Понятие женского чтения

В 70-е годы бартовский тезис об изменении политик литературы с производ­ства текстов на их восприятие (смерть автора означала рождение читателя) ока­зался очень плодотворным для феминистского литературного критицизма с точ­ки зрения возможности модификации единых и общепринятых в "большой лите­ратуре" текстовых значений. В феминистском литературном критицизме под влия­нием Жака Деррида возникает особая проблема "женского чтения" и "женского читателя". Процедура перцепции позволяет обнаружить множественность и амбивалентость текстовых структур, а значит, очертить место и для специфически женской рецепции текста, фактически, очертить топологию женской субъективно­сти. Базирующаяся на понятии авторства концепция литературы предполагает на­личие знающего, контролируемого сознанием рационального субъекта, язык ко­торого является простым средством выражения его идей, а параметры женско­го — неизбежно вторичными. Уравнивание же позиции читателя с позицией творца текстов ("Мы есть то, что мы читаем", — гласит известный тезис Гаролда Блума) и высвобождение в тексте множества текстуальных значений имеет поистине освобождающий эффект для феминисткой теории: делают традици­онный патриархатный дискурс доступным для феминистской апроприации и реконтекстуализации, позволяя тем самым произвести феминистское "оборачивание" патриархатных текстовых норм. Фактически было обнаружено, что отныне любой текст может быть проанализирован с феминистской точки зрения.

Элейн Шоуолтер пишет по этому поводу: "Гипотеза о женском читателе изме­няет наше восприятие данного текста, побуждает к осознанию его сексуальных кодов"¹⁸. Параметр сексуальности понимается очень широко — как доминанта чувственности и аффекта в человеческой жизни. Специфически женский читатель­ский опыт преодолевает навязанные ему традиционные культурные стереотипы мужского сознания и мужского восприятия, строящегося на модели жесткой "я"-идентичности. Что же касается специфичности "женского прочтения" текстов, то оно основывается на психологическом и социальном женском опыте и женском восприятии, то есть на своеобразии женского переживания эстетического опыта.

Отсюда становится понятной задача женской критики: она состоит в том, чтобы научить женщину "читать как женщина", то есть без традиционных теоретических дискурсивных схем автор-читатель-жанр-историческая эпоха и т.п., которые в клас­сической литературной теории априорно применяются к любому читабельному ма­териалу. Сандра Гилберт в статье "Чего хотят феминистские критики? Открытка с вулкана" из книги "Новый феминистский критицизм" дает обобщающую формули­ровку процедуре феминистского чтения: оно должно связывать текстуальность и сексуальность, жанр и гендер, психосексуальную идентичность и культурную авто­ритетность¹⁹. В определенном смысле данную позицию можно назвать "антитеоре­тической" (именно так обозначают ее известные феминистские критики Мэри Дели в книге "Gyn/Ecology, метаэтика радикального феминизма" (1978) и Адриенн Рич в книге "Женское рождение: материнство как опыт и институция" (1977), так как она направлена против традиционных/мужских — рационалистических и бинар­ных — схем литературной интерпретации и традиционных литературных канонов. Джудит Феттерлей в книге "Сопротивляющийся читатель: феминистский подход к американской литературе" (1978) определяет, что женское чтение всегда сопро­тивляется общепринятой литературной кодификации, сциентизму литературной теории и предданным параметрам андроцентристской критической традиции²⁰.

