2.5. Рецепция идеи президентства

В ходе декоративной рецепции, полномасштабного построения «правового государства» властью созданы и такие удобные для правящей элиты западно-русские правовые гибриды, как «президент-царь», «президентская монархия».

Конституция РФ закрепляет этот новый специфический вариант формы правления, зачастую приводящий в недоумение не только общественность, но и сильных духом исследователей. Так, И. Марино констатировал, что форма правления в России не является ни президентской формой правления американского типа, ни полупрезидентской формой правления французского типа. В России нет «синтеза президентской и парламентской системы», нет «чередования парламентских и президентских фаз». Иными словами, реально действующая государственная жизнь показала, что нет возможности для того, чтобы исполнительная власть переходила по-настоящему к Председателю Правительства, т.е. чтобы возглавить исполнительную власть мог уже не Президент, а, в первую очередь, именно Председатель Правительства. Формально предусмотренные в Конституции, на наш взгляд, слабые, несущественные, малоэффективные, искусственные, не работающие компоненты парламентской формы правления реально не действенны. Следовательно, допустимо представить российскую форму правления в качестве новой самостоятельной модели конституционного строительства[1].

Особая опасность рассматриваемого института содержится во властных, зачастую ничем не ограниченных, полномочиях. Эта черта опасна тем, что в вопросе о сохранении и упрочении демократических тенденций многое упирается в личностный фактор, т.е. в субъективную волю самого Президента[2].

Виднейшие юристы, разработчики Конституции, политики и научное сообщество убеждены, что прямые изменения Конституции, особенно в области ограничения прав Президента, это вреднейший безнравственный акт. Так, Л.С. Мамут считает, что «не надо трогать Конституцию. Есть масса других эффективных способов корректировать и совершенствовать наш конституционный порядок. Это конституционные законы, толкование Конституционным судом Конституции, модернизация всей системы нашего законодательства. И самое главное, с моей точки зрения, это грамотное, профессиональное, квалифицированное выполнение закона Президентом, министрами, депутатами, всеми нами. Нет идеальных законов, как нет и идеальных людей. Думать, что могут быть идеальные законы, нельзя, и думать, что могут быть идеальные исполнители – значит пребывать в иллюзорном мире»[3].

Тем более, как можно менять содержание Конституции, которая прошла тщательную международную экспертизу?! Один из именитых разработчиков Конституции РФ, М.В. Баглай, так описывает процесс принятия Конституции: «Сначала был разработан проект Конституции. Следующая фаза – довольно подробная международная экспертиза. К ней были привлечены многие эксперты, но, пожалуй, еще более важно то, что и наша отечественная юридическая наука оказалась на высоте»[4]. Получается, что эти международные эксперты как-то вот «недосмотрели» изъяны института президентства.

Известный российский ученый Н.А. Боброва обосновано считает, что вся конструкция статуса Президента РФ – это хорошо продуманная конструкция авторитарной власти, изначально смоделированной под конкретную личность в конкретных исторических условиях. Она позволяет сосредотачивать в руках Президента РФ такую власть, параметры которой и пределы использования которой зависят не столько от Конституции, сколько от политической воли самого Главы государства. В результате Президент Российской Федерации является вершиной и одновременно основанием властной пирамиды под названием «президентский режим»[5].

В своем мнении одна не одинока. С.Н. Бабурин также считает, что «Конституция – скороспелый плод государственного переворота, совершенного Ельциным и его ближайшим окружением в сентябре-октябре 1993 года, на самом деле никогда не была нацелена на укрепление государственной целостности России. Наоборот, ее центральной задачей было юридическое закрепление единовластия Президента, создание режима личной власти конкретного человека… Соответственно этому и вся структура Основного Закона была построена так, чтобы укрепить и максимально защитить от любых посягательств эту авторитарную власть»[6].

