы проливались, бывало, в первые советские ( сталинские )

пятилетки. Поводы, по которым случались эти "катастрофы структур

повседневности", отражают как раз ключевые черты жизни советских людей в 30-х

годах ХХ века.

С твоими внеочередными вопросами, надеюсь, покончено. Теперь еще несколько

мазков на картину тех лет – и пора делать вывод.

Конечно, мне-то легче : я столько теперь знаю о 30-х годах, что количество

знаний перешло в новое качество - мне кажется, я проникся пониманием тех лет,

чувствую их атмосферу. Пересказать же все тебе, сам понимаешь, нет никакой

возможности. Так что, если ты чего недопонимаешь - то, надо надеяться, поймешь

и прочувствуешь по ходу этих последних замечаний. Готов ? Пошел !

Это я тебе только два примера привел : о туалете и о мыле. Но чтобы

вообразить себе тогдашнюю жизнь, надо бы вспомнить очень многое и - что очень

важно - за один присест, сразу.

Слышал же ты песню :

"Загудели, заиграли провода -

Мы такого не видали никогда" ?

А такую помнишь :

"Прокати нас, Петруша, на тракторе,

До околицы нас прокати" ?

Это ведь совсем не шуточное дело - за десяток лет опоясать почти всю

обширнейшую страну линиями электро- и радиопроводов, а трактор из невидали

превратить в нормальную рабочую машину. Количество тракторов на селе

увеличилось с 72 тысяч в 1930 году до 454 тысяч в 1937. За то же время число

библиотек увеличилось, примерно, с 30 до 60 тысяч. Заметно стало больше

театров, кинотеатров и передвижных киноустановок. А сами люди к середине 30-х

годов стали намного лучше питаться и красивее одеваться.

Чего ж греха таить : казаки с прохладцей относились к Сталину аж до 1933

года. Разная сволота сумела запугать многих казаков всякими россказнями про

колхозы, что будто, например, в колхозе жены общие будут. Да и сами местные

колхозные организаторы наломали немало дров. К тому же, не желали многие казаки

идти в колхозы потому, что не хотели уравниваться тем самым с простыми мужиками

- т.е. они видели в этом расказачивание. Обиды, склоки, неверие - все это тоже

было. Да еще на фоне вредительства.

Но вот прошли трудные переломные 1930-32 годы, кое-как был пережит голод

зимы-весны 1933 года. А после сбора урожая в 33-м стало и до казаков доходить,

что, ежели в колхозе работать, а не надеяться, что урожай принесет само слово

"колхоз", то от него большой прок получается.

Почему, спрашиваешь, голод случился ? И это хорошо, что спрашиваешь. Значит,

все-таки не веришь телеящику, по которому брешут, будто голод почти нарочно

организовало сталинское руководство, и что поумирало тьма народу. Потому что и

здесь нынешние власти со своими телешавками нагло брешут с экрана прямо в лицо.

На самом-то деле произошло следующее.

До 29-го года колхозы нечасто встречались и в мужицких районах России, а на

Украине и в казачьих районах ( Дон, Кубань, Нижнее Поволжье, Юг Урала ) – тем

более редко. Потому что на юге люди получше жили и не хотели ничего менять. Но

слухи, что колхозы – дело хорошее и выгодное, доходили и сюда. Во второй

половине 29-го мужицкие районы, устав от кулацкой кабалы и террора, валом

повалили в колхозы. Произошла цепная реакция. Да так массово, что пришлось им в

помощь прислать из города 25 тысяч сознательных рабочих для организаторских

дел. А заодно правительство помогло крестьянам, выселив многих кулаков в

сибирские районы.

На Украине и в казачьих краях тоже стали появляться колхозы. Но здесь в них

вступало меньшинство селян : все по той же причине – кроме Поволжья, климат на

Юге чуть, да получше, урожаи чуть, да побольше. Не вступившие в колхоз

посмеивались : "Да ну их, эти колхозы. В них вступает одна голоштанная команда

– кому терять больше нечего, акромя своих портков".

Но вот прошли сложные 1930-31 годы. Через пробы и ошибки, через скандалы

внутри колхозов и колхозников с другими селянами, через успехи и провалы – но

все-ж-таки налаживалась колхозная жизнь, а сами колхозы вырастали в нормальные

сельскохозяйственные предприятия. Завидно становилось середнякам-единоличникам.

А тут еще кино в хутора стали возить и показывать в колхозном избе-клубе. Кино

смотрели, конечно, все, но единоличникам пеняли иной раз :"Чего ж вы приперлись

в колхозный клуб – идите, смотрите свое единоличное кино".

