- •Ростов-на-Дону
- •Isвn 5-98615-006-6 ббк 53.57
- •Содержание
- •Глава 1. Между «наукой» и «пониманием».............................................................16
- •Глава 2. Концепция «душевной болезни» клинической
- •Глава 3. Психическое расстройство как социальная
- •Глава 4. Концепция сущности человека классической европейской философии как теоретико-методологическая основа решения проблемы
- •Глава 5. Предмет и задачи психотерапии в свете концепции культурно-исторического развития психики (л.С. Выготского)...........................................255
- •Глава 6. Психотерапия: функция и социальное
- •Введение
- •Глава 1 между «наукой» и «пониманием»
- •1.1. Что же такое психотерапия?
- •1.1.1. Часть медицины или самостоятельная сфера деятельности?
- •1.1.2. Лечение или воспитание?
- •1.1.3. Наука, метафизика, освобождающая практика?
- •1.2. Эмпирическое обоснование психотерапии
- •1.2.1 Исследования психотерапии: социальная миссия и теоретические результаты
- •1.2.2. Анализ методологии эмпирических исследований психотерапии (на примере методики л. Люборски)
- •1.3. Психотерапия в феноменолого- герменевтической перспективе
- •1.3.1. «Наука о духе»
- •1.3.2. Герменевтическая практика
- •1.3.3. Психоанализ и объективные законы лингвистики
- •1.3.4. Феноменология против психологизма
- •Глава 2
- •2.1. Концептуально-методологические основания кризиса психиатрии в начале XX в.
- •2.2. Противоречия концепции «душевной болезни»
- •2.3. Психофизиологический дуализм и права человека
- •2.3.1. «Нравственная дефективность» и «преступное помешательство»
- •2.3.2. Права человека в психиатрическом законодательстве
- •Глава 3 психическое расстройство как социальная проблема
- •3.1. Личность и социальная норма
- •3.1.1. «Норма – это патология, а патология – это норма»
- •3.1.2. Психиатрические нормы с точки зрения антропологии
- •3.1.3. Нормы, которые управляют людьми «без их ведома»
- •3.2. Критика «разума» философией «франкфуртской школы»
- •3.3.1. In statu quo ante17: если это и не верно, то все же хорошо придумано
- •3.3.2. Исключая то, что следует исключить
- •3.3.3. Testimonium paupertatis21
- •3.3.4. Медицинские нозологии и практическая медицина
- •3.3.5. Необходимые изменения
- •3.3.6. Timeo danaos25...
- •3.4. Фуко и Хайдеггер: есть ли будущее у наук о человеке?
- •3.4.1. Проблема социальной нормы в «генеалогии власти» м. Фуко
- •3.4.2. Антипсихиатрия: борьба за права психиатрических пациентов
- •3.4.3. Философские основания и практическая реализация «феноменологического» направления антипсихиатрии
- •Глава 4
- •4.1. Психофизиологический дуализм в современных науках о человеке
- •4.2. Культурный генезис человека: Кант, Гердер
- •4.3. Диалектика всеобщего и единичного в становлении человека (Гегель)
- •4.4. Разрешение психофизиологической проблемы к. Марксом
- •Глава 5
- •5.2. Органический дефект и развитие личности
- •5.3. Противоречия «неорганической» жизни человека как предмет психотерапии
- •Глава 6 психотерапия: функция и социальное становление
- •6.1. Концепция монистической сущности человека и социальная функция психотерапии
- •6.2. Социокультурные практики в разрешении противоречий «неорганической» жизни
- •6.2.1. Исторические предпосылки: магические практики и «ритуалы» шизофреников
- •6.2.2. Внушение
- •6.2.3. От гипноза к «технике» психоанализа
- •6.3. Психотерапия как профессия
- •6.3.1. Бремя дурной репутации
- •6.3.2. Исходная форма
- •Заключение
- •Литература
- •Елена Анатольевна Ромек Психотерапия: рождение науки и профессии
- •344010, Г. Ростов-на-Дону, пр. Ворошиловский, 87/65,
- •344019, Г. Ростов-на-Дону, ул. Советская, 57.
