Вопрос 9. Принцип невмешательства в дела, входящие во внутреннюю компетенцию государств

Суверенность государства является политико-правовой предпо­сылкой для его полноправного и равноправного участия в междуна­родном общении и в принципе — независимой деятельности на ми­ровой арене. Это свойство государства обусловливает и самостоя­тельность во всем, что касается его внутренней жизни: от установления и поддержания подходящего для него экономического и политичес­кого строя, создания и функционирования органов власти, управле­ния и правосудия до различных проявлений общественной жизни, равно как и осуществления всякого рода преобразований. Все это многообразие внутренней жизни государства не может являться пред­метом каких-либо повелений, указаний, непрошеных советов и т.п. действий любого другого государства или международной структу­ры либо их действий, направленных на оказание влияния или дав­ления на то, что происходит внутри страны.

Свое концентрированное концептуальное выражение эта сторона межгосударственного общения на определенном историческом этапе получила в формировании доктрины невмешательства, а затем, по мере развития многосторонних процессов, обрела характер между­народно-правового принципа невмешательства.

Французский народ, говорилось в Конституции Франции 1793 года, «не вмешивается в управление другими нациями; он не потерпит, что­бы другие нации вмешивались в его собственное». В Декларации меж­дународного права, спроектированной Робеспьером, отредактирован­ной Грегуаром и рассмотренной Конвентом в 1795 году, также под­черкивалось, что «ни один народ не имеет права вмешиваться вправление других». Спустя три десятилетия в послании президента США Д. Монро Конгрессу (1823 г.) было заявлено, что вмешатель­ство европейских держав в дела американского континента недопус­тимо, что США будут отражать такое вмешательство всеми силами и не будут, со своей стороны, вмешиваться в дела Европы, кроме слу­чаев, затрагивающих их непосредственные интересы. Эта доктрина Монро оставляла, однако, открытым вопрос о невмешательстве внут­ри межамериканской системы.

Прежде чем провозглашенный доктринально принцип невмеша­тельства начал обретать свое нормативное воплощение, и притом в возрастающем международном масштабе, ему пришлось выдерживать противоборство с принципом легитимности и интервенционизма со стороны монархической Европы в лице Священного союза, а также сопротивление крупных держав, не желавших расставаться с возмож­ностью давления на другие страны путем вмешательства в их внут­ренние дела.

После Первой мировой войны в Статуте Лиги Наций была пред­принята попытка встроить принцип невмешательства в институци­онные рамки путем ссылки на то, что пакт не затрагивает законность доктрины Монро в «региональном понимании»; что же касается при­дания международного измерения принципу невмешательства, то дело ограничилось наделением государства, вовлеченного в спор, правом ссылаться на то, что спор касается вопроса, который, «согласно меж­дународному праву, находится во внутренней компетенции этого го­сударства». Такое положение представляло внутреннюю компетен­цию государства, по существу в ущерб и самому принципу невмеша­тельства, как нечто производное от международно-правового регулирования.

Демократизация международных отношений в итоге разгрома агрессивных государств во Второй мировой войне и глубокая институционализация международного общения путем учреждения Орга­низации Объединенных Наций и сети межправительственных орга­низаций ее системы создали возможность для того, чтобы принцип невмешательства получал все более развернутое воплощение на меж­дународном и региональном уровнях.

Это нашло свое выражение в Уставе ООН, где невмешательство трактуется как один из принципов деятельности Организации и по­ведения государств — ее членов: «Настоящий Устав, —сказано в этом документе, — ни в коей мере не дает Организации Объединенных Наций права на вмешательство в дела, по существу входящие во внут­реннюю компетенцию любого государства», и не требует от членов ООН «представлять такие дела на разрешение в порядке настоящего Устава»; этот принцип не затрагивает, однако, применения принуди­тельных мер, предусмотренных Уставом. За десятилетия своего функционирования принцип невмешатель­ства, как и его концепция, обрел глубокое и разностороннее развитие в таких актах ООН, как Декларация о принципах международно­го права 1970 года, Декларация о недопустимости интервенции и вме­шательства во внутренние дела государства, одобренная Генеральной Ассамблеей ООН в 1982 году, и ряде других решений.

Принцип невмешательства закреплен в Декларации принципов Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года.

В разработку и международно-правовое закрепление принципа невмешательства существенный вклад внесли государства межамери­канской системы. В этой связи следует особо сказать о ст. 18 Устава ОАГ, согласно которой «никакое государство или группа государств ни под каким предлогом не имеют права на прямое или косвенное вмешательство во внутренние или внешние дела любого государства». Это относится не только к вооруженному вмешательству, но и к лю­бой другой форме вмешательства или тенденции, имеющей целью посягательство на личность государства или его политические, эко­номические и культурные органы: «никакое государство не может применять или стимулировать принудительные меры экономическо­го или политического характера в целях повлиять на суверенную волю другого государства и извлечь из этого какие-либо выгоды» (ст. 19).