Ну, кино – это так, цветочки. А как с энтим делом быть ? Оно, конечно –

понять можно – семьи, где мужчин было побольше, в колхоз вступать решали в

последнюю очередь. Но из-за этого во многих селах получалось некоторое

несоответствие : женихов больше было среди единоличников, а возможных невест –

больше в колхозе. Присмотрит парень из семьи единоличника деваху себе в жены,

да не тут-то было. Может, и ей хочется и чешется - но уйти из колхоза в

единоличную семью все равно, что на чужбину уехать. Может и он не против, чтобы

в колхоз вступить – да отец не пускает. Разрешить такое положение могло только

время, а пока молодые колхозницы распевали "Чубчик мой" :

Задавал вопрос, сам смотрел в глаза :

- Ты колхозница, тебя любить нельзя.

- Я колхозница – не отрекаюся.

А любить тебя не собираюся.

Кстати, на Первом съезде колхозников-ударников И.В.Сталин рассказал такой

случай :"Конечно, надо понять колхозников и войти в их положение. За эти годы

они натерпелись немало обид и насмешек со стороны единоличников. Но обиды и

насмешки не должны иметь тут решающего значения. Плох тот руководитель, который

не умеет забывать обид и который свои чувства ставит выше интересов колхозного

дела. Если вы хотите быть руководителями, вы должны уметь забывать об обидах,

нанесённых вам отдельными единоличниками. Два года тому назад я получил письмо

с Волги от одной крестьянки-вдовы. Она жаловалась, что её не хотят принять в

колхоз, и требовала от меня поддержки. Я запросил колхоз. Из колхоза мне

ответили, что они не могут её принять в колхоз, так как она оскорбила колхозное

собрание. В чем же дело ? Да в том, что на собрании крестьян, где колхозники

призывали единоличников вступить в колхоз, эта самая вдова в ответ на призыв

подняла, оказывается, подол и сказала – нате, получайте колхоз. Несомненно, что

она поступила неправильно и оскорбила собрание. Но можно ли отказывать ей в

приёме в колхоз, если она через год искренне раскаялась и признала свою ошибку

? Я думаю, что нельзя ей отказывать. Я так и написал колхозу. Вдову приняли в

колхоз. И что же ? Оказалось, что она работает теперь в колхозе не в последних,

а в первых рядах.".

Не все, конечно, задирали подол – большинство единоличников ( если считать

по России в целом ), которыми были в основном крестьяне-середняки, в 1931-32

годах спокойно вступили в колхозы. Они, хоть и со своей единоличной оглядкой,

все же доверяли нововведениям советского правительства, так как недавно сами

воевали за советскую власть на стороне красных в Гражданскую. И с тех пор

правительство их не подводило.

Однако ( а речь идет сейчас про Юг ) многие середняки-единоличники, украинцы

и русские казаки, решили схитрить. По уже опробованному и устоявшемуся уставу

надо было при вступлении в колхоз сдавать туда паем рабочий скот. Корову можешь

не сдавать, а лошадь или вола – вынь и положь. Так вот, решили многие

казаки-середняки перед вступлением в колхоз разговеться да разгуляться

напоследок. А на дворе стояла осень 31-го года. Думают единоличники : коней

продадим, быков да волов под нож пустим, хлеб-мясо проедим, зиму погуляем – а

там и в колхоз можно. В общем, набралось таких хитрых больше 20 миллионов по

всему Югу.

Ну, прогуляли зиму, пропили-проели больше половины зерна да скота. А весной

– бац ! – оказалось, что в колхозе их никто не ждет. Не принимают ! На деревне

не спрячешься – все ж видели и понимали, что они специльняком скот резали,

чтоб, значит, обществу не достался. Завозмущались единоличники : это как, мол,

так – нет такого закону, чтобы в колхоз не принимать. А им в ответ : фигушки -

есть закон ! – по Уставу колхоза кого хотим, того и принимаем. Нам, говорят,

халявщики не нужны, мы сами пока что трудно живем, на всем экономим, лишь-лишь

научились концы с концами сводить. А вы все пели – это дело. Так пойдите

попляшите.

Тут-то и бросились прохитрившиеся единоличники в Москву писать, в том числе

и Сталину. И хватался иной середняк ( а теперь уже и не середняк вовсе, а почти

нищий ) за голову : что же это я, дурак, наделал, чьего шепота, простофиля,

наслушался !

