6.2.2. Внушение

Differentia specifica вспомогательных средств, которы­ми пользуется психотерапия, заключается, прежде всего, в их специализированном характере – в отличие от маги­ческих, религиозных, политических¹³ и т.п. стимулов,

–––––––––––––––

¹² Эти и многие другие ритуалы и заклинания собрала для меня моя дочь Саша.

¹³ Таких, например, как практиковавшиеся в нашей стране с 20-х годов прошлого столетия новые советские обряды – «октяб­рины», «массовый действа», «первомайские демонстрации» и т.п. или разнообразных манипуляций поведением избирателей во время предвыборных кампаний в наши дни.

325

они предназначены для разрешения личностных противо­речий, для образования индивидуальных обходных путей позитивной компенсации. В начале XX в. создание и при­менение таких средств выделилось в особую сферу соци­альных отношений, область профессиональной деятель­ности психотерапевтов. Однако уже в конце XVIII в. в европейских странах началось активное формирование реальных предпосылок психотерапии. Этот процесс раз­ворачивался за официальными границами медицинской психиатрии и, лишь завершившись рождением психоана­лиза, вторгся в ее владения, став причиной кризиса, не преодоленного и по сей день. В известном смысле само институциональное становление психотерапии может рас­сматриваться как обходной путь познания и лечения «ду­шевных» расстройств.

В 70-е гг. века Разума отвергнутый собратьями по цеху и вынужденный покинуть родину доктор медицины Вен­ского университета Франц Антон Месмер (1736-1815) впервые целенаправленно использовал для лечения своих пациентов психологическое средство – внушение в арха­ичной форме прямого предписания. Сам Месмер, правда, объяснял «терапевтический механизм» своего метода дей­ствием «животного магнетизма», разгоняющего застояв­шиеся в теле больного «флюиды», что соответствовало медицинским представлениям времени. Однако многочис­ленные описания его сеансов не оставляют сомнений в том, какими средствами он пользовался в действительности.

При помощи различных манипуляций – знаменитых пассов, прикосновений, особых предметов, таких как чан, наполненный водой и осколками стекла, прутья, веревки, до которых он просил дотронуться присутствующих на коллективных сеансах для облегчения движения «флюи­дов», – Месмер вызывал у пациентов «магнетический криз», за которым следовало исчезновение или ослабле­ние симптомов.. Месмеру стоило лишь коснуться своих пациентов, пишет С. Цвейг, как нервы их напрягались, готовые вздрагивать, и тут же происходили «без всякого прибора или медикамента изменения в характере болезни организма, сперва в форме возбуждения, затем – успокое­ния» [206, с. 30].

326

Будучи сторонником «теории флюидов», Месмер пола­гая, что производимые им изменения исключительно фи­зиологического свойства и на этом основании сознательно отказывался от речевой коммуникации с пациентами. Содержание его предписаний было простым и стереотип­ным, в словесной форме его можно выразить так: «Исце­лись, ты – здоров!». Функцию знака выполняло прикос­новение к больному органу. «Месмер манипулирует, Мес­мер говорит, и если больной "отвечает" ему каким-нибудь симптомом, то Месмер властными приказаниями стремит­ся немедленно добиться исчезновения этого симптома. Он низводит больного к дословесной стадии, он "господству­ет" над ним», – пишут Л. Шерток и Р. де Соссюр [212, с. 42] и несколькими страницами ниже добавляют, что такой невербальный, но все же основанный на межлично­стном взаимодействии, способ лечения радикально отли­чался от принятой в то время медицинской практики об­ращения с пациентами, словно с неодушевленными пред­метами [там же, с. 46].

В конце XVIII – первой половине XIX вв. у Месмера появилось множество учеников, последователей и подра­жателей. Самыми известными были Пюисегюр, Делез, Нуазе, де Виллер, Вире, аббат Фария, Бертран, Шарпинь-он. Магнетические сеансы получили столь широкое рас­пространение и вызывали столь бурные споры, что Людо­вик XVI даже учредил в 1784 г. две комиссии по рассле­дованию деятельности магнетизеров, в которые входили авторитетнейшие ученые времени (Франклин, Байи, Ла­вуазье, Дарсе, Гийотен и др.). Обе комиссии решительно опровергли существование «животного магнетизма» и «флюида», но отметили «некоторый лечебный эффект манипуляций», который отнесли на счет не поддающего­ся научному познанию «воображения» [там же, с. 45].

Между тем уже Пюисегюр достаточно точно и рацио­нально сформулировал правила применявшегося магне­тизерами метода. Прежде всего нужно овладеть волей пациента, вернув его к состоянию полного доверия, по­добного тому, которое испытывает дитя к матери. Паци­ент должен совершенно отказаться от собственной воли.

327

Затем, следует вступить с пациентом в словесный кон­такт. «Первый вопрос должен быть: «Как вы себя чув­ствуете?», Следующий: «Чувствуете ли вы, что я прино­шу вам облегчение?» Выразите затем удовлетворение от мысли, что это вам удается» [там же, с. 50]. И, наконец, после исчезновения или ослабления симптомов болезни, «магнетическую» связь следует разорвать во избежание зависимости пациента от целителя.

