Женская автобиография

Жанр автобиографии наряду с жанрами дневников и мемуаров традицион­но относится к "женским" жанрам письма в литературном каноне "большой литературы". Основная задача автобиографического женского письма, как она определяется в феминистском литературном критицизме, — это задача само­репрезентации гендерного (женского) "я". В этом смысле традиционное поня­тие auto-bio-graphy в феминистском литературном критицизме меняется на по­нятие auto-gyno-graphy — с акцентацией именно на женской специфической субъективности в автобиографическом письме³⁴.

В автобиографическом жанре письма обычно различаются как 1) содержание письма (специфически "женское" содержание), так и 2) формальная структура письма. В целом женская автобиография как жанр представляет попытку женщин говорить о специфически женских проблемах и на специфически женском языке.

Каковы основные параметры женской автобиографии как жанра, выделяе­мые в феминистском литературном критицизме?

1. В женском автобиографическом письме вся женская жизнь достойна описания, а не только определяющие этапы этой жизни. Содержательно одной из основ­ных тем женской автобиографии является тема дома и семьи (именно семья при­знается основной моделью формирования гендерной идентификации). Считается, что сознательно темы дома и семьи сделала основным предметом "высокой лите­ратуры" и литературного эксперимента Вирджиния Вулф. Отличие от классических женских автобиографий состоит в том, что решающим содержательным парамет­ром в теме семьи и интимно-домашних отношений становится "бесстрашие гово­рить о своем теле и сексуальности" не как о чем-то второстепенном и дополни­тельном к основному автобиографическому сюжету, связанному с темой дома или семьи, но как об основном в нем. Все слова женской автобиографической истории как истории тела и сексуальности аффективны: тело, плоть, кровь, роды, насилие, менструация, болезнь, беременность, любовь, ненависть, страсть, борьба...

2. Формальным признаком автобиографического письма остается признак письма от первого лица, при этом особенностью женской автобиографии в от­личие от традиционного автобиографического письма является апелляция к личному опыту не как отдельному, а как гендерному опыту группы. Формальной особенностью женского письма является также то, что любой литератур­ный текст может быть преобразован в квазиавтобиографический.

3. Имеет место сознательное или бессознательное содержательное противопоставление своего внутреннего приватного мира миру официальной исто­рии: в женском автобиографическом тексте зачастую невозможно определить в принципе, к какой исторической эпохе он принадлежит. Данный отказ или вызов официальной истории — через репрезентацию тем дома, кухни, семейного быта, женских и детских переживаний и болезней и т.п. — признается одним из сознательных феминистских жестов женского автобиографического письма.

4. В формальной структуре текста вместо временной нарративной последовательности событий реализуется эмоциональная последовательность; собы­тийность "большой истории" заменяется женской внутренней "аффектирован­ной историей". Формальными признаками подобной структуры письма является наличие детализаций, нарушающих привычную структуру субординации; от­сутствие дефиниций в тексте; обилие пространственных описаний. Основным типом нарративного связывания становится тип "и.. .и...и...", в терминологии Рози Брайдотти.

На методологическом уровне в современном феминистском литературном критицизме выделяются два основных подхода к определению феномена жен­ской автобиографии. Первый представлен в концепциях американского феми­нистского критицизма, распространенным тезисом которого является тезис о необходимости создавать новые, "женские" нарративные модели письма, в ко­торых женщина, а не мужчина будет центром автобиографической наррации. Такое автобиографическое письмо должно осуществляться "по ту сторону" тра­диционной литературной конвенциональности и призвано поэтому "трансфор­мировать женскую судьбу"³⁵. Считается, что женская субъективность в тради­ционных автобиографических текстах находится в состоянии зависимости, вла­сти и контроля со стороны гендерных стереотипов, так как описывается по оп­ределенной модели: женские переживания, в которых основным является пе­реживание вины; основным героем женского автобиографического письма па­радоксальным образом оказывается не сама женщина, но любимый/нелюби­мый мужчина, с которым связаны основные коллизии женской жизни. Поэтому для женщин, пишущих автобиографический текст, ставится задача "взять власть над своими жизнями в свои руки", перешагнув ситуацию традиционных гендерных стереотипов, независимо реализовав собственную субъективность.