Но – поздно : попал казак в клещи. С одной стороны, кто ему поможет ?

Правительство ? Да где ж оно возьмет ему посевной материал и быков - разве что

отберет у колхозников и совхозников ? А, с другой стороны, пока-а это

правительство поможет – и многим, в конце концов, помогло, кстати – а жить и

семью кормить сейчас-то нужно. Пришлось единоличникам весной 32-го года сеять

что попало и на чем попало, на коровах да на себе. Но беды, как известно,

гурьбою ходят : летом новая беда – засуха тут как тут. А осенью продналог

платить нужно. Что называется – приплыли, доигрались.

Вот ведь какая трагедия. Еще в 30-м году призывали, агитировали, просили и

уговаривали частников-середняков : вступайте в колхозы. Не послушали, не

услышали – а, наслушались недораскулаченных богатеев и предателей-председателей

вроде Трофима Морозова. И влипли по самые уши.

Стране позарез нужен был хлеб. За 20-е годы на заводы и на стройки из

деревни ушло уже около 30 миллионов человек. Они обеспечивали индустриальную

независимость первой в мире страны Советов, а кормить их теперь должны были уже

на 30 миллионов крестьян меньше. У нас не Европа и не Америка - при нашем

климате с этим справиться могут только крупные сельскохозяйственные

предприятия. И, надо же, как раз на юге, надежде страны, многие

середняки-частники забастовали : мол, не бараны мы, чтоб строем в колхозе

ходить – мы прав имеем.

Ну, одним словом, вели хозяйство так, чтобы самим хватало – а вот товарного

зерна и мяса давали мало. Очень непросто все складывалось : город еще не мог

предложить крестьянам достаточно товаров и услуг, чтобы они хотели иметь и

тратить деньги, полученные от продажи зерна. А нет интересу – нет и товару.

Частнику особенно не объяснишь, что есть интерес общенародный, что страна ждет

от него понимания сложившегося положения, что надо, мол, Федя, надо ! Частник –

он и есть частник. Дальше урчания живота своего он не слышит. Вот на кругу или

на завалинке поразглагольствовать о величии державы – это вам завсегда

пожалуйста. Но как только дело доходит до дела, когда надо ради державы

сознательность проявить – тут у частника сто мильёнов отговорок. Он вам в два

счета докажет, что нет смысла кормить горожан, потому что в город сбегают одни

лодыри да бездельники, белоручки да чистоплюи. А вот он, мол, денно и нощно, не

разгибая спины, в навозе копается. Вот он, мол, и есть соль Земли русской, он –

от плуга, от сохи, от бороны. Государство должно уважать его и холить, в ножки

кланяться и заинтересовывать его. А вот когда заинтересует – тогда он ка-ак

раззудит плечо, ка-ак покажет силушку свою богатырскую ! Да он тако-ое свершит

во славу Родины, такое отчебучит ! А пока пошли вы все на хрен.

Другой важной, хотя и субъективной, причиной забастовки частников были

слухи. Во первых, это слухи о грядущем расказачивании, которым пугала казаков

разная контра все 20-е годы. То ли правительство собирается всех казаков гуртом

выселить под Воркуту, то ли, наоборот, хочет разом приселить в казачьи станицы

тьму-тьмущую чукчей – так, чтобы казаки в меньшинстве оказались. А когда в

хуторах уже было устали от этих слухов и стали от них просто отмахиваться,

тут-то и поползли новые. Мол, вот оно, пришло времечко лихое : загонять казаков

будут в колхозы, в стойло – как простое мужичье. Мужик – он, мол, есть гольная

простота, а мы - казаки аж-нык.

Те, кто распускал такие слухи, трижды подлецы : во-первых, дешевой лестью

втираются в доверие, во-вторых, сеют рознь между русскими мужчинами, в-третьих,

самое главное, настраивают казаков против государственных интересов перестройки

сельского хозяйства на общинно-промышленную основу. И опять : некоторые

поверили, а некоторые "всего лишь", в кавычках, поостереглись откликнуться на

призыв правительства вступать в колхозы и решили сначала проесть нажитое. В

сумме же эти некоторые составили большинство единоличников юга, которые и стали

потихоньку бастовать, снижая в хозяйстве удельный вес товарного зерна. И

доснижались, на свою голову.

Эх, простота казацкая ! Вот есть пословица такая : мужик прост как ворон –

да хитер как черт. А что про казаков можно сказать в таком разе ? Да то только,

что простота оказалась хуже воровства.

