VIII. Торговля желтыми рабами

Контрактация китайских кули плантаторами Вест-Индии, пред­принимателями Калифорнии (США) и Австралии была худшим ви­дом работорговли.

Показание одного из насильно завербованных

Мне 23 года. Я родился в деревне Сачжэнь, в округе Суньэнь, на расстоянии дня пути от Сянгана (Гонконга).Мой отец был владельцем лодки, курсировавшей между Сянганом и Сачжэнем; на родине я занимался разведением устриц.

В последнем месяце прошлого года отец захотел, чтобы я поехал на лодке и присмотрелся к делу, что я и выполнил. Мне дали 30 долл. для покупки соседям опиума, и вот я при­был в Сянган. 19-го я решил, что могу немножко заработать на долларах, пошел в Сянгане в игорный дом и там проиграл 10 долл.; у меня осталось 20 долл., но я не купил опиума, а вернулся домой. В нашей деревне я никому не рассказал о проигрыше, кроме сородича, по имени Чан А-чан. Чан А-чан раньше был матросом, но повредил себе руку при нападении пиратов и не мог уже заниматься ручным трудом. Я знал его с детства. Он мне сказал, что есть очень много игорных домов и что если бы я пошел с ним, то он научил бы меня, как выиг­рать 10 долл. Он посоветовал мне поехать в Аомынь (Макао), но я сказал, что не хочу ехать в Аомынь, так как там многие были похищены и я боюсь ехать туда. Он говорил мне: «Я твой сородич, и ты не должен меня бояться: я тебя не пре­дам». Но я продолжал сомневаться. Тогда он повел меня в храм и там перед богами дал следующую клятву:

«Я возьму с собой этого человека — Чан А-сина в Аомынь, но если я когда-нибудь предам его или продам, то пусть я утону, или никогда не увижу своей родной деревни, или ни­когда не буду иметь сына, который бы присутствовал при моей смерти».

Это меня удовлетворило, и 22 апреля я отправился с ним в Аомынь. Когда мы прибыли туда, Чан А-чан привел меня в один дом, где представил меня как своего друга, приехавшего в Аомынь, чтобы подзаработать денег... Я пробыл там четыре дня, и со мной обходились хорошо. Я не ходил в игорный дом; А-чан говорил, что спешить некуда. Однажды он сказал мне: «Я могу поучить тебя, как добыть 30 долл. Здесь есть много людей, нанимающихся в качестве кули в Аннам; бы­вает, что иным отказывают по причине их слабосильности или слепоты, но ты парень хоть куда, наверняка пройдешь. Здесь есть человек, по имени Чжун А-фук, который хочет пе­реселиться за границу, но он хромой и не пройдет. Тебе нуж­но только назваться Чжун А-фуком, а в день посадки на ко­рабль Чжун А-фук тебя заменит». За это мне обещали дать 30 долл. Я выразил опасение, что меня обманут, но А-чан пошел и привел человека, назвавшегося Чжун А-фуком, ко­торый сказал, что хочет уехать. А-фук просил меня пойти и взять себе его имя на несколько дней. «А в день посадки на судно, — сказал он, — я приду, займу твое место и ты будешь свободен». Он добавил: «Я не могу пройти, потому что я хром». После всего этого я поверил, и 1 мая А-чан взял меня в барак. Я оставил свои 20 долл. и одежду в сундучке, отдав ключи А-чану. Он дал мне надеть старое платье. Когда я пришел к бараку, там было около 1000 китайцев. А-чан на­помнил мне, чтобы я назвался Чжун А-фуком, что мне 20 лет, что я прибыл из Тунконга и хочу уехать. Он предупредил меня, что я не должен разговаривать ни с одним кули и если заявлю, что не хочу ехать, то буду отправлен в под­земную тюрьму на три года, а затем в тюрьму на три года в Сянган.

Вечером 1 мая того самого дня, что я пришел в барак, в него вошли португалец и китаец, и китаец громко спросил: «Желаете ли вы выехать за границу в такое-то место (назва­ние места я не могу вспомнить) на 8 лет с заработной платой 4 долл. в месяц?» Затем он добавил: «После 8 лет вы, если захотите, можете вернуться; что же касается заработной пла­ты, то вы получите аванс, если будете хорошо работать». Далее переводчик сказал, обращаясь к нам всем: «Если вы не хотите выехать, я вас выпущу». Переводчик спросил мое имя, "возраст и откуда я' прибыл, и я ответил, как меня научили. Он спросил меня, не был ли я введен в заблуждение и хочу ли я выехать? Я умолчал о своем нежелании, поскольку боял­ся попасть в тюрьму. Меня не выпускали из барака до дня моей отправки. В бараке я ни с кем не разговаривал и со мной ни один кули не разговаривал.

1 мая я попытался выйти, но мне помешал португалец, ко­торый сторожил у двери. Он ударил меня веревкой, и я ото­шел. В бараке я вволю ел, курил опиум и спал.

3 мая пришел португалец и дал мне 8 долл., смену белья, пару башмаков, бамбуковую шляпу и бумагу на китайском и иностранном языках. Содержания ее мне никто не разъяснил, и я не подписывал никакой бумаги. Каждый человек в бараке получил 8 долл. В час дня мы были посажены на большое судно. Два солдата с ружьями и штыками сели с нами. В од­ной партии нас было 50 человек.

Я надеялся, что на судно придет Чжун А-фук и освободит меня. Но он не пришел. На борту судна находилось около 630 человек. Почти все они кричали. Я тоже кричал. Они го­ворили, что их обманули, и я признался, что меня тоже обма­нули. Я говорил об этом португальцу, но он не обратил на меня никакого внимания.

Н. F. Macnair. Modern Chinese History. Shanghai, 1923, p. 411—413.