Шошана Фельман проблематизирует вышеназванный методологический под­ход в известной книге "Чего хочет женщина? Чтение и сексуальное различие" (1993) и предлагает другой. Фельман вводит парадоксальный на первый взгляд логический тезис о том, что женская автобиография — это всегда боль, цити­руя название автобиографии известной французской писательницы, критика и драматурга Маргерит Дюрас — "Боль"³⁶. Она считает, что собственная женс­кая автобиография остается недоступной для женщин и ею нельзя "овладеть". Но не только потому, что женщины не имеют собственных дискурсивных моде­лей для ее репрезентации в традиционной культуре, используя традиционные/ мужские нарративные модели и сюжеты, в которых жизнь женщины сосредо­точена вокруг мужского центра, но потому, что женщины не могут определить себя в качестве центра, заменив при этом другой центр, без того, чтобы не ста­ли действовать децентрирующие законы языка и бессознательного. По мне­нию Фельман, не может быть прямой конвертируемости женского опыта в ли­тературный автобиографический дискурс, собственно женское отношение к лингвистическому каркасу референции никогда не является самопроясненным. Женщина не может "просто" писать собственную историю или писать "новую" историю, потому что она не знает свою собственную историю, утверждает Фель­ман, так как нельзя "знать" боль: ее можно только чувствовать. Женский же автобиографический опыт с неизбежностью является болевым, потому что это всегда опыт репрессированной чувственности. Кроме того, решение "перепи­сать" собственную жизненную историю не является внешним по отношению к языку, который также в свою очередь "неписанно пишет нас". Недоступность для женщин собственных автобиографий обусловлена не абстрактной "влас­тью" гендерной стереотипизации, но структурой знания и новой лингвистичес­кой структурой адресата. Вопрос об адресате, напоминает Фельман, — это одна из целей автобиографии, когда адресатом является Другой (общество, исто­рия). Отсюда встает целая серия вопросов: "С какой структурой "друговости" я себя идентифицирую?" и "Какой именно структуре "друговости" я себя адре­сую в моей речи и в моих действиях?"

По мнению Фельман, вопрос об адресате — это вопрос о чтении, то есть о том, что только через процедуру чтения — риторического, психоаналитического, политического, этического — возможно трансформировать (то есть "переписать") структуры автобиографии. Однако в акте переписывания нельзя допустить, что­бы мужско-центрированная история сменилась женско-центрированной, сме­нив один центр на другой, не затронув при этом сущность структуры.

Поэтому Фельман предлагает рассматривать женскую автобиографию в пер­вую очередь как "три уровня сопротивления":

1. сопротивление мужскому познанию,

2. сопротивление сексуальному апроприированию,

3. сопротивление интерпретации.

Тексты автобиографии всегда трансгрессивны по отношению к сознанию: эта трансгрессия и есть бессознательное, или "сопротивление", уточняет Фель­ман. В акте автобиографического чтения мы поэтому всегда вступаем, повто­ряя популярный тезис Адриенн Рич, в зону "revision" (пересмотр, но с акцентом на визуальном, трансгрессивном и бытийном, а не когнитивном процессе). В автобиографии мы располагаем себя как Другое, становимся объектом для са­мих себя, но становимся таковыми только через акт чтения автобиографичес­кой истории как истории Другого — и только в этом смысле эта женская автобиог­рафия становится нашей собственной. Фельман признает, что невозможно выйти за пределы текста или за пределы культуры, но что таким образом — через исто­рию Другого — мы можем осмыслить нашу автобиографическую историю, но толь­ко через непрямой путь, только косвенно. В том числе только в акте чтения. Поэто­му автобиография, по мнению Фельман, — это не репрезентация, но речевой акт, риторическая сила которого является изначально перформативной. Женское при этом не противостоит мужскому, но содержит его как свое различие.

Почему все-таки женщина не имеет реальной памяти своей автобиографии, почему женская автобиография никогда не укладывается в последовательный нарративный канон и никогда им не исчерпывается, задает вопрос исследова­тельница. Потому что она "наполнена точками боли и травматизации", возвра­щается к своему основному тезису Фельман, вокруг которых только во вторичных актах символизации возникает интерпретация, никогда не совпадающая с событием травмы. Поэтому сама Шошана Фельман вслед за Маргерит Дюрас в теоретической книге "Чего хочет женщина?" пишет о том, что боль и ощуще­ние боли были важнейшей частью ее творческой жизни, что ее переезд в Аме­рику из Франции и новое профессорское назначение были обусловлены не со­бытиями профессиональной карьеры, но личными событиями — любовью и ее утратой.