Но самым подлым слухом был тот, что, мол, правительству не хватает хлеба для

горожан, и оно, мол, правительство, чтобы заинтересовать крестьян, готово

вообще снять с них все налоги. А надо, мол, всего-ничего : чуть поменьше хлеба

посеять, а тот, что родится – малость попридержать. Чтобы, значит, подтолкнуть

правительство. Попросту говоря, это был призыв к забастовке и укрывательству в

то время, как увеличивающемуся городскому населению действительно не хватало

хлеба.

Шла весна 1932 года. Пропившиеся за зиму казаки-единоличники сунулись в

колхозы, да получили отлуп. Высеяли последние запасы зерна ( статистика тех лет

говорит, что посевные площади сократились на треть ), а самих уже мандраж бьет

: осенью налог платить – а не с чего. Налог не заплатишь – землю урежут за

неиспользование в полном объеме. Налог заплатишь – самому жрать нечего будет.

И, таким образом, весной уже становилось ясно, что хлеб придется прятать

поневоле. Оставалось надеяться, что колхозники простят им зимнюю гульбу,

горожане кое-как перетерпят, а правительство хотя бы снизит налоги, а вместо

станков и недостающих пока экскаваторов закупит для рабочих из-за границы хлеб

и мясо. Однако надежды надеждами – а бабы готовили уже горючие осенние слезы, И

кто ж знал, что пролить их придется еще раньше – когда вдарит летняя засуха.

На Урале и в Сибири было то же самое, но по-другому. Там укрывали урожай от

налогов и гноили зерно, в основном, высланные из европейской России кулаки и

местные богатеи. Кроме дурацкой надежды, что им могут отменить налоги, была у

них еще мыслишка, что Москва, мол, далеко – авось пронесет. Именно тогда,

осенью 32-го года зажиточный дед Морозов, боясь, что Павел откроет

односельчанам укрываемое им зерно, убил своего внука.

На плодородной Украине частники не проели, видимо, все за зиму, а поэтому

просто бастовали – со своей, правда, хохлячьей премудростью. Кроме веры в слухи

о налогах и надежды, что их за просто так, по первому желанию с грабушками

возьмут в колхоз, на Украине с новой силой дохнуло поветрие национализма :

москалям не хватает хлеба – вот пусть сами и выкручиваются, а мы как-нибудь уж

сами прокормимся. Однако, пришла осень 1932-го, и налоги с них взяли силой.

Потому что заводы и стройки уже задыхались без хлеба, а именно там в это время

решалась самоя' независимость страны. Вопрос стоял ребром : или потакать

частникам, которые, взяв землю из общенародного достояния, не желают давать

товарное зерно – или через несколько лет кавалерийская Красная армия будет

разбомблена чужими самолетами и раздавлена чужими танками.

И остались многие частники ни с чем, враз превратившись в голь перекатную. А

колхозники к себе их не берут, потому как, во-первых, неурожай, во-вторых,

большинство колхозов из-за внутриколхозной неотлаженности и неслаженности, как

это и бывает с любым новым предприятием, работали пока плохо и зарабатывали

пока мало. А, в-третьих, во многих районах борзые уполномоченные по налогам –

чтобы, значит, выполнить и перевыполнить план, не дерясь с каждым единоличником

по отдельности – содрали лишние налоги с колхозов, пустив многие из них по

миру. Сделано это было силою и угрозами, несмотря на вопли колхозников. Ответом

на возмущения было доставание револьвера и исчерпывающий вопрос :"Вам что,

Советская власть не нравится ?". Типично, кстати, троцкистское отношение к

крестьянам.

Да уж, дорого обошлась единоличникам их доверчивость и хитрость, их гульба и

забастовка. Что было, то было – не надо ни замалчивать, ни перевирать историю.

Правда такова, что целых три года большинство южан, не вступая в колхозы, не

только не увеличивали поставки зерна на рынок, но даже сокращали посевные

площади. А в это время строители днепрогэсов и магниток задыхались от нехватки

продовольствия. Частники, вишь ли, права качали – ну, и получили свое по праву

: налоги из них вытрясли и заставили полгода жмыхом, лебедой да желудями

питаться.

Нет, конечно, - я не злорадствую. Но перед тем, как старое не поминать, надо

же разобраться, в чем это старое состоит. А состоит оно в том, что южане, наши

с тобой земляки и знакомые, три года держали на голодном пайке страну,

готовящуюся к войне. И еще то вспомним, что закончилось все тем, что к весне