11 Семиотика
322
Г. Г. Почепцов. Семиотика
«Вкусы в еде также зависят от идеи, которую каждый класс вкладывает в представление о теле и влияниях еды на тело, то есть на его силу, здоровье и красоту; и от категорий, которые используются, чтобы оценивать эти результаты. Некоторые из них могут быть важны для одного класса и игнорироваться другими и их разные классы могут по-разному ранжировать. Так, если рабочий класс более внимателен к силе (мужского) тела, чем к его форме, и стремится употреблять продукты, которые и дешевы, и питательны, профессионалы предпочитают продукты вкусные, дающие здоровье, легкие для организма и не отражающиеся на весе» [222, р. 190].
В целом «Книга о вкусной и здоровой пище» является лишь одним из примеров проникновения публичной сферы в частную. Она была призвана также решить проблему питания населения, но в вербальной сфере. Теперь никто (особенно за пределами СССР) не мог говорить о недостатках в этой сфере. Книга была призвана закрыть эту брешь, что и произошло. Подобно «Кубанским казакам» в кино она отразила тему изобилия, только в книжной форме. Важно, что это чисто семиотическое решение: проблема изобилия решается не в сфере реальности, а в разных семиотических языках, что можно изобразить в следующем виде:
характеристика «изобилие»
киноязык
пример: «Кубанские казаки»
книга
пример: «Книга о вкусной и\ здоровой пище»
Интересно, что и в том, и в другом случае речь идет о принципиально визуальной составляющей, поскольку именно она действует на массовое сознание непосредственно, минуя всяческие фильтры. Мы говорим о «Книге о вкусной и здоровой пище» как о визуальной, поскольку до сегодняшнего дня у каждого, кто держал ее в руках, встают
Семиотика советской цивилизации
323
перед глазами цветные иллюстрации, созданные достаточно тематически. Апофеозом книги являются ее развороты, где огромный праздничный стол искрится икрой, винами, поросенком и подобными радостями жизни.
Отсутствие изображений людей делает главным героем книги ее читателя: сообщение не только направлено на него, но и, в отличие от «Кубанских казаков», он волен направлять свое внимание на то, что вздумается. Он, словно дитя, становится полноправным владельцем данного нарисованного мира.
РАБОЧИЙ И КОХОЗНИК: СКУЛЬПТУРА «РАБОЧИЙ И КОЛХОЗНИЦА»
Какой тезис Ленина иллюстрирует собой министр культуры Фур-цева?
Ленин сказал: «у нас каждая кухарка может управлять государством» (анекдот).
В структуре идеологических текстов встречаются два типа единиц: символы и высказывания. Символы отмечают ключевые моменты картины мира, высказывания связывают их между собой. Символы и высказывания реализовыва-лись как вербально, так и невербально. Например, «вечно живой» Ленин невербально реализовывался в обязательной скульптуре, украшавшей центральную площадь города или села. Различие было только в материале, из которого делалась скульптура. Придаваемые фигуре позы не отличались принципиальным разнообразием, что говорит об определенной нейтрализации этого аспекта невербальности. Пренебрежение характеристиками невербальности говорит о принципиальной вербальности этой скульптуры. Она являлась не самостоятельным элементом мира, а иллюстрацией вербального мира. Вторым таким же обязательным элементом был «пионер с горном».
324
Г.Г. Почепцов. Семиотика
Скульптура «Рабочий и колхозница» В. Мухиной также принадлежит к подобной невербальной реализации, которая функционировала наравне с вербальной. Подобные бинарные сочетания пронизывают всю идеологическую схему социализма. Мы знаем сочетания «Маркс и Энгельс», «Ленин и Сталин», «партия и правительство» и даже «Чук и Гек». Но это другой тип сочетаний, поскольку в них встречаются два типа реализации одной природы (по типу римских близнецов Ромула и Рема).
«Рабочий и колхозница» — это особая идеологема, поскольку она соединяет представителей двух классов, принятых за основу в рамках бывшего СССР. Это конкретная реализация идеологемы «рабочий класс и трудовое крестьянство». Враги также оформлялись в подобный формат: «буржуазия и помещики». Интеллигенция не попадала на престижное место еще и потому, что ей не находилось места в бинарном протиюпоставлении. Ее все время приходилось выделять в дополнительный структурный элемент: «успехи социализма в нашей стране радовали не только партию, не только рабочих и колхозников. Они радовали также всю нашу советскую интеллигенцию, всех честных граждан СССР» [73, с. 309].
«Рабочий и колхозница» обладают особым статусом по следующим причинам:
а) Это объединение иного уровня, чем список типа «Ле нин и Сталин».
б) «Рабочий и колхозница» реализуют несколько оппози ций, в том числе и базового уровня «мужской/женский».
в) Оппозиция типа «Свинарка и пастух» обладает иным статусом, поскольку находится в рамках одного класса, а именно «трудового крестьянства».