Введение принципа боли как основного принципа автобиографического женского письма в логическом смысле означает следующее — радикальный запрет на инстанцию внешнего наблюдателя текста, на инстанцию Другого. Аф­фект боли столь интенсивен, что, формируя сильнейшую идентификацию чита­теля с текстом, не позволяет сформироваться дистанцированной позиции внеш­него наблюдателя по отношению к нему. Парадоксом женского автобиографи­ческого текста является то, что, если пытаться — в противовес тексту — занять место внешнего наблюдателя, текст исчезает, он рассыпается на множество несвязанных и непонятных с точки зрения традиционного дискурса подробно­стей и детализаций, неизбежно формируя тем самым место женского текста как второстепенного и незначимого по параметрам "высокой литературы". Тра­диционный дискурс и автобиографический опыт женского письма в логичес­ком смысле никогда не совпадают, их совпадение всегда означает одно: выст­раивание логической иерархии по принципу норма/ненормативное. Поэтому, как определяет Шошана Фельман, основной нарративной стратегией женского автобиографического текста является стратегия "мир без Другого": запрет — через интенсификацию аффекта боли — на позицию внешнего наблюдения. Именно поэтому женский автобиографический текст не столько "читается", сколько "проживается", выстраивая собственную уникальную топологию жен­ского.

Критика феминистского литературного критицизма со стороны черного и постколониального критицизма

Наиболее мощной критике англо-американский феминистский литератур­ный критицизм конца 70 — начала 80-х годов подвергся со стороны черного феминистского литературного критицизма. Главное обвинение — это обвине­ние в литературоцентризме и "культурном расизме".

Кроме методологических работ известных культурологов Франца Фэнона и Эдварда Саида, сыгравших большую роль в концепции деколонизации, направ­ленной против "великих унифицированных теорий угнетения", большое влия­ние на развитие критической аргументации черного феминистского критициз­ма оказал анализ афро-американского критика Гастона Бейкера в статье "Поколенческие изменения и современный критицизм афро-американской лите­ратуры" (1981). В ней отмечались основные этапы формирования "черной иден­тификации" в афро-американском критицизме, в контексте которых определя­лись также и политики женской идентификации в черной женской литературе и женском движении. Первый этап (1950 — начало 1960-х годов) — это, по определению Бейкера, поколение "интеграционистов", считающих, что вхож­дение писателей афро-американского происхождения в западный литера­турный мейнстрим является возможным и желательным; второй этап (1960 — 1970-е) — поколение "черной эстетики", которое ассоциировало себя с дви­жением "черная сила" и их политическим утверждением об уникальности "чер­ной идентичности" и культуры в противоположность скрытому расизму "белой Америки"; конец 1970 — 1980-е — поколение "реконструктивизма", которое пережило сильное влияние со стороны европейского постструктурализма с его критикой эссенциалистских категорий и понятий. Для них характерен отказ от утверждения при помощи литературного дискурса уникальной "черной иден­тичности": понятие "черного" используется здесь скорее как понятие, подле­жащие деконструкции в его бинарном отношении к понятию "белого".

Но каково же место женщин в сорокалетней истории развития афро-аме­риканской литературы и литературного критицизма, задает вопрос черный фе­министский теоретик Барбара Смит³⁷. До последнего времени женщин в этой истории не существовало. Шок обнаружения собственной вторичности в об­щей истории развития черной литературы и культуры — это основное откры­тие 70-х годов в женском черном литературном критицизме и женской черной литературе (шок сексизма). Поэтому начиная с 80-х годов, афро-американские женщины активно восстанавливают историю забытых черных женщин-писатель­ниц, проза современных черных женщин-писательниц занимает ведущие пози­ции в списках бестселлеров, а черные женщины-критики — в постструктура­листской критике³⁸.

Одновременно вырабатываются теоретические принципы отношения не только к черной мужской сексистской традиции вычеркивания женщин из общего развития афро-американской литературы, но и к дискурсивным практикам феминистского литературного критицизма белых женщин. Если в статье "К вопросу о черном феминистском критицизме" (1985) Барбара Смит обвиняет в первую очередь черный мужской литературный критицизм в сексизме и шовинизме, в том, что мужское поколение "черной эстетики", проводящее политику утверждения черной мужской силы и сексуальности в противоположность расистским политикам угнетения, не оставляет внутри афро-американской куль­турной стратегии места женщинам, то в конце 80 — начале 90-х годов объек­том феминистской черной критики становится "белый" феминистский дискурс: утверждается, что афро-американские женщины помещены в двойную ловуш­ку не только сексизма, но и расизма.