И.И. Глебова также отмечает непосредственное воздействие г-на Б.Н. Ельцина на идеологию российской Конституции: «То, что Ельцин не ограничился символическими связями со старой Россией, династией, монархией, а попытался закрепить за собой монархический статус формально, – вполне в ельцинском духе. Только ему могла прийти в голову эта умопомрачительная, не осуществимая с точки зрения нормального, среднестатистического современного человека идея. И логика вполне ясна, доступна для понимания. Не удалось с коммунистами (там, пытаясь прорваться к “вершине”, он стал “чужим среди своих”), не получилось с демократами (здесь он – первый, но все равно “свой среди чужих”) – разве попробовать с Борисом II. Государь “от демократии” дал шанс и русской церкви – не ради нее самой, но во имя власти»[7].

Исследователи отмечают очевидную вредоносность заимствованного института президентства для российской действительности. Как полагает В.Н. Синюков, в столь уникальном государстве, как Российская Федерация, институт главы государства не может быть определен, как, скажем, в США или Франции. Такой сложной федерации, как Россия, нет нигде в мире, следовательно, нельзя механически переносить зарубежные модели исполнительной власти на российскую почву. Когда М.С. Горбачев встал на путь ломки государственных структур Союза ССР в виде перехода от Президиума Верховного Совета к институту Председателя Верховного Совета, а затем – к единоличному президентству, исполнительная власть не только не стала укрепляться, а, наоборот, самим своим существованием стимулировала сепаратизм и мощные дезинтегративные тенденции в стране. Вряд ли целесообразно в федеративном государстве, уникальном по своей этнополитической сложности, предусматривать гигантские индивидуальные полномочия главы государства без их серьезного институционального дублирования в региональных и общенациональных представительных, исполнительных и судебных структурах. В противном случае Президент неизбежно «обрастет» неконституционными органами, укутывающими его в малопроницаемый для общества кокон.

Единоличное президентство с обширными исполнительными и нормотворческими полномочиями противопоказано России по многим основаниям. Историческим: оно противоречит природе и духу российской государственности, всегда при лично-авторитарном правлении приводившей к потрясениям и краху режима; юридическим: при неразвитости политической системы авторитарная власть будет фактором, сдерживающим формирование парламентской демократии; политическим: сложная федеративная природа России, ее социальной организации не терпит слишком большой концентрации власти в руках «московского» руководителя. Само существование такой власти становится фактором, стимулирующим постоянную напряженность в федеративных отношениях. К тому же интересы Российской Федерации и, прежде всего, русского народа гарантируются фактически лишь главой государства. В условиях изменчивости политической судьбы лидера эти интересы делаются беззащитными перед политической конъюнктурой, часто двигающей национальной бюрократией. Лично-президентская, вождистская модель власти, решенная к тому же через различные квазиконституционные структуры советников, советов, центров, полномочных представителей и т.п. с обилием юридически неответственных, но весьма влиятельных политических лиц, воспроизводя худшие черты прежней партийной системы, вызывает у республик, краев, областей стремление защититься и отгородиться от ее непредсказуемости, в том числе через повышение своего конституционного статуса[8].

Даже националисты, явные поборники тоталитарных форм правления, находят существенные дефекты в этом новообразовании – президентской власти. А.Н. Севостьянов считает, что «замена вождя на президента… ярко демонстрирует полную и сугубую неэффективность. Это карикатура даже не на монархию, какой она была в России в XVIII-XIX вв., а на институт выборных императоров эпохи упадка Рима. Во всяком случае, аналогии между Ельциным и Нероном, спалившим отечество, или Калигулой, введшим коня в сенат, просматриваются отчетливо»[9].

Даже помощник Президента, заместитель руководителя Администрации Президента РФ В.Ю. Сурков отмечает негативные черты института президентства: «Страна проходит период стабилизации под руководством Президента. Этот период абсолютно необходим. Следует отметить, что самым большим пороком, сложившимся в политической системе, является то, что она покоится на ресурсе одного человека, и как следствие – одной партии. Причем ясно, что партия в зрелом смысле этого слова – это еще понятие условное»[10].

Конечно большинство политиков и поддерживающее их научное сообщество считают совсем иначе, видя в институте президентства только позитивный шаг к демократии западного образца.