Но что значит "читать иначе" или "читать как женщина"? Одна из известных концепций женского чтения принадлежит американской исследовательнице Мэри Якобус ("Читающая женщина: эссе о феминистском критицизме", 1986)²¹ исполь­зующей методологию теории различения Жака Деррида и французского феминиз­ма конца 70-х —начала 80-х годов. Когда она в 1980 году переехала из Англии в Америку, пишет Якобус в "Предисловии" к книге, парадоксальным образом она почувствовала себя ближе не к англо-американскому феминистскому критицизму, а к французскому, так как именно в это время происходит его адаптация в Амери­ке. Решающее влияние на нее оказала, в частности, концепция Элен Сиксу о женском "истерическом" чтении, в которой, как было отмечено в предыдущей главе, понятие истерии не сводится к параметрам патологии в классическом психоанали­зе, но понимается через теорию текстуального различения, а также теория женс­кого чтения/письма ученицы Жака Лакана Шошаны Фельман. Якобус исходит из лакановского утверждения о том, что не существует предданной анатомически-биологической женской сущности, гендерная идентичность понимается как институциализированная языком, а процесс сексуальной дифференциации должен рас­сматриваться прежде всего как текстуальный — то есть как процесс производ­ства значений. В таком случае, по словам Якобус, женское чтение — это озна­чающая система, одновременно производящая как текстуальное различие (зна­чение), так и сексуальное различие (гендер). Конституируя женщину как объект в момент нашего чтения, мы не только "гендерно" читаем текст, но и произво­дим себя как "читательниц" — через эффективность процесса идентификации. В таком случае женское чтение становится видом автобиографии, или самоконституирования, которое в конечном итоге неотличимо от акта письма. Поэтому женщину как читательницу, по мнению Якобус, мы можем одновременно опре­делить как женщину — производительницу своей собственной системы значе­ний — тех значений, которые способны "бросить вызов и перевернуть" патриархатное чтение и традиционные гендерные иерархии. "Женское чтение, читающее женщину как женщину" — так формулирует Мэри Якобус свой принцип феми­нистского литературного критицизма: женское здесь — означающая система, а не биологический конструкт, связанная с параметрами частного, детализиро­ванного, чувственного, различающего, строящегося по принципу "часть вместо целого" чтения. Таким образом, конструкт "женское чтение" содержит, по мнению Якобус, одновременно как теорию чтения, так и теорию женского, другими словами, как теорию субъективности, так и теорию гендера²². Основным конст­руктом женского чтения становится конструкт женского желания как одновремен­но текстовая репрезентация ("всегда более декоративная, чем мужская", по сло­вам Фельман) и отказ от нее с точки зрения маскулинных норм репрезентации.

Большое влияние на развитие концепции женского чтения оказала Шошана Фель­ман, ученица Жака Лакана, с конца 80-х годов живущая и преподающая в Америке, автор книг "Жак Лакан и приключение озарения" (1987), "Безумие и литература" (1975), "Чего хочет женщина? Письмо и сексуальное различие" (1993). Известно высказывание Фельман в ее знаменитой статье из иелльского сборника "Пере­читывая феминность" (1981), что "только лишь наша одежда, то есть культурный знак как институция, определяет наше чтение как гендерно различное" и что не существует иных гендерных идентификаций, кроме как конституирующихся в про­цессе чтения (ибо "не мы носим одежду, а она носит нас"). В статье "Перечиты­вая феминность" Шошана Фельман, базируясь на методологии лакановского психо­анализа, обозначает женщину-читательницу как "другое" в мышлении и языке. Зна­менитый фрейдовский вопрос "что есть женственность?" она модифицирует таким образом, каким он, по ее мнению, артикулирован в традиционной культуре: "что есть женственность — для мужчин?" Задачей же феминистской критики, по ее мнению является исследовать, "что именно вопрос "что есть женственность — для мужчин?" значит для женщин?" Короткий ответ на этот длинный вопрос, по ее мнению, следу­ющий: или молчание, или вычеркивание женщин. Другими словами, феминность в современной культуре, по мнению Фельман, является не чем иным, как самой репрессированностью. Анализируя с этой точки зрения бальзаковскую "Девушку с золо­тыми глазами", Фельман утверждает, что первоначальной задачей женского чте­ния является не задача "читать", но скорее задача "как возможно не читать", то есть "как прекратить читать через слепую референцию к мужским означаемым"²³. В этом контексте "читать как женщина" — это через обрыв общезначимой текстовой коммуникации реализовывать в чтении собственное желание, не бояться быть жела­ющей субъективностью и одновременно той/тем, кто своим желанием преобразо­вывает иерархические оппозиции феминного и маскулинного в языке и культуре.