- •Качество печати соответствует предоставленным диапозитивам
3.3.5. Необходимые изменения
Во второй половине XVIII в. появляются отчетливые признаки кризиса системы исправительных учреждений – то вдруг обществом овладевает панический страх перед сумасшествием, надежно, как казалось, упрятанным в дома-изоляторы, то возникает необходимость выделить безумие из массы неразумия, определить его исходя из него самого, то, как из-под земли, вырастают специальные заведения для умалишенных, в которых, они, правда, как и прежде, доверены заботам надзирателей, а не врачей. Во всех этих новациях обнаруживала себя социальная потребность в преобразовании института изоляции. Ее основанием был реальный метаморфоз феодализма в европейских странах, выразившийся с одной стороны, в
–––––––––––––––
24 Фуко приводит множественные документальные свидетельства «сумятицы, царившей в умах» в конце XVIII в.: «"Человечность" превращалась в высшую ценность, и в то же время крайне затруднительно было определить, как должно соотноситься с ней безумие» [195, с. 418]. Общество, в самом деле, протестовало против содержания сумасшедших в тюрьмах и смирительных домах, но возмущение было вызвано, главным образом, тем, что вольнодумцев, растратчиков, малолетних проституток и прочих незакоренелых преступников помещают среди безумцев. «Безумец воспринимается не как первая и невиннейшая из жертв изоляции, а как самый темный... самый назойливый символ той силы, которая подвергает изоляции других» [там же, с. 394]. Что же касается врачей, то вплоть до 90-х гг., когда государство призвало их в тюрьмы, «ни один из создателей нозографии в XVIII в. никогда не сталкивался с миром общих госпиталей и смирительных домов» [там же, с. 207].
182
проникновении буржуазного способа производства практически во все сферы жизни, становлении специфических для капитализма форм разделения труда (расчленения и перемещения труда), подготовивших технологическую почву крупной промышленности, а с другой – в перестройке политической системы общества.
В XVIII в. узников исправительных домов начали регулярно отправлять в колонии. «С этого времени, – пишет Фуко, – изоляция выполняет уже не просто функцию рынка рабочей силы во Франции, но определяет положение дел и уровень колонизации Америки: влияет на движение товаров, развитие плантаций, соперничество между Францией и Англией, войны на море, ограничивающие как торговлю, так и эмиграцию» [там же, с. 397], – словом, включается в мировую экономику с ее чередованием периодов подъема и спада производства.
Во второй половине столетия произошли фундаментальные изменения в сельском хозяйстве: общинные земли во Франции и Англии планомерно уничтожались. Лишаясь собственной земли, часть крестьян превращалась в сельскохозяйственных рабочих, другая же – неизмеримо большая их часть – пополнила ряды пауперов. В итоге в предреволюционное двадцатилетие нужда и безработица перестали быть сугубо городским явлением. Масса «социально опасных» элементов возросла.
Первый кризис грянул в 40-х гг. XVIII в.: приток в города обезземеленных крестьян, закрытие мануфактур, возвращение солдат, – все это создало реальную возможность бунтов. Государство попробовало предотвратить их традиционными картельными мерами (арестами, высылками нищих и попрошаек и т.п.), но они не принесли желаемых результатов – лишь последующий экономический подъем ослабил социальную напряженность. Второй кризис охватил европейские страны в 1765 г. – изоляцию попытались расширить, т.е. основать смирительные дома в сельской местности и даже покрыть ими всю территорию отдельных стран, однако большая часть этих учреждений исчезала так же быстро, как и появлялась. Наконец, ответом на третий кризис, разразившийся в конце
183
70-х гг., стало не ужесточение изоляции, а ее радикальное преобразование.
Прежде всего была осознана экономическая нецелесообразность исправительных учреждений. Немалую роль в этом прозрении, без сомнения, сыграло колониальное «приложение» пенитенциарной системы, с одной стороны, и потребности крупной промышленности в дешевой рабочей силе – с другой. Ни минуты не сомневаясь в виновности заключенных «знаменитых государственных тюрем», Мирабо, тем не менее сурово судит изоляцию: всем этим людям, пишет он, «не место в... дорогостоящих домах, где они ведут бесполезную жизнь»; зачем находятся в заключении «девицы легкого поведения, каковые, будучи переведены на мануфактуры в провинцию, могли бы стать, девицами работящими»? Или злодеи? Почему бы ни использовать их, «заковав в подвижные цепи, на тех работах, которые могут повредить здоровью вольнонаемных рабочих? Они бы послужили примером для других...» [там же, с. 395].