Любопытно в этой связи авторитетное мнение профессора А.Б. Венгерова, что, оказывается, «формирование института президентства в России отвечает общим закономерностям современной общепланетарной государственности»[11]. Л.Б. Лукьянова вообще замечает, что из порядка 200 существующих на политической карте мира более 130 государств имеют президентскую форму правления, соответственно, с тезисом А.Б. Венгерова можно согласиться без какой-либо дискуссии[12].

При таком почти религиозном отношении к институту президентства какие-либо его недостатки, иные формы здесь просто не замечаются.

Конечно, правящую политическую элиту вполне устраивает такой симбиоз монархии-президентства. Здесь Президент – именно гарант ее безопасности и жизнеспособности.

Сами западные правовые идеи (так же как и отечественные, и восточные) жизненно необходимы для действительной модернизации российского государства. Это один из возможных способов вырваться из удушающих объятий правящей элиты. Демократия жизненно нужна российскому обществу. Но она должна быть демократией не для избранных, но – для всех. Однако российское общество активно убеждают, что любая демократия не для него, т.е. иными словами – не для всех.

Так, анонимные авторы Проекта «Россия» пишут: «У России нет ни единого шанса сохранить свою целостность в условиях демократии. <…> Тот факт, что она до сих пор сохраняет свою целостность, иначе как чудом не назовешь»[13]. Этими исследователями почему-то «забывается» факт присутствия демократии (именно – российской, а не западного образца) на всех стадиях развития российской государственности. Они, конечно же, мечтают (и их мечтания удивительным образом совпадают с мечтами политической элиты) об историческом рецидиве – восстановлении монархии в России. По мнению этих авторов-анонимов, принцип монархии, адаптированный к современным условиям, образует новую модель, обращенную в XXII век и в третье тысячелетие. Она устремлена в будущее, а не в прошлое. Русский святой праведный Иоанн Кронштадтский говорил: «Демократия в аду, на небе – Царство»[14].

Другие ученые уже констатируют саму «естественность» монархического способа правления для русского общества. Так, И.И. Глебова считает, что «для нашей власти (и для нашего социума) именно самодержавие есть норма. Не случайно в конструкции властной преемственности постоянно возобновляется так или иначе модифицированный «династический», наследственный принцип, а укрепление власти связано с усилением кратократической легитимации (власти от власти). Не случайно также властное воспроизводство требует актуализации сакрального начала (русская власть всегда – апостол или творец некоей религии), создание культа «корней», связывающих власть с «почвой» и в то же время придающих ей внешнее измерение»[15].

Как отмечается в литературе, «монархия предоставляла русской власти естественную возможность преодоления ее “случайности” – узаконением правильного, т.е. династического порядка трансляции. Возвращаясь к наследственной легитимации, верховная власть переставала ощущать свою временность и вести себя как временщик; становилась не “долевой”, а полной. Для большинства народонаселения это служило показателем ее законности. Сейчас выборность (временность, случайность) – одно из непременных правил политической игры. Это то ограничение, которое сама на себя наложила русская власть, чтобы соответствовать современности, войти в большой мир. Но то, что в совершенно новых условиях она начинает вести себя как временщик и не получает за это реальных санкций со стороны общества, свидетельствует: власть остается русской, ее природа, место в социуме не изменились»[16].

А.А. Горшколепов доказывает необходимость для России монархической формы правления: «Образ покровителя в российской идеократической государственности отображался в сакральном образе царя. Царь – одна из величайших исторических святынь русского народа. Сопоставление рядом, как идеальных сокровищ, Веры, Царя и Отечества проходит через всю русскую историю. <…> В России на протяжении длительного исторического периода императорская власть являлась главным моральным центром народа. Около нее отлагался целый мир нравственно-политических идей и чувствований: почитания, граничащего с одухотворенной сакрализацией (“Бог на небе, Царь на земле”), долга, готового на самопожертвование, на жертву жизнью (“лягу за царя, за Русь”), любви, равной любви к отцу (“Царь-батюшка”). Около него постоянно на страже душа народная с ее лучшими надеждами на будущее, с уверенностью в настоящем. В Царе то духовное начало, которое объединяет весь народ, поддерживает моральное равновесие в нации. <…> Таким образом, императорская власть – одно из величайших установлений русской народной нравственности. Русский народ не знает на земле ничего более высокого и святого, как власть Царя. Оно для него воплощение возможной для людей справедливости, неиссякаемый источник добра»[17].