Принцип невмешательства был закреплен в Хартии ОАЕ, затем в Учредительном акте Африканского союза (ст. 4), а также в Уставе СНГ. Последний в числе принципов, на которых государства Содру­жества должны строить свои отношения, предусматривает «не­вмешательство во внутренние и внешние дела друг друга», но вместе с тем говорит и о сотрудничестве в целях поддержания «гражданского мира и межнационального согласия».

Изложенные выше формулы принципа невмешательства воплоща­ют наиболее важные элементы его содержания. Другими его элемен­тами являются обязательства государства:

— не организовывать, не разжигать, не финансировать, не под­стрекать или не допускать подрывную, террористическую или во­оруженную деятельность, направленную на насильственное свержение строя другого государства, не способствовать ей, а также не вмеши­ваться во внутреннюю борьбу в другом государстве;

— воздерживаться от оказания содействия, поощрения или поддер­жки, прямо или косвенно, мятежной или сепаратистской деятельности в других государствах под каким бы то ни было предлогом или от ка­ких-либо действий, направленных на нарушение единства либо под­рыв стабильности другого государства или любого из его институтов;

— воздерживаться от организации, обучения, финансирования или вооружения политических и этнических групп на своей территории или территории другого государства с целью осуществления под­рывной деятельности, создания беспорядков или волнений в других странах.

Не является вмешательством во внутренние дела осуществление мер контроля, проверки и инспекции на месте, предусмотренных меж­дународными соглашениями, в частности по вопросам разоружения, хотя бы эти меры носили далеко идущий интрузивный, то есть втор­гающийся во внутреннюю сферу государства, характер, как это пре­дусмотрено, в частности, в Конвенции 1993 года о запрещении хими­ческого оружия и в Договоре 1996 года о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний. Оба соглашения предусматривают, однако, и пределы интрузивности контроля. В частности, в Договоре 1996 года сказано, что деятельность по контролю осуществляется «на основе полного уважения суверенитета государств-участников» и «как мож­но менее проникающим образом», совместимым с эффективным и своевременным достижением ее целей. В Конвенции о химическом оружии также оговаривается, что и инспекционная группа «руковод­ствуется принципом проведения инспекции по запросу как можно менее интрузивным образом».

С расширением международного регулирования вопросов обес­печения прав и основных свобод человека эта сфера также перестала рассматриваться как сфера исключительно внутренних дел государ­ства. В документе Московского совещания Конференции по челове­ческому измерению СБСЕ 1991 года участниками совещания было подчеркнуто, что обязательства, принятые ими в этой области, «яв­ляются вопросами, представляющими непосредственный и законный интерес для всех государств-участников, и не относятся к числу ис­ключительно внутренних дел соответствующего государства».

Практически таким же образом действуют различные механизмы ООН, занимающиеся вопросами прав человека, а также механизмы, функционирующие на основе международных соглашений в этой области.

Взаимозависимость государств, расширение и углубление сфер их общения, особенно на многосторонней основе, закономерно приво­дят к сужению и ограничению той сферы, которая может считаться сферой исключительно внутренних дел государства. Все большее чис­ло конкретных вопросов охватывается международным регули­рованием.

Это, однако, не значит, что возникает некое право на вмешатель­ство, как считают некоторые представители зарубежной науки меж­дународного права, в частности право на «гуманитарную интер­венцию». Международный Суд ООН в своем решении от 9 апреля 1949 г. высказался в том смысле, что «якобы существующее право вмешательства Суд может рассматривать только как проявление политики силы, такое, которое в прошлом вело к наиболее серьезным злоупотреблениям и которое не может, каковы бы ни были дефекты организации международного общения, найти место в международ­ном праве».

Интервенция не может быть легализована существованием дого­вора, допускающего ее в случае гражданской войны или с формаль­ного согласия правительства, против которого началась революция, в силу императивности принципа невмешательства. Именно так ста­вил вопрос еще Ф. Козентини в своем Международном кодексе вой­ны и мира. Комиссия международного права ООН отнесла наиболее серьезные акты интервенции, такие как разжигание гражданской вой­ны в другом государстве, к числу преступлений против мира и безо­пасности человечества.

В проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, подготовленном Комиссией междуна­родного права, вмешательство во внутренние или внешние дела го­сударства как такового указывается в числе такого рода преступле­ний. Любое лицо, которое как руководитель или организатор совер­шает или отдает приказ о совершении акта вмешательства, в случае признания его виновным подлежит уголовному наказанию. Однако Статут Международного уголовного суда, принятый в 1998 году, не содержит состава преступлений вмешательства в перечне преступле­ний, подпадающих под юрисдикцию Суда, ограничиваясь оговоркой в преамбуле, в силу которой ничто в Статуте «не должно восприни­маться как дающее какому-либо государству право вмешиваться в вооруженный конфликт, входящий в сферу внутренних дел любого государства».