41. Национальная специфика жанра новеллы в творчестве в. Ирвинга. Новеллы "Рип Ван Винкль", "Легенда о Сонной Лощине", "Жених-призрак".

Ирвинга называют родоначальником американской новеллистики с присущими ей характерными чертами - остротой сюжета, занимательностью, соединением серьезного и комического, сочетанием романтической иронии с четко выраженным рационалистическим началом.

В своей новеллистике Ирвинг прибегнул к известному приему - переработке старых, бытующих в мировой литературе сюжетов, что, однако, ни в коей мере не умаляет ее оригинальности. Его новеллы американские по духу и по реалиям. Как образно отмечает В. Бернацкая, "можно сказать, что Ирвинг подарил американцам то, чего им более всего недоставало в сравнении со Старым Светом - поэтическую историю, указав на животворные корни народного фольклора" [5. C. 6].

Характерная черта романтической манеры Ирвинга-новеллиста состоит в сочетании фантастического и реалистического, в мягких переходах повседневного в волшебное и обратно. В сюжетостроении своих американских по своей тематике и колориту рассказов "Рип Ван Винкль" и "Легенда о Сонной Лощине" Ирвинг использует мотивы немецких легенд, заимствованных им из сборника И.Г. Бюшинга, сборника И.К. Музеуса и др.

Хотя Ирвинг неоднократно признавался, что его волнует все мистическое, сверхъестественное, однако в своих новеллах он последовательно, вполне в американском духе, разрушал атмосферу таинственного. Будучи наследником просветительских идей и поклонником Разума и не веря в потустороннее и "страшное", писатель тем не менее ощущал влечение к прекрасному миру вымысла. "Насладив читателя авантюрами, занимательными ситуациями, юмором, тонкими наблюдениями, ироническими иносказаниями, - пишет М. Боброва, - Ирвинг раскрывает "таинственное" как нечто естественное и вместе с тем такое, без чего жизнь была бы ущербной. Вот эта игра мысли, чувства, языка и составляет главную прелесть его новелл" [7. C. 44]. Легенды, поверья, фантастические истории всегда таили для него поэтическое очарование, поэтому он охотно украшал ими свои рассказы, хотя и заставляя духов и привидений играть в них комические роли, выступая в неком шутовском маскараде.

Характеризуя общие тенденции творчества Ирвинга романтической поры, А.А. Елистратова справедливо отмечает, что "огонек жизни теплится в его произведениях спокойным и ровным пламенем, питаемый "маслом радости" - прекраснейшим горючим, по шутливому замечанию самого Ирвинга. Здесь нет места внезапным вспышкам, взрывам, огненным бурям и пожарам. Романтическая фантастика служит у него не отрицанию, но лишь поэтизации повседневной жизни" [14. C. 138].

К этому можно добавить, что фантастика Ирвинга носит балладный характер, ей присущ оттенок философской притчи с подтекстом, что позволяет прочитывать ее на нескольких уровнях. Своими корнями она уходит в легенду, которая, по определению, есть опоэтизированное сказание о каком-либо событии, персонаже, местности, тесно соприкасающееся с мифом. Основной подтекст ирвинговских новелл - скорее, не поэтизация повседневной жизни, а поэтизация прошлого в этой жизни, отошедшего своеобразного колорита первых поселенцев.

Новелла "Жених-призрак" на первый взгляд представляет очень характерное для времени Ирвинга "таинственное" повествование с героем, являющимся на пир после своей смерти и даже увозящим невесту. Рассказов о вмешательстве в людскую жизнь потусторонних сил писалось тогда-причем без тени иронии-великое множество. Упомянутая Ирвингом баллада немецкого поэта Бюргера о Леноре, похищенной всадником-призраком, и вправду "обошла весь свет"; поведанное в ней предание воспринималось как пример высшей любви, для которой и смерть не преграда, и эта история пересказывалась на все лады бесчисленными подражателями.

У Ирвинга новелла начинается тоже с традиционной "страшной" сказки: тут и рыцарь, самим своим появлением в замке создающий атмосферу чего-то загадочного и жуткого, и "глухой, мертвенный голос" с "замогильным оттенком", и ужасающее признание "Я-мертвец", и обморок тетушки при виде жениха-призрака за окном в полночь. Но как неожиданно, легко и жизнерадостно завершается это мистическое приключение! Для многих романтиков оно стало бы поводом лишний раз сказать, что судьбу человека вершат силы, над которыми он не властен. А у Ирвинга все решает именно способность героя и в самых неблагоприятных обстоятельствах добиться своей цели, проявив изобретательность и упорство и руководствуясь не страхом перед тенями, а здравым смыслом. В результате типичнейший романтический сюжет преображается в новеллу, полную комизма, озорства и ощущения полноты жизни.

Такое переосмысление "мрачных", мистических тем очень свойственно Ирвингу. В новелле "Легенда о Сонной Лощине" смышленый сельский парень изгнал из деревни своего соперника в любви, суеверного учителя, разыграв ночью на глухой дороге целый спектакль с привидениями.