По мнению же И.В. Федоровой-Кузнецовой, «Россия может прийти к демократии своим собственным путем, соответствующим ее историческим, политическим, экономическим традициям и условиям. В этом смысле весьма существенно учесть все то, что так или иначе еще связывает российское общество с монархическими традициями»[18].

Но в этом случае вообще бессмысленно говорить о движении вперед. Только назад – к новой революции (монархической) и новой форме закрепощения населения. Здесь речь идет даже не о восстановлении монархии, а о ее узаконении, так как форма правления в России по Конституции Российской Федерации 1993 года уже приобрела явные монархические черты. К такому выводу можно прийти, изучив текст Основного закона страны, по которому глава государства является единовластным правителем, обладает неограниченными полномочиями, процедура его импичмента нереальна[19].

Хотя и без догматического изучения законодательной базы Российской Федерации можно беспроигрышно утверждать: современная действительность, выраженная в российском «феномене передачи власти» и «назначении преемника», наглядно демонстрирует факт – правящая элита свою власть добровольно не сдаст никому. Это выражается в российском принципе «преемственности власти».

Мечтания и чаяния государственной власти по созданию своей монархии (по сути, ею уже созданной) пока еще открыто не поддерживаются Церковью. В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» достаточно жестко закреплено положение, что изменение властной формы на более религиозно укорененную без одухотворения самого общества неизбежно выродится в ложь и лицемерие, обесценит ее в глазах людей[20]. Но сама идея для политиков, в том числе и православной церкви, безусловно, является весьма привлекательной.

Узаконение монархии тесно увязывается с вопросом, естественным, впрочем, для любого россиянина – восстановлением империи. Так, С.П. Федоренко считает, что российскую государственность необходимо рассматривать как традиционную форму организации государственной власти, основанную на реализации имперского принципа – объединение в одной стране больших территорий, представляющих собой этнически и культурно-поливариантные части. Империя предполагает наличие политической и правовой традиций, сильной державной государственности под руководством авторитетного лидера, государствообразующей нации, сформировавшей особую культурно-цивилизационную систему ценностей. Отечественным правовым и политическим традициям более адекватна имперская модель государственности, так как западная либеральная модель правового государства конфликтует с национально-самобытным правовым идеалом русского народа, отличительной чертой которого является неразрывность частных и коллективных прав, единство государства и гражданского общества. Российская государственность возникла в результате рецепции трех элементов – имперского принципа, патернализма и культурной доминанты русского народа, не соответствующих идеям и принципам радикального либерализма, что обусловливает современные «коррозийные» процессы основ Российского государства и общества, модернизируемых по либеральным стандартам. Географические, правовые, этнические, экономические особенности территорий, на которых сформировалась российская государственность, позволяют создать стабильное государство исключительно имперскими политическими технологиями и правовыми методами. Институционализация имперского принципа представляет собой оптимальный способ сохранения российской идентичности в условиях глобализирующегося мира[21].

Однако такая увязка – это не более чем спекуляция на национальном духе россиян, стремящихся к воссоединению в единое государство. Необходимо запомнить факт, что воссоздание монархии и восстановление Империи в рамках Российской империи 1913 г. – разнопорядковые вещи.

Как точно замечает В.В. Куликов, в нашей стране на традиционном фундаменте сложилась сегодня закрытая и самовоспроизводящаяся правящая корпорация, своего рода «выборная самодержавная монархия», функционирующая по неписанным «правилам игры». В рамках такой политической системы действует только один субъект – Президент РФ, а все остальные участники политического процесса – зависимые от него акторы. «Ядром» системы является политический орган «квази-ЦК КПСС» в лице Администрации Президента[22].