Основным тезисом, выражающим соотношение между западным и черным феминистским литературным критицизмом, стал тезис Гайатри Спивак о суще­ствовании неизбежной дистанции, разделяющей привилегированных феминисток "первого мира" и огромное большинство черных женщин и женщин из "третьего мира". Спивак проблематизирует саму возможность понимания и ком­муникации между ними, так как они имеют различную динамику социального развития и различные способы определения "общих ценностей и общих вра­гов". Черный и постколониальный литературный феминистский критицизм об­виняет западный литературный дискурс в колонизации и экспансии западного мышления и языка, апроприирующего письмо черных и постколониальных фе­министок как образец "другого письма" для собственных литературных целей. Западные стратегии феминистской литературной интерпретации маркируются как "колониальная дискурсивная и лингвистическая репрессия".

В статье "К вопросу о черном феминистском критицизме" Барбара Смит оп­ределяет основные задачи черного феминистского критицизма в его отличии от белого³⁹:

1. акт творения литературы должен быть результатом прямого политичес­кого, социального и экономического эксперимента черных женщин, то есть не­обходимо "использовать черный женский язык и культурный опыт в книгах чер­ных женщин о черных женщинах";

2. акт письма не должен коррелировать с белыми/мужскими литературны ми структурами и препятствовать традиционной дискурсивной интерпретации;

3. необходимо выполнять требование политической ангажированности: черная женская литература должна быть напрямую связана с черной женской идентичностью, черным женским искусством и феминистским движением. Черные феминистские критики должны постоянно соотносить свое творчество с политическими целями женского движения, выверять политическое применение их идей к политической ситуации черных женщин;

4. лесбийский эксперимент современного письма черных женщин как вариант альтернативного женского литературного эксперимента более революционен по своим политическим последствиям по сравнению с белыми женщи­нами, ибо предельно репрессирован в черной культуре, а значит, его репрес­сивная сила сопротивления традиционным литературным нормам действительно способна "подорвать" дискурс традиционной/белой литературы.

Следующим радикальным жестом черной критики по отношению к "белой" является жест противопоставления логики индивидуального и коллективного в литературном дискурсе. Одна из ведущих современных американских чер­ных писательниц и литературных критиков. Тони Моррисон, утверждает, что расизм скорее должен рассматриваться как патология, чем как дискурс, подле­жащий деконструкции. Ее собственная позиция в отношении проблемы чер­ной женской идентичности базируется на понимании коллективной, а не инди­видуальной идентичности — в этом также выражается общий тезис о противо­поставлении западному феминистскому критицизму, базирующемуся на прак­тиках индивидуализации⁴⁰. Форма женского автобиографического письма, которая и позволяет соединять общее с индивидуальным, по мнению Моррисон, является важнейшей для женщин: конструкция авторства в ней после обще­признанной концепции "смерти автора" строится как коллективное женское "мы". Поэтому в своей собственной прозе Моррисон, в частности, эксперимен­тирует с репрезентацией коллективной идентичности на примере использова­ния устной традиции женского творчества в афро-американской культуре: кон­струкция авторства в таком случае также репрезентирована в тексте как конст­рукция коллективного женского "мы", несводимого к единой женской сингу­лярности или единому сознанию.

***

Основным итогом развития теории феминистского литературного критициз­ма с учетом феноменов постколониальной и черной литературной критики яв­ляется вывод о том, что обнаруженные в неклассической культуре конца XX века маркировки субъективности — гендерные, сексуальные, национальные или расовые, — оказывается, не являются дополнительными к традиционной мо­дели рационалистического универсального субъекта. Пол, раса и нация — это не нейтральные характеристики, но травматические детерминации субъек­тивности, вокруг которых формируется идентичность. И если теории западно­го феминистского литературного критицизма обнаруживают в качестве основ­ного вида травматизации в формировании женской субъективности травму "сек­суального различия", то черный и постколониальный феминистский литера­турный критицизм расширяют топологию травмы, добавляя к ней национальную и расовую, формирующие, на их взгляд, женскую субъективность в постсовре­менном мире⁴¹.

Дальнейшая эволюция современной феминистской теории в ее постструк­туралистском варианте разрабатывает концепцию женской субъективности как структуру травматизации и желания и их особенностей в процессе гендерной идентификации: в женском письме или политическом действии, в процессах репрезентации или субъектификации, в процессах обнаружения "новой сексу­альности" (queer-сексуальности, киборг-сексуальности) или новых гендерных "политиках идентификации" ("перформативная" субъективность, "номадическая" субъективность и др.).

1 Showalter E. Feminist Criticism in the Wilderness// Writing and Sexual Difference / Abel E.-L. (ed.). Chicago: 1982, p. 10.

2 Grosz Е. Space, Time, and Perversion: Essays on the Politics of Bodies. (New York & London: Routledge, 1995, pp. 9—24).

3 Showalter E. Towards a Feminist Poetics"// Women Writing and Writing About Women/ Jacobus M. (ed.). Groom Helm: 1979, pp. 22—41.