Когда мы читаем нашим желанием, то есть "читаем как женщины", все чита­емое приобретает статус "вне места": ничто не имеет стабильных культурных значений, и вместо текстовых иерархий осуществляется процедура бесконеч­ных замещений: замещения, а не иерархии становятся порядком реальности. Множественные замещения одного другим и наоборот ("я" — "другим", маску­линного — феминным, биографии — автобиографией, писателя — читателем) конституируют "неидентичность", или "друговость", процедуры чтения. Фемин­ность в таком случае, по определению Фельман, является бесконечным заме­щением фиксированной гендерной идентичности через игру различий и одно­временно конструкцию/деконструкцию феминности в жесте чтения²⁴.

Один из основных вопросов в феминистском литературном критицизме, ис­пользующем методологию теории различения Жака Деррида, — это вопрос о том, существуют ли в современной теории письма как чтения фундаменталь­ные различия между "женским чтением" и "мужским чтением" и если да, то какого типа — политические, стилистические, социологические или идеологи­ческие. Как известно, в современном англо-американском сравнительном литературоведении вслед за концепцией текстуального различения Деррида муж­чины-критики — например, Терри Иглетон в книге "Изнасилование Клариссы" (1982) — широко (иногда явно, иногда неявно) используют методологию сексу­ального различия и теоретический аппарат феминистской теории. Что это означа­ет: или они апроприируют ее в своих текстах, достигая через процедуры деконст­рукции желаемого эффекта "женского" как противостоящего традиционному фаллологоцентризму, или же используют феминистскую теорию как форму трансвес­тизма? Например, Роберт Столлер в работе "Пол и гендер" (1975) утверждает, что мужской трансвестизм как форма письма (принятый в эпоху модернизма) — это лишь мужское желание доказать, что трансвестийный мужчина является "лучшей" женщиной, чем биологическая женщина, так как он — "женщина с фаллосом"²⁵.

Известен ответ на этот вопрос Элейн Шоуолтер в отношении книги Терри Иглетона "Изнасилование Клариссы": она обозначает данную методологию как "фаллический критицизм", считая, что это всего лишь иное использование ре­сурсов понятия женского в культуре (проанализированное Иглетоном на при­мере ричардсоновской Клариссы) с целью "модернизовать мужскую доминацию". По мнению Шоуолтер, осуществляя феминистское чтение, критики-муж­чины читают "не как женщины", но как "мужчины и феминисты", то есть, други­ми словами, Шоуолтер проводит строгое разделение между "женским" чтени­ем (базирующемся на специфическом женском опыте) и "феминистским" чте­нием (которое возможно и для критиков-мужчин).

Джудит Феттерлей также дает собственный вариант ответа на этот вопрос, исходя не только из стилистических, но из идеологических и политических кри­териев. "Читать как женщина" — значит освобождать новые (и, возможно, раз­личные) значения того же самого текста с точки зрения женского опыта, а так­же право выбирать, какие характеристики текста являются наиболее значимы­ми для женщины-читательницы; кроме того, в процессе чтения от женщины-читательницы не требуется ни определенность, ни структурная завершенность, оправдывающие ее способ чтения: в первую очередь необходима, скорее, по­лезность в признании особенностей женских достижений письма женщин-ав­торов и применимость их к декодировке традиционной женской топологии в литературе — женщины-как-знака²⁶.