Такой способ организации чувствует и российский народ. Согласно данным опроса ВЦИОМ, «главным источником власти и носителем суверенитета в нашей стране является… не народ, как записано в действующей Конституцией, а Президент… 55% населения уверены в том, что глава государства и суверенитет – одно и то же». И это обстоятельство почти никого не угнетает, поскольку лишь 19% опрошенных верят в российскую демократию и полагают, что власть в нашей стране принадлежит народу… Правильный ответ на вопрос о том, как именно Конституция РФ принималась, дала треть опрошенных. Большинство либо затруднились ответить, либо утверждали, что этот акт – плод труда лично Президента[23].

Конечно, институт президентства соответствует народным представлениям о монархии. Но монарх, в народных представлениях, должен быть «за народ». Этот образ царя-заступника проявляется в социально-политической мысли в «Молении Даниила Заточника» (конец XII – нач. XIII в.). Даниил полагает, что сосредоточение власти в руках монарха есть гарантия ограничения произвола феодалов, как светских, так и церковных, которые к тому времени усилили угнетение городских и крестьянских низов. Идет формирование позитивного идеала властителя[24]. Народные представления о царе содержались в «Голубиной книге», т.е. в народном религиозном песнопении, в котором излагаются космогонические представления фольклорного христианства. В ней показан образ праведного «Белого царя», который выше всех царей не потому, что он могущественнее или богаче, а потому что он – носитель истинной веры, ее хранитель и заступник[25].

Близость к царю как всемогущей силе являлась основой крестьянского самосознания. Народ ждал, когда будут уничтожены бояре, дворяне и т.п., деформирующие волю царя, и произойдет их с ним единение. Только явное несоответствие идеалу «народного царя» заставляло народ отвернуться от изменника, воплощавшего образ не Бога, а Антихриста. Истинный, или народный, царь всегда должен быть «антибоярским» царем и систематически разрушать преграду между собой и народом, иначе он потеряет в лице народа легитимность[26].

С.В. Лурье отмечает, что образ царя в качестве защитника сложился в сознании народа именно в ответ на постоянный конфликт между народом и государством как способ психологической защиты. Царь виделся народу как «свой» в стране «чужих», и тогда вся государственная администрация оказывалась как бы «пятым колесом в телеге», «неверными и лукавыми царскими слугами», мешающими непосредственной связи царя и народа. При этом, однако, крестьяне очень часто были недовольны царем, правящим в настоящее время[27]. В документах о крестьянских волнениях встречается много доказательств недоверия крестьян к личности правящего императора. Однако, при этом, крестьяне абсолютно убеждены, что государство на их стороне: «скажем, когда крестьянам, отказавшимся подчиниться помещику, удавалось лично вручить царю прошение с изложением их просьб и объяснение мотивов своих действий, а царь принимал это прошение из рук крестьян», они никогда не сомневались в положительном решении их вопроса и отказывались верить доводимому до их сведения отрицательному решению, считая его подложным[28].

Примечателен и контекст восприятия нынешней политической ситуации, которую респондент описывает в терминах традиционного дискурса: духовный лидер – «пастырь», сподвижники которого – «собаки» и без него ни на что не способны; люди рассматривают себя как пассивных участников политического действия: «нам не сказали про время», «не сказали цену»[29].

Умерший миф о «добром царе» в период революции 1917 года был реанимирован в облике И.В. Сталина. И.Н. Ионов замечает, что, может быть, никогда в истории России образ народного царя не реализовывался с таким совершенством. Ничто не было забыто: ни идеал правды (сочетание истины и социальной справедливости доводились до абсурда – способа решения конкретно-научных проблем биологии), ни идеал Лада (единение партии и народа, всех народов страны), ни идеал Воли (сталинская конституция и равноправие). Говоря с народом на языке его мифов и идеалов, И.В. Сталин мог быть спокоен за свою власть[30].

Конечно, этим архетипом до сих пор успешно пользуется политическая элита, выставляя очередного президента в качестве благодетеля российского народа.

