Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
307278_33AAA_tkachenko_s_v_pravovye_reformy_v_r...doc
Скачиваний:
5
Добавлен:
12.11.2019
Размер:
3.02 Mб
Скачать

4.2. Оценка правовой ментальности прошлого

Игнорирование юриспруденцией изучения проблем правовой ментальности как прошлого, так и настоящего «выхолащивает» саму науку изнутри, сводя ее к безликому «учению о совокупности юридических норм». Так, игнорирование либо непринятие особой правовой культуры древнего, античного, средневекового и даже человека нашего времени (например, фашистской Германии, сталинской и современной России и т.д.) приводит к существованию в литературе стойкой тенденции пренебрежительного отношения к историческому наследию, к исследованию исторических источников, к правовой философии изучаемого периода. Это, в свою очередь, дает искаженное представление о действительных процессах развития права, приводит к ошибочным выводам в науке.

Предполагается, что ранее право представляло собой совокупность обычаев, изложенных в письменной форме. Однако, как справедливо отмечает И.Б. Ломакина, объективированные преимущественно символическими формами, правовые обычаи содержали те или иные социальные максимы, которые легитимировались коллективным сознанием и коллективным бессознательным и устанавливали границу, предел дозволенного. Впоследствии запечатленные письменно, они являли только внешнюю оболочку, так как письменный текст обычая – это еще не весь обычай, не менее важная составная часть его находилась вне письменного текста в общем символическом пространстве социума[1].

Конечно, мировоззрение современного человека по сравнению с прошлым во многом безвозвратно изменилось, в силу чего трудно воспринять многое из прошлого и настоящего человечества, провести «параллели», обосновать «генетическую преемственность» с прошлым. Право прошлого, а зачастую и современное обычное право вызывает недоумение современного человека своим своеобразием, обрядностью. Так, на первый взгляд, удивляет добровольность исполнения наказаний, сохранившаяся у аборигенов Австралии и тасманийцев. Здесь нарушителей общественно-правовых норм наказывали следующим образом: преступник должен был стоять на месте, в то время как в него со всех сторон летели копья[2].

Но достаточно заглянуть в обычное право российских осужденных, чтобы увидеть аналогичные черты, когда нарушители определенных «понятий» добровольно приводили вынесенный им «приговор» в исполнение всеми доступными им средствами.

Современные исследователи обосновано отмечают факт, что на заре своей истории человек мыслил совсем не так, как сейчас. Иначе невозможно сколько-нибудь правдоподобно объяснить происхождение первобытной магии или мифологических текстов с их вопиющими, с точки зрения формальной логики, «несуразицами»[3]. В первобытных племенах и древних государствах можно наблюдать полное господство мифологии, ей подчинена практически вся жизнь людей и общества в целом, которые живут в сакральном мире. В нем оставалось очень мало места секуляризованному, рациональному мировосприятию, представлениям и учениям[4].

Действительно, достаточно сложно представить современного человека, предъявляющего иск к саранче, пожирающей его урожай.

Так, перед началом судебного процесса в Средние века истец обязан был назидательно взывать к совести животное-ответчика подобными словами: « Ты – создание Божье; как таковому, я обязан оказывать тебе уважение. Земля тебе дана, как и мне; я обязан дать тебе возможность жить. Но ты вредишь мне, ты присваиваешь себе мою собственность, ты портишь мой виноградник, ты пожираешь мою жатву, ты лишаешь меня плодов моих трудов. Может быть, я заслуживаю этих бедствий, ибо я несчастный грешник. Во всяком случае, право сильного – есть право несправедливое. Я докажу твою неправоту, я буду просить у Всевышнего заступничества. Я тебе укажу место, где ты можешь существовать, уйди отсюда. Если же ты будешь упорствовать, то я тебя прокляну».

Известно, что и средневековая европейская, и российская правовая культура пронизана христианством. Соответственно, и восприятие права было совсем иным, чем у современного человека. Но историко-правовые исследования, например успешно сочетающие античную юриспруденцию с мифологией, средневековое право с христианством, т.е. теорию права с правоприменительной юридической практикой и общественным правосознанием того или иного общества, только будущее юридической науки. Для реализации такого исследования необходимы совместные усилия со специалистами в области антропологии, филологии,

Настоящая проблема существует и требует своего разрешения. Исследователи справедливо указывают, что, например, при изложении основ мусульманского права предпочтительнее следовать классической традиции и включать в учебник по фикху не нормы, касающиеся отношений не только между людьми, но и человека с Аллахом (’ибадат)[5]. В противном случае мусульманское право теряет свой своеобразный характер.