г) «Рабочий и колхозница» принципиально вычеркивают из своих интерпретаций любые сексуальные интерпрета ции. Здесь был заложен иной уровень пафосности, не поз воляющий давать любые «занижающие» интерпретации.
Пафос возникает за счет образов, которые реализуют в себе характеристики целых классов..
«Рабочий и колхозница» визуально реализуют идею объединения двух классов. В динамике их фигур содержится ничем не сдерживаемое движение вперед. Мужской пол,
Семиотика советской цивилизации
325
присвоенный именно рабочему классу, подчеркивает его доминантный характер. Ср. сочетание «Колхозник и рабочая», которое уже не носит столь пафосного характера. Хотя сочетание «Колхозник и колхозница» вновь обретает нужную пафосность.
Правители всегда были очень чувствительны к идеям памятников. К. Победоносцев, к примеру, пишет в своей объяснительно записке по поводу памятника императору Александру II, что «он должен быть понятным народу без объяснений» [75, с. 528]. Все фигуры в этом плане достаточно четки: «К ногам главнокомандующего Шамиль кладет свою саблю, а за ним последуют и ханы Средней Азии. На другой стороне точно так же к обер-церемонимейстеру собираются депутаты народа русского, несут хлеб-соль крестьяне польские, и наконец болгары с образами».
Странным образом в советское время никогда не было обобщенной фигуры для воплощения идеи партии. Возможно, это произошло из-за частичной реализации этой идеи в обязательной фигуре Ленина. Число памятников Ленину при ограниченном наборе разрешенных поз было бесконечным. В основном Ленин был активным, деятельным, призывающим. Уже потом стали появляться чисто фантастическое — просто головы вождя огромных размеров. Туловище исчезало вообще, что говорило вновь о преобладании символического над реальным.
«Партия» чаще воплощалась в лозунгах, вероятно, из-за необходимости для реализации этой идеи множества фигур, а множество всегда предполагает альтернативность, что противоречит идеологическим памятникам. При этом слова «СЛАВА КПСС» реально функционировали как визуальная единица, имеющая одновременно вербальное наполнение. Ср. анекдот про Славу Метервели, которого знают, и Славу КПСС, который неизвестен.
В памятниках, отображающих революцию, всегда присутствовали бородатый солдат, символизирующий крестьянство, и матрос. Фигура Ленина иногда находилась в «окамлении» именно подобного типа символизации. При этом перед скульптором всегда стояла проблема, как сделать так, чтобы не возникало ощущения, будто присутству-
326
Г.Г. Почепцов. Семиотика
ющие в этой композиции вооруженные солдат и матрос арестовывают Ленина.
Еще одним из типов сочетаний являются чисто синтагматические типа «красная армия» или «большевистская партия». Они характерны именно для страны, которая полностью меняет систему оценок, что позволяет использовать «старые слова» только с новыми определениями типа «советская власть». Особый статус этим словам обычно придает написание их с прописной буквы. Назовем этот тип переименованием, поскольку таким образом вводится старый объект, но особый статус этих переименований позволяет акцентировать их идеологическую сущность.
Возьмем для анализа отрывок из «Краткого курса»;
«Красная армия победила потому, что Советская страна не была одинока в ее борьбе с белогвардейской контрреволюцией и иностранной интервенцией, что борьба Советской власти и ее успехи вызывали сочувствие и помощь пролетариев всего мира. В то время как империалисты пытались задушить Советскую республику интервенцией и блокадой, рабочие этих империалистических стран были на стороне Советов и помогали им. Их борьба против капиталистов враждебных Советской республике стран содействовали тому, что империалисты были вынуждены отказаться от интервенции. Рабочие Англии, Франции и других стран, участвовавших в интервенции, организовывали стачки, отказывались грузить военное снаряжение в помощь интервентам и белогвардейским генералам, создавали "комитеты действия" под лозунгом — "Руки прочь от России!"» [73, с. 235].
В этом отрывке представлены следующие рассмотренные типы сочетаний:
Бинарные объединения: контрреволюция и интервенция, интервенция и блокада, интервенты и белогвардейские генералы, борьба и успехи.
Переименования: Красная армия, Советская власть, Советская республика, белогвардейские генералы.
Противопоставления типа «война и мир», «лед и пламень» и т.д., представляющие два противоположных полюса, реализуются в текстах этого периода, выражая столкновение. При этом есть два варианта действий: победные — с одной стороны, и заранее обреченные на провал — с другой.
Семиотика советской цивилизации
327
Обозначение «новый» также несут положительный смысл. Даже минимальные изменения все равно делают хороший объект новым: «На XVII съезде партии был принят новый устав партии, отличающийся от старого устава пар-тии прежде всего тем, что в устав введена вступителышя часть» [73, с. 309].