[1] Марино, И. Президент и Основной закон России. Отцы-основатели Конституции: правовые позиции / И. Марино. – М., 2006. – С. 312-313.

[2] Беккер, М.Д. Демократическое развитие современной России: теоретико-методологический анализ: дис. … канд. полит. наук / М.Д. Беккер. – М., 2006. – С. 188.

[3] Марино И. Указ. соч. – С. 109.

[4] Там же. – С. 33.

[5] Боброва Н.А. Некоторые проблемы современного российского парламентаризма // Государство и право: вопросы методологии, теории и практики функционирования: Сборник научных статей. – Вып. 2. Самара, 2006. – С. 166.

[6] См.: Бабурин, С.Н. Конституция России: 5 лет по пути к федерализму и местному самоуправлению (по материалам «круглого стола» «5 лет Конституции Российской Федерации: по пути к федерализму и местному самоуправлению») / С.Н. Бабурин. – М., 1999. – С. 8.

[7] Глебова, И.И. Как Россия справилась с демократией: заметки о русской политической культуре, власти, обществе / И.И. Глебова. – М., 2006. – С. 103.

[8] Синюков, В.Н. Российская правовая система (вопросы теории): дис. … д-ра юрид. наук / В.Н. Синюков. – Саратов, 1995. – С. 296-297.

[9] Севастьянов, А.Н. «Россия – для русских». Третья сила: русский национализм на авансцене истории / А.Н. Севастьянов. – М., 2006. – С. 50.

[10] Сурков, В.Ю. Основные тенденции и перспективы развития современной России / В.Ю. Сурков. – М., 2007. – С. 28.

[11] Венгеров А.Б. Теория государства и права. – М., 1999. – С. 226.

[12] Лукьянова, Л.Б. Становление президентуры Российской Федерации: историко-теоретическое исследование: дис. ... канд. юрид. наук / Л.Б. Лукьянова. – Уфа, б/г. – С. 92.

[13] Проект «Россия». – М., 2006. – С. 39.

[14] Там же. – С. 335.

[15] Глебова И.И. Указ. соч. – С. 111.

[16] Там же. – С. 97.

[17] Горшколепов, А.А. Идеократическая государственность: политико-правовой анализ: дис. … канд. юрид. наук / А.А. Горшколепов. – Ростов-на-Д., 2001. – С. 144-145.

[18] Федорова-Кузнецова, И.В. Монархия как институт политической власти: дис. … канд. полит. наук / И.В. Федорова-Кузнецова. – Саратов, 1997. – С. 5.

[19] Иванников, И.А. Указ. соч. – С. 67.

[20] Основы социальной концепции Русской Православной Церкви // Церковь и мир: сборник. – М., 2002. – С. 57.

[21] Федоренко, С.П. Государственно-правовая институционализация имперского принципа в современной России: дис. … канд. юрид. наук / С.П. Федоренко. – Ростов-на-Д., 2006. – С. 9.

[22] Куликов, В.В. Российский и западный парламентаризм в сравнительной перспективе: дис. … канд. полит. наук / В.В. Куликов. – СПб., 2006. – С. 151.

[23] См.: Известия. – 2005. – 19 декабря.

[24] Белый царь: метафизика власти в русской мысли / сост. и коммент. А.Л. Доброхотова. – М., 2001. – С. 532.

[25] Голубиная книга // Белый царь: метафизика власти в русской мысли. – С. 11.

[26] Рюмкова, О.Г. Политический миф: теоретические основания и современная политическая практика: дис. … канд. полит. наук / О.Г. Рюмкова. – М., 2004. – С. 102-103.

[27] Лурье, С.В. Историческая этнология / С.В. Лурье. – М., 1997. – С. 266-267.

[28] Там же. – С. 266-267.

[29] Шестопал, Е.Б. Политическая психология / Е.Б. Шестопал. – М., 2002. – С. 101.

[30] Ионов, И.Н. Мифы в политической истории России / И.Н. Ионов // Полития. – 1999. – №1.