При оценке правовой ментальности как прошлого, так и настоящего необходимо отметить и наличие к ней пренебрежительного отношения современного «цивилизованного» исследователя и, конечно, законодателя. В качестве примера достаточно привести высказывание известного современного итальянского ученого, откровенно высмеивающего одних из ключевых философско-правовых принципов римского права – «естественное право»: «Всякому бросается в глаза неюридический характер представления (уж не говоря о его смехотворности) о правопорядке, присущем одновременно людям, животным, рыбам и птицам! А приведенные автором (т.е. Ульпианом. – Прим. авт.) здесь далее в качестве примера институты, которые должны были бы образовывать содержание этого гипотетического правопорядка, ясно показывают несостоятельность этой концепции: тут делается ссылка на некоторые основные «инстинкты», общие для всех живых существ, такие, как половое общение, размножение и выращивание потомства»[6].

Он, конечно же, не одинок в таком пренебрежении. Описываемое отношение «цивилизованного» человека к «отсталым» народам прослеживается и в культурологических исследованиях. Так, П.В. Симонов, П.М. Ершов, Ю.П. Вяземский в работе, посвещенной проблеме происхождения духовности, отмечают «особый» характер поведения древнего египтянина, который основывается на принципе «ты мне, я тебе»: «Среди текстов, оставленных здешними людьми, ты не встретишь ни одного описания дружбы. Любовь к женщине – да, они часто пишут об этом. Но в возлюбленных своих они воспевают не духовность другого человека, а собственное плотское наслаждение. Постель, покрытая лучшим покрывалом, прекрасная девушка в этой постели, «сладостная любовь», дарующая наслаждение столь продолжительное, чтобы утром можно было взывать к птицам с просьбой повременить с возвращением нового дня, – вот тема, излюбленная здешними поэтами. Когда же девушка станет женой, к телесной корысти прибавится корысть социально-экономическая. Муж должен нежно заботиться о своей жене, наставляет Птахотеп и объясняет: ибо она «поле, полезное для владыки своего»»[7].

На протяжении веков различные ученые предупреждали об опасности упрощенчества в оценке правовой ментальности древнего человека. Чарльз Спенсер в XIX в. справедливо предупреждал, что «при суждении о таком учреждении, как рабство, особенно следует остерегаться, чтобы не приписать людям, принадлежащим другой эпохе, тех чувств и мыслей, которые присущи только нашему времени. Так, мы склонны предполагать, что рабы всегда считали свое положение невыносимым, что с ними всегда обращались сурово, что их всегда обременяли чрезмерными работами; на самом деле рабское состояние считалось иногда до такой степени нормальным, что сами рабы смеялись над людьми, не имевшими господ; с другой стороны, обращение с рабами часто отличалось мягкостью и справедливостью»[8].

Исследователь рассматривает древнее право, как правило, с точки зрения разумности и целесообразности, полностью забывая об отличающейся от современной правовой и религиозной ментальности прошлого. Типичным примером являются рассуждения известного российского ученого В.А. Белова, который, исследуя проблемы сингулярного правопреемства в обязательстве, пришел к выводу, что первоначальной формой делегации является именно делегация пассивная, ибо в ее возникновении были заинтересованы, прежде всего, кредиторы, которым римский суд давал преимущественную защиту. По его мнению, обратное предположение было бы «странным» на фоне безупречного соблюдения логики и разумности большинством предписаний римского права, ибо в активной делегации совершенно не требуется участие делегата, поскольку для последнего не имеет никакого значения, производить ли исполнение делеганту или делегатарию[9].

Однако здесь встречаются и приятные исключения. Так, А.А. Тесля в работе, посвященной истории законодательства о праве поземельной собственности в России с IX по начало ХХ века, справедливо пишет, что «если мы все-таки не желаем отбрасывать привычную нам терминологию, следует привыкнуть, что то право собственности, которое существовало в Киевской или в Московской Руси, может кардинально отличаться от современного нам, что один и тот же термин будет в разные эпохи иметь различный смысл, где единство термина означает не единство явления, а генетическую связанность цепи явлений»[10].

Явные примеры пристрастности, демонстрации своей «цивилизованности» в изучении правовой ментальности можно встретить не только в исторических исследованиях. Так, один из известных собирателей правовых обычаев XIX в., доктор Пфаф, выдвинул свой научный тезис, обосновав его следующим «рассуждением»: «Доисторический человек не имеет никакого чувства и даже нет собственно в его языке слов для обозначения различных состояний чувства. Доисторический человек не имеет ни малейшего понятия о том, что добро, что – зло, что – справедливо, что – нет; по крайней мере, эти слова имеют у него совершенно отличное от нашего значение. Добром называется у него все, что ему доставляет удовольствие или приятное ощущение; дурным же, наоборот, все, что причиняет ему вред. На всякий испытываемый им вред он отзывается одним только чувством мести. Я никогда не видел, чтобы осетин, споткнувшись о камень или, упав через бревно, не взял бы плети и не бил бы ею жестоко камень или бревно, которое причинило ему боль; я даже нарочно сам подставлял несколько раз тому или другому осетину ногу, чтобы он упал, и всякий раз я замечал в первую минуту искру мести в его глазах, но, конечно, она тут и кончалась»[11].

