9. Другие художественные особенности

1) Литературные ассоциации.

Описание Петербурга в 3-й книге выдержано в светлых тонах, оптимистических, и мельком упоминается о начатой стройке крепости: "Пока только один из бастионов – бомбардира Петра Алексеева – был до половины одет камнем, там на мачте плескался белый с андреевским крестом морской флаг – в предвестии ожидаемого флота".

Стоит вспомнить, что речь идет о Петропавловской крепости, становится ясно, что "бастион бомбардира Петра Алексеева" – это будущий Алексеевский равелин, тюрьма для политических заключенных. Слова "одет камнем" сразу наталкивали тогдашнего читателя на мысль о романе О.Форш "Одеты камнем" о Михаиле Бейдемане, сошедшем с ума в этой тюрьме.

2) Использование мифологических имен и сюжетов.

Мифологическая "терминология" была очень широко распространена в кругу прототипов толстовских героев. Но Толстой не допускает перенасыщения романа мифологическими формулами, они берутся им как средство исторической типизации.

Обычно мифологический образ появляется в ситуации, уже разъясненной писателем. Например, описав царя в гневе, он говорит, что из глаз его, "кажется, вот-вот вылетят фурии".

Чаще всего мифологическому образу придается легкий юмористический оттенок – таким образом он органичнее входит в текст и в то же время сохраняет свою выразительность, так как окружен широким "кольцом" нейтрального контекста. Например, затосковавший на пустошах и болотах Меншиков вспоминает о столице: "А девки-то какие в Москве – Венусы!" Петр, подшучивая над скупостью Анны Монс, спрашивает, не готовит ли она из тех голубей, которых "на ее Венеркин алтарь приносят"?

3) Комические детали.

Юмористически поданная деталь (чаще всего портретная) выполняет роль уточнения, корректировки читательского отношения. Это всегда оценка авторская, а не идущая от другого персонажа.

• Гамбург имеет грозные усищи, которые заправляет за уши, "чтобы не мешали орать". Достаточно этой детали, чтобы снять с героя ореол загадочности и грозности.

• Портреты курфюрстин, строящих из себя "мудрейших особ": у одной кружева прикрывают то, "что не могло уже соблазнять", у другой – вздернутый нос "заставлял внимательно вглядеться в лицо, ища скрытого легкомыслия".

Иногда Толстой все описание или сцену строит в юмористическом ключе, и тогда не только портрет, но и обстановка, и сам герой, с его мыслями и реакциями на происходящее, выглядят комически. Таково описание сцен, в которых воссоздается реакция бояр на новые порядки. Петр заставляет бояр соблюдать "галант", "политес", носить европейское платье. Получается нескладно, смешно, карикатурно: "Все равно Мишку математике не научишь. Жили пятьсот лет без математики – лучше нонешнего". Уедет Петр – бояре лежат, приедет – кряхтя, поднимаются с теплых перин, с проклятиями бреются, натягивают башмаки и уродливые штаны. Буйносов сокрушается: "Все минуло! Проснешься – батюшки! Неужто минуло? Дико и вспомнить: были когда-то покой и честь. Вот висит на тесовой стене – где бы ничему не висеть – голландская, ради адского соблазна писанная, паскудная девка с задранным подолом. Царь велел в опочивальню повесить, не то насмех, не то в наказание. Терпи…"