Martin_Haydegger_Osnovnyie_problemyi_fenomenologii

указки, если мы мыслим указку как линию. Впрочем, Аристо тель и не говорит, что время есть нечто относящееся к движу щейся вещи как таковой, но к ее движению. Но что такое движе ние указки? Мы говорим: изменение места, т. е. переход из одно го положения в другое, будь то простой сдвиг или продолжаю щееся перемещение из одной точки в другую. Время есть нечто, относящееся к движению, а не к движущемуся. Когда мы следим за движением указки, будь то вращение или какое то иное дви жение, обнаруживаем ли мы в самом этом перемещении время? Если мы остановим движение, то время,— говорим мы,— все равно идет. Оно идет, пока движение стоит. Так что время не есть

338движение, и само движение указки не есть время. Впрочем, и Аристотель не говорит что время есть , но , не что, относящееся к движению. Но как? Движение есть в нашем примере переход указки из одного положения к другому. Движу щееся как движущееся всякий раз находится в некотором поло жении. Есть ли время в этом положении или, может быть, оно даже сами эти положения? Разумеется, нет: ведь если движущее ся в своем движении пробегает различные положения, сами они как таковые все еще имеются в наличии как определенные мес та. Но время, когда указка находилась в таком то положении, уже прошло. Место остается, время проходит. Но тогда где и ка ким образом время — в движении, примыкает к движению (an der Bewegung)? Мы говорим: в ходе движения движущееся нахо дится в определенное время в определенном месте. Движение есть во времени, оно внутривременно. Не есть ли тогда время не что вроде футляра, в который вложено движение? Но поскольку время всегда обнаруживается в движении, этот футляр должен быть чем то таким, что движение как таковое всегда несет на себе, как улитка несет на себе свой дом. Но если указка покоит ся, спросим мы вновь, где же тогда время? Неужели в покоящем ся мы не находим ничего, относящегося ко времени? Или все же находим? Мы говорим: указка временно или на время оставалась в покое. Мы можем сколько угодно оглядываться на движущееся или на само движение как изменение места, но мы никогда не найдем здесь времени, если будем держаться того, о чем говорит Аристотель.

движения. И все же оно должно быть чем то исчисляемым в дви жении. Что время есть нечто, исчисляемое в движении, пред ставляется голым утверждением Аристотеля. Даже если мы пой дем так далеко, что будем маркировать изменение положений стержня с помощью счета, так что для каждого положения будет предусмотрено определенное число и тем самым во всяком пере ходе движущегося от места к месту непосредственно обнаружит

340ся нечто исчисляемое, все равно во всем этом мы не откроем вре мени. Или откроем? Я извлекаю свои часы из кармана, слежу за изменением положения секундной стрелки и отсчитываю одну, две, три секунды, потом — минуты. Эта торопливая стрелка ука зывает мне время, поэтому она и называется [по немецки] Zeiger (стрелка, букв. — «указатель»). Я отсчитываю в движении стрел ки время. Где же оно? Может быть, внутри часового механизма, так что, засунув часы обратно, я положу время в свой жилетный карман? Вы ответите — конечно, нет. Но вопрос остается, где же тогда время? Ведь неопровержимо установлено, что мы отсчиты ваем время с помощью часов. Часы говорят мне, сколько сейчас времени, так что с их помощью я некоторым образом обнаружи ваю время.

Мы видим, что Аристотель не так уж неправ, когда он гово рит: время есть нечто, исчисляемое в движении. В качестве под тверждения мы даже не нуждаемся в столь изощренной вещи, как современные карманные часы. Когда человек в своем естест венном и повседневном бытии (Dasein) следит за движением Солнца и говорит: «Наступил полдень, наступил вечер»,— он ус танавливает время. Так что время оказывается вдруг на солнце или на небесах и больше не в жилетном кармане. Ну, и как же за стать это чудище у себя дома? Как вообще получается, что мы должны находить время повсюду, где нам приходится следить за движением. Как получается, что мы находим время в движении и что, напротив, его больше нет в наличии там, где движущееся останавливается. На что мы обращаем внимание, на какой гори зонт глядим, когда — не будем отступать от нашего простого при мера — на закате солнца говорим: «Наступает вечер», и тем са мым определяем время суток. Глядим ли мы на окоем местности, на запад, или же встреча с движущимся, в нашем случае — с солнцем, происходит внутри некоторого другого горизонта?