Это же научное высокомерие откровенно сквозит в других высказываниях ученых XIX в., превращая их фильм ужасов. Так, профессор Р. Виппер, отмечая характерные черты первобытных людей, писал, что они «бросались на свежеубитую дичь, вырезали кости и жадно высасывали из них теплый мозг»[12]. Известно и «рассуждение» исследователя Нуаре о происхождении «веселого и сардонического смеха»: «Веселый смех происходит из того оскаливания зубов и вырывающихся при нем криков удовольствия, коллективно ощущаемого удовлетворения, которые выступали тогда, когда племя или толпа людей победоносным усилием разбивали врага или обращали его в бегство. То же самое коллективное чувство превосходства выразилось и в сардоническом смехе – этом дьявольском зубоскальстве, которое вызывал у столпившихся людей вид жестоких страданий связанного врага, его судорожного напряжения, его выворачивающихся суставов, его тщетных усилий избавиться от муки…»[13].

Подобная тенденция также встречается в современной литературе и связана она, прежде всего, с определением сущности «отсталых народов». Как разъясняется в литературе учеными, «раньше думали, что «отсталые народы» донесли до нас образ жизни, строй мысли и верования доисторических людей. Это было заблуждением. Отсталые народы не просто отстали от других, они либо вторично деградировали, либо когда-то пошли по неудачному пути, заведшему их в тупик. А магистральный путь человечества через эти тупики не проходил. Он был во многом другим. Что характерно для отсталых народов? В первую очередь интеллектуальный застой, страшный консерватизм, отсутствие изобретательности, зачастую поразительная нелогичность мышления. Зато необычайно развиты всякого рода ритуалы, запреты, табу, причем в большинстве своем совершенно нелепые. Их суеверия образуют какие-то нагромождения и почти не соответствуют картине мира. Их общественная организация бывает либо невероятно вычурной, либо крайне упрощенной, но всегда какой-то несуразной» [14].

Современные исследователи, избегая крайностей, также впадают в фантазии, при попытке воссоздания правовой ментальности прошлого. Так, Т.В. Кашанина в отношении правового мышления первобытного человека безапелляционно утверждает: «Первая функция социальных норм состояла в том, что они позволяли первобытным людям освободить свою психическую энергию от страха перед окружающим миром и направить ее на производительную деятельность»[15]. Перед нами по прочтении этих строк тут же возникает перепуганное лицо несчастного первобытного человека. Конечно, это утверждение далеко от истины и характеризует обычные страхи городского обывателя.

Существуют перегибы в фантазиях авторов даже здесь. В качестве примера приведу достаточно большой фрагмент из работы российского ученого Б. Диденко, одного из основоположников «видизма». В отношении происхождения обряда инициации он фантазирует следующим образом: «Вспомним обряды инициации. Суть их состоит в том, что подростков, достигших половой зрелости (преимущественно мальчиков), выращенных в значительной изоляции от взрослого состава племени (в особых домах), подвергают мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы принесение этих подростков в жертву – на съедение лесным чудовищам. Последние являются фантастическими замещениями некогда совсем не фантастических, а реальных пожирателей – палеоантропов; как и само действие являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что этот молодняк, вскормленный, или, вернее, кормившийся близ стойбищ (в загонах?) на подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие (отбираемые палеоантропами по «большелобости») могли уцелеть и попасть в число тех взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов, образовав мало-помалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих палеоантропов, – в итоге все же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens»[16].

