1.3. Психотерапия в феноменолого- герменевтической перспективе

Если психотерапевтические исследования стремились доказать соответствие психотерапии позитивистскому кри­терию научности, то краеугольным камнем феноменоло­го-герменевтической аргументации является обоснование качественного своеобразия ее предмета, в силу которого она принадлежит «наукам о духе» и, следовательно, «вы­ходит за рамки точной науки (Science) и включается в порядок герменевтики, эстетики или даже философии» [26, с. 55].

1.3.1. «Наука о духе»

Роль Айзенка в истории феноменолого-герменевтичес­кого подхода сыграл немецкий философ Юрген Хабермас, предъявивший в книге «Знание и интересы человека» (1971) [250] обвинение в «сциентистском самонепонима­нии» самому Фрейду. Не столько содержание (отнюдь не новое), сколько форма этого обвинения спровоцировала широкую ответную реакцию. Даже авторы, считающие излишней серьезную полемику с Хабермасом по этому поводу (в виду ненаучности повода) все же упоминают его как образец феноменолого-герменевтической аргумента­ции¹². Некоторые же исследователи полагают, что Хабер­мас поставил под угрозу научную репутацию психоанали­за, и поэтому его доводы требуют специального и тща­тельного опровержения. К числу наиболее известных оп­понентов Хабермаса принадлежит А. Грюнбаум. «В 1981 г. в поддержку хабермасовой концепции «сциентистского самонепонимания психоанализа», – пишет он, – высту­пил Рикер. Впрочем, Рикер и раньше радовался пораже-

–––––––––––––––

¹² См., например: [30, с; 252].

60

нию фрейдовской теории, ее неспособности самоутвердить­ся в соответствии с общепринятыми стандартами эмпири­ческой или естественной науки, – он видел в этом основа­ния для контратаки против тех, кто скорбит об этом пора­жении. Хабермас, Рикер, Клайн – каждый из них приво­дит более или менее развернутые доводы против призна­ния естественнонаучного статуса клинической теории Фрейда» [62, с. 92]. О каких же доводах идет речь?

Во-первых, Хабермас указывает на отсутствие в сфе­ре психопатологии объективных причинных зависимос­тей, образующих законы, изучаемые естественными на­уками. Невротическое поведение обусловлено, вытеснени­ем из сознания травматических переживаний, в силу ко­торого пациент воспроизводит одни и те же лишенные для него смысла действия. Снимая в процессе психоана­литической «рефлексии» вытеснение и побеждая свою болезнь, утверждает Хабермас, человек устраняет и при­чинно-следственную (этиологическую) зависимость меж­ду вытеснением и невротическими симптомами. Посколь­ку преодолеть подобным образом универсальное действие законов природы невозможно, рефлективную связь, ле­жащую в основе аналитической терапии, он определяет (ге­гелевской) метафорой «причинность судьбы» [250, с. 271].

Поль Рикер выражает этот довод в предельно генера­лизованной форме и характерной для феноменолого-гер­меневтического подхода стилистике. Метод Фрейда, пи­шет он, «подтверждает тот факт, что раскрытый смысл ... освобождает спящего или больного индивида, когда тот признает и присваивает его, короче говоря, когда носи­тель смысла сознательно становится этим смыслом, кото­рый до этого момента существовал вне его, в его «бессоз­нательном», а затем в сознании аналитика» [157, с. 233]. «Идея расширения сознания» («причинности судьбы») объединяет, полагает Рикер, Фрейда не только с Ницше, но и с Марксом [там же].

Во-вторых, Хабермас противопоставляет психоанализ и естественные науки по критерию системности. В «на­уках о природе», по его мнению, отдельный случай истол­ковывается однозначно, исходя из независимых от кон-

61

текста их применения универсальных законов, тогда как в психоанализе «конкретное истолкование» теоретичес­ких положений определяется индивидуальной историей, так что «никакое общее причинное объяснение здесь во­обще не может быть сформулировано». Кроме того, в от­личие от естествоиспытателя, аналитик формулирует свои этиологические выводы на субъективном языке желаний, влечений, страхов пациента [250, с. 272-273].