4 Women and Language in Literature and Society/ McConnel (ed.). N.-Y.: 1980.

5 Adams M Jane Eyre: Woman's Estate// The Authority of Experience /Diamond A., Edwards L. R. (eds.). Amherst: University of Massachusetts, 1977, pp. 137—159.

6 Showalter E. Towards a Feminist Poetics // The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory / Showalter E. (ed.). N.-Y.: Pantheon Books, 1985, pp. 125—143.

7 Ibid., p. 131.

8 Moers E. Literary Women. London: The Women's Press, 1978.

9 Moi T. Sexual/Textual Fblitics: Feminist Literary Theory. London & New York: Routledge, 1985, p. 54.

10 Ibid., p. 55.

11 Ellmann M., Thinking about Women. N.-Y.: Harcourt, 1968.

12 Ibid., p. 6.

13 ShowalterE. A Literature of Their Own. The British Women Novelists from Bronte to Lessing. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1977.

14 Showalter f.Towards a Feminist Poetics // The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory/ Showalter E. (ed.). N.-Y.: Pantheon Books, 1985, pp. 137—139.

15 Moi T. Sexual/Textual Politics: Feminist Literary Theory. London & New York: Routledge, 1985, p. 78

16 Gilbert S. M., Gubar S. The Madwoman in the Attic. The Woman Writer and the Nineteenth-Century Literary Imagination. New Haven & London: Yale University Press, 1979.

17 Moi Г. Sexual/Textual Politics..., pp. 57—69.

18 Showalter E. Towards a Feminist Politics // Women Writing and Writing about Women/ Jacobus M. (ed.). Groom Helm: 1979, p. 25.

19 Gilberts S. M. What Do Feminist Critics Want? A Postcard from the Volcano// The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory/ Showalter E. (ed.). N.-Y.: Pantheon Books, 1985, pp. 29—45.

20 Fetterley J. The Resisting Reader: A Feminist Approach to American Fiction. Bloomington: Indiana University Press, 1978, p. viii..

21 Jacobus M. Reading Woman: Essays in Feminist Criticism. N.-Y.: Columbia University Press, 1986.

22 Ibid., р. 24.

23 Felman S. Rereading femininity // Yale French Studies, 1981, p. 27.

24 Ibid., p. 21.

25 Stoller R. J., Sex and Gender, 2 vols. N.-Y.: Jason Aronson, 1975, p. 177.

26 Fetterley J. The Resisting Reader: A Feminist Approach to American Fiction. Bloomington: Indiana University Press, 1978, p. 7.

27 Kolodny A. A Map for Rereading: Gender and the Interpretation of Literary Texts // The New

Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory/ Showalter E. (ed.). N.-Y.: Pantheon

Books, 1985, pp. 46—62

28 RichA. When We Dead Awaken: Writing as Re-Vision in: On Lies, Secrets, and Silence: Selected

Prose 1966-1978. New York & London: W.W. Norton & Co., 1979, p. 24.

29 Kolodny A. A Map for Rereading pp. 59—60.

30 Cixous H. The Laugh of the Medusa // Signs 1 (summer, 1976), pp. 875—899.

31 Irigaray L This Sex Which Is Not One. Ithaca: Cornell University Press, 1985, p. 28.

32 Cixous H. Angst. Paris: Editions des Femmes, 1977...

33 Сixous H. Illa. Paris: Editions des Femmes, 1980.

34 Wilson E. Mirror Writing: An Autobiography. London: Virago, 1982, p. 53.

35 Heilburn С. Writing a Woman's Life. N.-Y.: Ballantine Books, 1988, p. 18.

36 Felman S. What Does a Woman Want? Reading and Sexual Difference. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1993, p. 156.

37 Smith В. Towards a Black Feminist Criticism // The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory / Showalter E. (ed.). N.-Y.: Pantheon Books, 1985, pp. 168-185

38 Hooks B. Postmodern Blackness // Yearning: Race, Gender and Cultural Politics. London: Turnaround, 1991.

39 Smith В. Towards a Black Feminist Criticism // The New Feminist Criticism Essays on Women, Literature and Theory. N.-Y.: Pantheon Books, 1985, pp. 174—175.

40 Black Woman Talk Collective, Black Woman Talk // Feminist Review, № 17,1984.

41 Сущность травмы состоит в тон, что она сопротивляется значению, не редуцируется к фор­мам репрезентации или символизации, находясь в дизъюнктивном по отношению к ним пространстве, однако определяя процесс идентификации в целом.

28