С другой стороны, любые изменения плохого объекта не могут изменить его сути. «На XVII съезде выступили Бухарин, Рыков и Томский с покаянными речами, восхваляя партию, превознося до небес ее достижения. Но съезд чувствовал, что их речи носят печать неискренности и двурушничества, ибо партия требует от своих членов не славословия и восхваления ее достижений, а честной работы на фронте социализма, чего, однако, давно уже не замечалось за бухаринцамш [73, с. 310].
Многоступенчатая схема аргументации не позволяет ее реально отслеживать. Подобные сложные структуры не обрабатываются человеческим сознанием с помощью анализа, а принимаются целиком. Например: «Доя улучшения дела проверки исполнения решений партии и правительства XVII съезд партии вместо ЦКК-РКИ, которая со времени XII съезда партии успела уже выполнить свои задачи, создал Комиссию Партийного Контроля при ЦК ВКП (б) и Комиссию Советского Контроля при Совнаркоме СССР» [73, с. 302—303].
В целом речь идет о создании понятия, известного в области паблик рилейшнз как корпоративный имидж. Эта задача стоит и на Западе. Так, правительство консерваторов в Великобритании от затрат на «рассказ о себе» в размере 35 миллионов фунтов в 1979 г. перешло к 200 миллионам в 1989 г. [264, р. 131]. При этом часть из этих сумм направлена на создание имиджа открытого правительства.
Речь идет об имидже целого государства, причем на неформальном уровне предполагается, что от имиджа руководства зависит имидж государства. Поэтому и государство, и его руководство подавались как сильное, единое, прогрессивное. В это же время иной полюс, его врагов, подавался с отрицательными характеристиками как несильные, неединые, непрогрессивные. В последнем случае всегда подчеркивается «ниточка», ведущая из прошлого, в то время как сам СССР всегда был устремлен в будущее, что, кстати, хорошо сим-
328
Г.Г. Почепцов. Семиотика
волизируют «Рабочий и колхозница». Причем даже сегодняшние аналитики отмечают, что «белые» оказались слабее в области пропаганды, они не смогли обеспечить себе поддержку со стороны крестьянства, их идеология не обладала той же стройностью [262, р. 201].
Пропаганда продуцирует разнообразные модели счастья, которые годны для употребления в целом наборе контекстов, к примеру, для солдата — счастье гибели на войне, поскольку он защищает свою родину. В случае советской пропаганды в любом, даже совершенно частном контексте всегда обязательно присутствие государства.
Модели счастья самого государства в значительной степени были связаны с пространственными символами большого и высокого. «Планов громадье» именно отсюда. Покорение вершин и стратосферы демонстрируют распространение советского пространства в новые измерения. Символами государства были также технические символы могущества: самолеты и танки, электростанции и мосты, трактора и грузовики. Это символы технического прогресса, обладание которыми делает страну сильнее.
Т. Кларк, анализируя одну из картин 1934 г. из русского музея в Киеве, говорит о ней в терминах голливудского внешнего вида и рекламной композиции [226, р. 89]. Там изображены двое монтажников (кстати, как «рабочий и колхозница», там тоже он и она: монтажник и монтажница), поднимающихся на опору электропередач. Здесь реализуются символы высоты, электричества как символики прогресса, а также индивидуальные отношения двух человек противоположного пола.
Обязательность врага делает идеологический сценарий более объемным и убедительным. Это модель массовой культуры допечатного периода, аналогом которого является сказка, где присутствует строгое черно/белое разделение на плохих и хороших, где врагам разрешены только отрицательные действия. Подобная утрировка необходима для работы с массовым сознанием, где невозможен вариант воздействия типа акварели, а требуются театральные декорации. Поэтому «Краткий курс» любит врагов особой любовью — ведь они представляют обязательный структурный элемент, без
Семиотика советской цивилизации
329
которого не могут проявиться подлинные герои: «Очищая свои ряды и укрепляя их, уничтожая врагов партии и беспощадно борясь против извращений линии партии, большевистская партия сплачивалась еще теснее вокруг ЦК партии, под руководством которого партия и страна Советов переходили к новую этапу — к завершению строительства бесклассового, социалистического общества» [73, с. 314]. Как видим, здесь есть определенная однозначность, когда совмещается цель достижения бесклассового общества с наличием врагов на бесконечный период времени.
Сталин чувствует себя уверенно в вербальном пространстве, которое полностью ему подчинено. Поэтому столь конкретные задачи ставятся именно в области агитации.
«Рабочий и колхозница» В. Мухиной выразила четкий корпоративный имидж советского государства как динамичного и сильного, покоящегося на соединении двух классов, в четкой визуальной форме. Визуальная форма — принципиально монологична, она воспринимается как данность, поскольку диалог предполагает ответ, выраженный в рамках того же канала, что в данном случае становится практически невозможным. В постсоветское время диало-гичность возникала, когда рабочего и колхозницу, к примеру, одевали в ткань.
Реально двучленная структура «рабочий и колхозница» подразумевала за собой такой компонент, как партия.