Для обозначения топологии женского чтения как женского желания в фемини­стском критицизме используются различные определения: "этика чтения" Алис Жардин; "фривольное чтение" Элизабет Берг; чтение как "транспозиция" Кэтрин Стимпсон; чтение как "гендерная маркировка" Моник Виттиг; "сверхчтение" Нэн­си Миллер как "чтение между строк", "дешифровка молчания", "заполнение бре­шей репрессированной экспрессии"; "восстанавливающее чтение" Губар и Гил­берт, то есть обнаружение второстепенных женских авторов, репрезентация анонимного женского опыта и переживания; "экстатическое чтение" Джудит Феттерлей ("чтение женщиной женских тестов может быть и является эротизи­рованным чтением"). Однако в любом случае женское чтение, как сформули­ровано в известном тезисе Нэнси Миллер, не должно быть "поэтикой бесприс­трастия": феминистское чтение должно быть постоянным напоминанием о том, что в культуре вообще "не существует ничего беспристрастного", и феминистская критика просто не боится репрезентировать пристрастность в отношении женс­кого и женских ценностей бытия в литературной традиции и культуре.

Наиболее систематически принципы понимания "женского чтения" в феминистском литературном критицизме выразила Аннет Колодны в статье "Кар­та для перечтения: гендер и интерпретация литературных текстов" в книге "Но­вый феминистский критицизм". Статья написана с целью полемического использования тезисов знаменитой работы Гаролда Блума "Карта неправильного чтения" (1975). Концепция чтения Блума, как известно, состоит в том, что в процедуре чтения читатель является таким же полноправным производителем смысла текста (в такой же степени писателем), как и автор текста. Знаменитая формулировка Блума гласит: "Мы есть то, что мы читаем". Однако, по словам Аннет Колодны, Блум исходит из позиции гендерно-нейтрального читателя, в то время как женщина-читательница читает иначе, чем мужчина²⁷.

Во-первых, женское чтение менее абстрактно, чем мужское: женщина все­гда читает в тексте свой собственный реальный жизненный эксперимент. Результатом такого чтения становится ее собственный текст, буквально — ее "я" как текст. Женское чтение — это дешифровка и обнаружение символизации обычно подавленной и недоступной женской реальности и "вписывание" ее затем в свою повседневную жизнь.

Во-вторых, в процедуре чтения женщина обычно ощущает ситуацию подавле­ния ее чувств и сопротивляется этому подавлению силой собственного аффекта.

В-третьих, в женском чтении особое внимание уделяется женским образам и женским ситуациям, которые мужчинами дешифруются как второстепенные и незначимые.

Аннет Колодны сравнивает, как по-разному используют понятие "чтение как пересмотр" Гаролд Блум и Адриенн Рич: если для Блума "пересмотр" — это стрем­ление "посмотреть снова и другим образом, различно" и в связи с этим строить другую возможную общезначимую литературную историю, то для Рич — это "акт оглядывания с целью посмотреть новыми глазами на себя и одновременно изменить свою жизнь": то есть основной целью процедуры женского чтения как "пересмотра" является не общезначимая, а собственная уникальная (жен­ская) история — так же как и возможность для женщины трансформации сво­ей собственной жизненной истории как истории подавления²⁸. Поэтому женс­кое чтение как "ревизионистское перечтение", по мнению Аннет Колодны, во-первых, конструирует новый объект чтения — женское письмо, во-вторых, осу­ществляет процедуру чтения таким образом, как "если бы его никто никогда не читал до этого". Но основным конструктом процедуры женского чтения, по ее мне­нию, является способность изменения не просто текста, но собственной жизни²⁹.

Однако в 90-е годы понятие женского чтения также подвергается проблематизации в феминистском литературном критицизме. Поскольку, по словам Элизабет Гросс, мультипликативность читающего субъекта, тем не менее, управляется нор­мами суверенности, возникает логическая опасность, что множественность в кон­це концов может быть заменена редуцирующим понятием "идеального читателя". С другой стороны, переориентация от литературной концепции "идеального чита­теля" к множественному читателю означает, по словам Деррида, что читатель мертв так же, как и автор. Письмо, по утверждению Деррида, функционирует сегодня в ситуации радикального отсутствия любого эмпирически детерминированного получателя текста, текст никогда не достигает места своего назначения. Поэтому в современном феминистском литературном критицизме проблематизируется поня­тие как о женском читателе, так и о специфическом женском читательском опыте.