В-третьих, подтверждение патогенетических концепций психоанализа и законов естествознания осуществляется принципиально различными способами. В «науках о при­роде» гипотеза удостоверяется эмпирическими данными, что возможно благодаря объективности изучаемых ими причинно-следственных зависимостей. В психоанализе «интерсубъективная проверка» «конкретного истолкова­ния» невозможна, поскольку для избавления от невроза не достаточно знания аналитика о его источнике, но необ­ходимо, чтобы это знание было признано, «присвоено» пациентом. Поэтому конечным судьей истинности психо­аналитической реконструкции является, утверждает Ха­бермас, (исцелившийся) пациент [250, с. 259-261].

Фрейд, тем не менее, настаивал на естественнонаучном характере психоанализа – в этом и заключалось его «сци­ентистское самонепонимание». «Новая философия, – разъясняет тезис Хабермаса Рикер, – в значительной ча­сти пользуется предшествующим языком и в этом источ­ник неизбежных недоразумений. В случае с Фрейдом та­кое расхождение вполне очевидно: его открытие принад­лежит плану смысловых действий, а он продолжает кон­цептуализировать их и изучать на языке своих венских и берлинских учителей» [157, с. 260].

Открытием Фрейда, по мнению Хабермаса и Рикера, был герменевтический подход: «ниспровергнув Субъек­та», т.е. обнаружив, что поступки человека определяются его бессознательным (а не Ego cogito), он поставил задачу истолкования их смысла. Само это истолкование указан­ные философы сводят к семантическому анализу. Симп­томы пациентов представляют собой хитроумный код, пользуясь которым бессознательное выражает свои потреб-

62

ности. Обращаясь к семантике сновидений, игре слов, ус­тойчивым смысловым ассоциациям пациента и т.п., тера­певт расшифровывает язык симптомов, переводит «невра­зумительный» текст в «понятный» текст. Его деятельность принципиально подобна миссии культуролога структура­листской ориентации, заключающейся в том, чтобы дать представителям одного общества (времени) семантический ключ к материальным и духовным достижениям другого общества (времени). Однако психоанализ гораздо ближе к истокам герменевтики, чем любой ее современный вари­ант, причем и по времени, и по сути дела, полагают Ха­бермас и Рикер. Полем деятельности аналитика является конфликт между «невразумительной», «скрытой» семан­тикой желания и «очевидным», «понятным» языком куль­туры, вытесняющим естественные влечения индивида в область бессознательного. С этого противоречия, по мне­нию Фрейда, началась история человечества, в ходе кото­рой обузданная средствами культуры энергия «инстинк­тов» использовалась в социальных целях. Невроз совре­менного человека воспроизводит этот базисный конфликт, который рассматривается Рикером и Хабермасом как се­мантическое противоречие «самонепонимания» – схож­дение означающего («дискурса силы») и означаемого («дис­курса желания»). Свое разрешение это противоречие на­ходит в опосредствующем движении интерпретации, приводящем пациента в «критическую точку», где он осоз­нает, что «энергетика пронизывает герменевтику, а гер­меневтика раскрывает энергетику. Именно в этой точке процесса символизации и благодаря ему желание заявля­ет о себе» [там же, с. 261].

Поэтому психоанализ представляет собой не просто гуманитарную дисциплину¹³, но образец глубинно-гер­меневтического подхода, потенциальный эталон наук о человеке.

Как видим, по существу аргументация Хабермаса и Рикера не выходит за рамки неокантианской антитезы

–––––––––––––––

¹³ «Я утверждаю, – писал Рикер, – что Фрейда можно читать так же, как наши коллеги и учителя читают Платона, Декарта, Канта» [157, с. 253].

63

«наук о духе» и «наук о природе», объяснения и понима­ния и т.п., однако традиционные доводы облекаются тер­минологией новейших философских концепций, каковы­ми в 60 – 70-е гг. прошлого века были герменевтика и струк­турализм.