Новелла "Легенда о Сонной Лощине" обладает особым очарованием и несет особый символический смысл. Как известно, Ирвинг построил свое жилище возле Сонной Лощины, в котором предавался литературным трудам, там же он был и похоронен. Слово "легенда" является ключевым в новелле, многократно повторяемым Ирвингом по ходу развития действия, и само его очарование и смысл уже невольно относит читателя в прошлое и одновременно в область грез, выдумки.

Сонная Лощина - сколок старого мира, кусочек прошлого, сохранивший преданность традициям. Время будто замерло тут. По дну, окруженному цепью высоких гор, скользит ручеек, "баюкающий и навевающий дрему" [19. C. 50]. Саму лощину Ирвинг называет "одним из самых безмятежных и мирных уголков на всем свете" [19. C. 50]. Это старый голландский, застывший во времени поселок, хотя во времена Ирвинга реальная Сонная Лощина уже сбросила с себя былое оцепенение и превратилась в деловой город недалеко от Нью-Йорка.

Данная атмосфера и служит фоном для развертывания внешне непритязательного события - разыгранной над учителем мистификации. Примечательно, что в Сонной Лощине, погруженной в дрему, быстротой перемещения обладает лишь потусторонняя сила. Всадник без головы является в ней воплощением самого движения, отсутствующего в лощине. Столкновение покоя и вихря, привычного и нового, известного и неизведанного обретает в новелле четкое семантическое выражение: Сонная Лощина выступает антиномией идеи Всадника. Отсутствие головы в этом случае лишь усиливает степень неизведанности движения. Так в мир грез Ирвинг - через мнимую потусторонность - вводит напоминание о другом мире. Ощущение мнимости окрашивает всю Сонную Лощину, путем грез опрокидывающуюся в область небытия, потусторонности. Изгнание Икабода в этом плане можно трактовать как возвращение его к жизни и движению, недаром Икабод в мире ином быстро делает карьеру, став мировым судьей.

По сути, действие всех "американских" новелл отнесено в прошлое. Ирвинга и его рассказчика Никербокера влекли к себе предания и легенды, в коих он находил запечатленными нравы, обычаи, верования, предрассудки, вкусы, интересы, образ жизни и образ мыслей минувших времен. С точки зрения фабулы новеллы не отличаются оригинальностью. Это ставшие в романтическую эпоху тривиальными истории необычайных приключений. Однако достоинство и ценность его новелл не в событиях, а в исторической картине жизни и нрава поселенцев.

Символично, что фабулы "Рип Ван Винкля" и "Легенды о Сонной Лощине" - романтических новел из американской жизни - строятся на преданиях, заимствованных Ирвингом из германского фольклора и романтической поэзии.

Из контекста общей оптимистической новеллистики Ирвинга, убежденного в единственной правильности пути, по которому шла страна, в каком-то смысле выпадает "философская притча" "Рип Ван Винкль", где Ирвинг в завуалированной форме выразил сомнение в том, что это действительно так. "Происшествие, рассказанное в этой новелле, - как справедливо считает А. Зверев, - можно, конечно, при всей его невероятности воспринять просто как курьезный случай, но есть в этой истории человека, хлебнувшего однажды очень крепкого рома и проспавшего в горах целых двадцать лет, по-своему глубокое философское содержание" [15. C. 13]. Вернувшись в родную деревню, Рип поражается масштабам происшедших перемен, и это ощущение стремительного темпа жизни-совершенно неожиданный для литературы того времени, чисто американский мотив. Но самое-то главное в том, что все переменилось вовсе не к лучшему, что пролетевшие как сон два десятилетия не сблизили, а еще больше разъединили людей, не примирили таких не довольствующихся обыденным чудаков, как Рип, с жизнью, а лишь заставили гораздо острее ощутить свое одиночество в этом равнодушном, холодном мире.

Возникает подозрение, что долгое отсутствие Рипа было вызвано не только шуткой повстречавшейся ему компании. Может быть, Рип и сам хотел исчезнуть из этого мира, отгородиться от него мечтой, сном - бежать из него, как потом уходил от цивилизации все дальше на Запад куперовский Кожаный Чулок, как у Мелвилла спасался от нее на китобойном судне герой "Моби Дика", как ищут от нее какой-то защиты многие герои американских писателей и сегодня.

Мотив дремы, грез, запустения, сна как символ невозвратного, но милого прошлого, обычно ассоциируемого у Ирвинга со старым голландским бытом, проходит через многие новеллы писателя: "Рип Ван Винкль" (характерно, что Rip в переводе с английского означает "разрыв", в данном контексте это воспринимается символически как разрыв времени), "Легенда о Сонной Лощине" (Hollow имеет три варианта перевода: 1) лощина, 2) пустота, 3) впадина), "Аннер Деларбр" (где героиня впадает в летаргический сон, в котором продолжает переживать жизнь с мнимо погибшим возлюбленным), "Дом с привидениями", "Кладоискатели" (особенно в новелле "Вольферт Веббер, или Золотые сны"). Этот мотив составляет еще один источник фантастического в творчестве Ирвинга, реализуясь то ли в виде возврата в прошлое ("Дом с привидениями"), то ли в виде "застывания", консервации в прошлом ("Аннет Деларбр", "Легенда о Сонной Лощине"), то ли в виде фантастического соединения примет пришлого и настоящего ("Вольферт Веббер, или Золотые сны").