В 40-е гг. XIX в. манчестерский хирург Джеймс Брейд ввел термин гипноз, и магнетизеров сменили гипнотизе­ры. Они по-прежнему лечили за пределами медицины, однако и техника внушения, и ее понятийное выражение стремительно совершенствовались. Уходили в прошлое пассы, «чаны» и другие магические атрибуты терапевти­ческих сеансов. Гипнотизеры обсуждали условия гипна­бильности (доверие к целителю, склонность пациента к подражанию и т.п.), спорили о соотношении гипнотичес­кого сна и внушаемости в состоянии бодрствования, раз­личали пациентов по степени подверженности внушению. Наконец, в последней трети столетия были выдвинуты научные гипотезы гипнотизма. Автором первой был А. Льебо – гипнотизер-маргинал, обладавший впрочем, сте­пенью доктора медицины. В книге «О сне и аналогичных состояниях, рассматриваемых преимущественно с точки зрения воздействия психики на тело» (1866) был А. Лье­бо – гипнотизер-маргинал, обладавший, впрочем, степе­нью доктора медицины. В книге «О сне и аналогичных состояниях, рассматриваемых преимущественно с точки зрения воздействия психики на тело» (1866) Льебо утвер­ждал, что в основе гипнотического воздействия лежит не физический, а психологический процесс – внушение по­средством слова. Гипноз вообще представляет собой лишь частный, хотя и рафинированный случай внушения, по­скольку у находящегося в состоянии сомнамбулизма че­ловека снижается критическая способность – сохраняя контакт с гипнотизером, он беззащитен перед его словес­ными приказами. Позже эта идея была развита школой И.П. Павлова, из нее же исходил Б.Ф. Поршнев.

328

Последователи Льебо – Бонис, Льежуа и особенно Бер­нгейм стремились дополнить концепцию Льебо и, «сле­дуя его путем, освободить учение о гипнотизме и внуше­нии от ошибок, сняв с него покров тайны и привести его в соответствие с законами биологии и психологии» [цит. по: 212, с. 85], «следуя его путем, освободить учение о гипнотизме и внушении от ошибок, сняв с него покров тайны и привести его в соответствие с законами биологии и психологии» [там же]. В результате возникла «психоло­гическая» Нансийская школа гипноза.

С другой стороны, в 80-е годы XIX в. в легендарной Сальпетриерской клинике Парижа Ж. Шарко и его уче­ники Бабинский, Льюис, Дюмонпалье и др. разработали «физиологическую» концепцию гипноза, позволившую включить его в сферу исследований позитивистской ме­дицины. Они отождествили гипнотизм с его соматически­ми проявлениями, которые изучались анатомо-клиничес­ким методом. При этом глубокий гипноз они считали па­тологическим состоянием. Известное определение Шарко гипноза как искусственной истерии вытекает именно из этого положения. Сальпетриерцы стремились исключить из условий, необходимо и обратимо сопутствующих со­мнамбулизму, любые психологические феномены. «Напря­женное ожидание и внушение, – писал Дюмонпалье, – не имеют никакого отношения к некоторым определяющим условиям гипноза» [там же, с. 87]. Это повлекло за собой выдвижение ложной гипотезы физических причин гип­ноза, таких, например, как воздействие металлов, темпе­ратуры, света, электричества и т.п.

В споре Нансийской и Сальпетриерской школ после­дняя потерпела поражение: тупиковый характер сомати­ческой гипотезы признал уже ученик Шарко П. Жане. Вскоре проблема гипноза и шире – внушения была вытес­нена из официальной медицины. Историки психоанализа традиционно подчеркивают моральную сторону дела – врачи противились применению и изучению гипноза из-за боязни «эротической» зависимости пациента от тера­певта, ссылались на его унижающую человеческое досто­инство природу и т.п. Однако не меньшую, если не боль-

329

шую, роль сыграли теоретическая неспособность позити­вистской медицины объяснить феномен внушения, а так­же сопротивление – в то время вряд ли осознававшееся – проникновению на рынок врачебных услуг аутсайдеров-гипнотизеров. Во всяком случае, после смерти Шарко в 1893 г. научная репутация гипноза была основательно скомпрометирована¹⁴. Значительно уменьшилась и его общественная популярность; публика надеялась на чудо, на панацею, но столетняя история применения внушения выявила довольно узкие границы его терапевтических возможностей. «Если, согласно старинной врачебной фор­муле, идеальная терапия должна быть быстрой, надеж­ной и не вызывать неприязни у больного, – писал Фрейд, – то метод Бернгейма отвечал по крайней мере двум из этих требований» [189, с, 287]. Он не занимал много вре­мени и не доставлял хлопот не только больному, но и вра­чу, для которого запрещение посредством одних и тех же приемов самых разных симптомов, становилось со време­нем «монотонным занятием». Но третьему требованию надежности внушение не отвечало «ни в каком отноше­нии». «К одному больному его можно было применять, к другому – нет; в одном случае удавалось достичь многого, в другом – очень малого, неизвестно почему. Еще хуже, чем эта капризность метода, было отсутствие длительного успеха. Через некоторое время, если вновь приходилось опять слышать о больном, оказывалось, что прежний не­дуг вернулся или заменился новым» [там же].

Как раз в этот кризисный для гипноза момент про­изошло стягивание предпосылок психотерапии и станов­ление в результате метаморфизма ее исходной формы – психоанализа. Гипноз при этом подвергся отрицанию и переработке – снятию: «подлинный психоанализ, – пи­сал Фрейд, – начался с отказа от помощи гипноза» [там же, с. 186]. В современной психотерапии он сохранен в качестве одного из вспомогательных психологических

–––––––––––––––

¹⁴ Немалую роль в этом сыграл ученик Бернгейма швейцарс­кий врач Дюбуа, противопоставивший в духе протестантской этики аморальному внушению метод рационального убеждения боль­ного.

330

средств, находящего ограниченное применение, например, в терапии зависимостей.