Аналогичная тенденция открыто выражалась в оценках правовой ментальности «диких», «отсталых» народов. Н.А. Бутинов привел высказывания ученых XIX-XX вв, оценивающих ментальность папуасов. Так, для Ф. Уильямса, папуас племени Орокаива – это «воинственный и примитивный дикарь». Тела убитых, фантазирует он, входили в плату за невесту в качестве ее составной части, хотя тут же он признает, что доказательств этого у него нет. От него не отстает в этом отношении М. Мид. Главное для жителей о. Манус до прихода «белых», утверждает она, это война и похищение девушек. Р. Ловетт, со слов миссионера Д. Чалмерса, пишет о папуасах Новой Гвинеи: «Люди здесь – ужасные людоеды. Самые ценные их украшения – это человеческие челюсти и другие кости, а иногда – куски человеческого мяса, свисающие с их рук». Жители Новой Британии и Новой Ирландии, по словам Г. Шнее, «это хищные звери, которые либо убегают от себя подобных, либо сами охотятся на них» и т.п.[17]

Идея «примитивности» человека прошлого и современного «отсталого» общества глубоко проросла в научную почву. Отдельные современные исследователи безуспешно пытаются противостоять такой тенденции. Так, Ю.М. Антонян утверждает, что совсем еще не очевидно, что надетая на лицо маска животного однозначно воспринималась ими только как тот демон или то животное, которое она обозначала: «Первобытный человек не синоним глупого человека. Даже дикарь вполне мог думать, что такая маска есть реальный носитель идеи, смысла, роли того демона или животного, которого она изображает, а не сам тот демон или животное»[18].

Исследователи всерьез считают, что «особенности Иберийской культуры были унаследованы народами Латинской Америки, колонизированными Испанией. Так, распространение получила «культура мачете», традиция защищать себя от угнетателей при помощи оружия. Экстремизм культуры Латинской Америки имеет корни и в доколумбовой истории континента: войнах индейцев, человеческих жертвоприношениях, характерных для традиционных культов, беспощадных подавлениях всякого инакомыслия (у ацтеков к смерти могли приговорить за несколько лишних движений во время ритуального танца) и т.д. <…> Глубокие корни имеет традиция насилия в Италии. Здесь исторически слабая централизация государственной власти обусловливала необходимость самостоятельного поиска населением защиты от разгула неорганизованной преступности. В результате сформировалась «мафиозная ментальность». Бандиты издавна «охраняли» и мелкопоместное дворянство и простых людей. Прочность их позиций объясняется традиционно сильными семейными связями и чувствами родства в итальянской культуре»[19].

[1] Ломакина И.Б. Этническое обычное право: теоретико-правовой аспект: дис. … д-ра юрид. наук / И.Б. Ломакина. – СПб., 2005. – С. 22.

[2] См.: Кабо, В.Р. Тасманийцы и тасманийская проблема / В.Р. Кабо. – М., 1975. – С. 150.

[3] Куценков, П.А. Начало. Очерки истории первобытного и традиционного искусства / П.А. Куценков. – М., 2001. – С. 28.

[4] Антонян, Ю.М. Миф и вечность / Ю.М. Антонян. – М., 2001. – С. 19.

[5] Беккин, Р.И. Мусульманское право как отражение специфики политико-правовой культуры мусульманского мира / Р.И. Беккин // Политические системы и политические культуры Востока. – С. 195.

[6] Санфилиппо, Ч. Курс римского частного права: учебник / Ч. Санфилиппо. – М., 2000. – С. 30.

[7] Симонов, П.В. Происхождение духовности / П.В. Симонов, П.М. Ершов, Ю.П. Вяземский. – М., 1989. – С. 145-146.

[8] Спенсер Герберт. Синтетическая философия. К. 1997. С.408.

[9] Белов, В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве / В.А. Белов. – М., 2002. – С. 44.

[10] Тесля, А.А. История законодательства о праве поземельной собственности в России с IX по начало XX века: учебное пособие / А.А. Тесля // 2004/http://civil-law.narod.ru/wissled.

[11] Пфаф, В. Народное право осетин / В. Пфаф // Сборник сведений о Кавказе. –Тифлис, 1871. – Т. 1. – С. 180-181.

[12] Виппер, Р. Учебник древней истории / Р. Виппер. – М., 1921. – С. 2.

[13] Цит. по: Богданов, А. Падение великого фетишизма / А. Богданов. – М., 1910. – С. 16.

[14] Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей / В.Р. Дольник. – 3-е изд., доп. – СПб., 2003. – С. 70.

[15] Кашанина, Т.В. Происхождение государства и права: современные трактовки и новые подходы: учебное пособие / Т.В. Кашанина. – М., 1999. – С. 182.

[16] Диденко, Б.А. Этическая антропология (видизм) / Б.А. Диденко. –М., 2003. – С. 38.

[17] См.: Бутинов, Н.А. Народы Папуа Новой Гвинеи (От племенного строя к независимому государству) / Н.А. Бутинов. – СПб., 2000. – С. 31.

[18] Антонян, Ю.М. Миф и вечность / Ю.М. Антонян. – М., 2001. – С. 19.

[19] Дмитриев, А.В. Насильственные политические конфликты / А.В. Дмитриев, И.Ю. Залысин. – М., 2007. – С. 111.