С развитием капитализма было сделано эпохальное открытие роли труда в производстве. Теоретически его сформулировали физиократы, выдвинувшие тезис о главенствующей роли (сельскохозяйственного) труда в созидании богатства. И физиократы, и их британские оппоненты экономисты (сторонники Д. Риккардо), сходились в том, что бедность и трудоспособное население соотносятся обратно пропорциональным образом. Поэтому изоляция квалифицировалась ими как грубая экономическая ошибка – под предлогом борьбы с нищетой власти «изымают из оборота» и содержат за счет государства население, способное своим трудом производить богатство. Тем самым, ограничивая рынок рабочей силы, да еще и в кризисный период, они мешают избавиться от нищеты. Истинное решение проблемы состоит в противоположной политике: бедное население следует во что бы то ни стало снова включить в производственный оборот и снять с государства тяжкое бремя заботы о нем.
В результате указанных изменений – в обществе и в сознании – нищие, бродяги, падшие женщины и прочие
184
здоровые бедняки были выпущены из исправительных домов; часть их поглотили мануфактуры, остальные составили резервную армию труда.
Вместе с люмпенами бремя остракизма несли, как мы помним, разного рода либертины и вольнодумцы – этих освободили в ходе политических преобразований. В 1790 г. после «великого расследования» во Франции была провозглашена Декларация прав человека, внедрившая в повседневную практику презумпцию невиновности. Вслед за ней были приняты декреты, в которых Декларация находила применение. Один из них, в частности, предписывал в полуторамесячный срок выпустить из тюрем, монастырей, арестантских и исправительных домов всех содержащихся в них узников, чья вина не была доказана в ходе открытого судебного разбирательства. Это предписание было исполнено, и «те, кто, не совершив ничего такого, что могло бы повлечь суровые меры, к коим были они приговорены законом, предавались чрезмерному вольнодумству, разврату и мотовству» [там же, с. 414] были освобождены.
В конце концов, вокруг сумасшедших в исправительных домах образовалась пустота, точнее, они остались там вместе с осужденными приговором суда преступниками, в альянсе, ассоциативная прочность которого выдержала испытание и временем, и неоспоримостью теоретических и эмпирических опровержений. На исходе Века Разума, ассимилировав весь комплекс значений «неразумия», безумие, наконец, отделилось от него. Но вот вопрос: что с ним делать? Из Декларации прав человека явствовало, что сумасшедших следует отделить от содержащихся в заключении по приговору суда преступников. Соответствующий декрет 1790-го года предписывал с помощью врача выявить «слабоумных» в трехмесячный срок и либо отпустить на свободу, либо препроводить в госпитали, где им будет обеспечен надлежащий уход [там же, с. 415]. Проблема, однако, состояла в том, что специальных госпиталей не существовало, медицина, несмотря на универсальность ее нозологических систематик, перед лицом реальных, а не умозрительных безумцев обнаруживала полную теоретическую беспомощность, наконец, распространяются ли на сумасшедших права человека, также было не ясно...
185
В обстановке всеобщего смятения с новой силой вспыхнул страх перед безумием: в Национальное собрание Франции стали поступать многочисленные прошения о принятии закона, обеспечивающего защиту от умалишенных, надзор за ними поручался то одному исполнительному органу, то другому (вплоть до муниципальных подразделений, отвечающих за «вредных бродячих или диких животных») [там же, с. 416]. Чаще же всего за неимением специальных учреждений местные власти помещали безумцев в тюрьмы, в которых в то время царил неописуемый беспорядок.
Неопределенность социального статуса сумасшедших дала толчок оживленной общественной дискуссии. Особой популярностью пользовались проекты идеальных исправительных домов, в которых, например, женщинам, детям и должникам предоставлялись бы «приемлемые постели и пища», комнаты на солнечной стороне и общественно полезные виды деятельности, а убийцам, развратникам и буйно помешанным – холодные помещения, скудная пища и вредный для здоровья труд [там же, с. 421].
Итак, в ходе демократических преобразований конца XVIII в. был осознан волюнтаристский, неправовой характер изоляции безумцев. Вместе с тем, оставаясь в плену предрассудков, культивированных двухсотлетней практикой остракизма «социально опасных» маргиналов, французы – причем мнение «народа» совпадало в этом вопросе с мнением «просветителей» – не могли допустить их освобождения. Это противоречие требовало незамедлительного разрешения.