Дефиниция времени, данная Аристотелем, настолько гени альна, что она уже фиксирует тот горизонт, в пределах которого мы, говоря об исчисляемом в движении, не должны найти ниче го иного, кроме времени. Аристотель говорит: ¢ Õ 341

&. Мы переводим: Время есть нечто, исчисляемое в движении, с которым мы встречаемся, когда при нимаем во внимание «до» и «после», в горизонте более раннего и более позднего17. Время есть не просто нечто, исчисляемое в дви жении, но нечто, исчисляемое в движении, поскольку движение находится в поле внимания, направленного на «до» и «после», когда мы следим за ним как за движением. Искомый горизонт есть горизонт более раннего и более позднего. # и & пе реводится как «раньше» и «позже», но также — как «до» и «по сле». Первое определение — и &, взятые как «раньше» и «позже», кажется невозможным. «Раньше» и «позже» суть определения времени. Аристотель говорит: время есть не что, исчисляемое в движении, встречающемся в горизонте вре мени («раньше» и «позже»). Но ведь это означает: время есть не что, что встречается в горизонте времени. Время есть исчисляе мое время. Когда я говорю, что время есть то в движении, что по казывает себя, когда я слежу за ним как за движением в горизон те его «раньше» и «позже», дефиниция времени превращается, как кажется, в пустую тавтологию: время есть «раньше» и «поз же», т. е. время есть время. Стоит ли возиться с определением, у которого как бы на лбу написана грубейшая логическая ошибка? И все же мы не должны цепляться за слова. Конечно, «раньше» и «позже» суть феномены времени. Но остается вопрос — действи тельно ли то, что они подразумевают, совпадает с тем, что подра зумевается в субъекте определения: время есть время. Возмож но, второе слово «время» говорит нечто иное и более исходное по сравнению с тем, что Аристотель имеет в виду в самом определе нии времени. Возможно, аристотелево определение времени во все не тавтология, просто оно изменяет внутренней взаимосвязи аристотелева феномена времени, т. е. расхожим образом понято го времени, ради более исходного времени, которое мы называ

17 «Die Zeit ist ein Gezähltes an der für Hinblick auf das Vor und Nach, im Horizont des Früher und Später, begegnenden Bewegung».

ем временностью. Время, как говорит Аристотель в своем толко вании, может быть истолковано, если его само понимают, исходя из времени, т. е. — из исходного времени. И стало быть, нет необ

342ходимости переводить и & в аристотелевом опре делении времени через безразличные «до» и «после», так что при этом скрадывается их временной характер (хотя, конечно, и это содержательно оправдано), дабы избежать видимости, будто Аристотель определяет время, исходя из времени. Если ма ло мальски понимать сущность времени, то аристотелеву интер претацию и дефиницию времени следует интерпретировать так, что в ней принятое в качестве времени истолковывается, исходя из времени.

Тот, кто хоть раз увидел эти взаимосвязи, должен как раз тре бовать, чтобы в определении времени вышло на свет происхождение расхожим образом понятого времени, т. е. такого времени, с кото рым мы сталкиваемся ближайшим образом, из временности. Ведь его происхождение принадлежит его сущности и тем самым тре бует своего выражения в определении сущности.

Если даже оставить в определении времени [термины] «рань ше» и «позже», тем самым вовсе еще не показано, в какой мере аристотелево определение затрагивает время, т. е. в какой мере исчисляемое в движении есть время. Что это означает — исчис ляемое в движении, встреченном в горизонте более раннего и более позднего? Время должно быть чем то, встречающим дви жение в определенным образом направленном счете. Присущее такому счету определенное направление взгляда дает о себе знать с помощью и &. Что имеется при этом в виду, обнаружится, если мы поймем и & поначалу как «до» и «после», а потом покажем посредством ин терпретации, что при этом имеет в виду Аристотель, так что пе ревод и & как «раньше» и «позже» будет оправдан.

Время должно быть чем то исчисляемым в движении, при этом — таким исчисляемым, которое кажет себя нам во взгляде на и &. Что при этом имеется в виду, и каким обра зом во взгляде на «до» и «после» мы проживаем опыт чего то та кого, что называется временем, нам и предстоит разъяснить. Время есть , нечто, что встречается в движении. Дви жению вообще, или ', принадлежит

сущности «от чего то к чему то» не заключено никакого разрыва (разлома, Bruch), это — сомкнутая в себе простертость. Когда мы схватываем движение в некотором движущемся, наряду с этим с необходимостью схватывается , непрерывность, а в ней самой , измерение в исходном смысле, простер тость (протяженность). В случае изменения места протяжен ность относится к месту или пространству. Аристотель выражает это положение вещей в обратной последовательности, когда го ворит: 19, движение следует за раз мерностью (протяженностью) или сопровождает размерность (протяженность). Это предложение нельзя понимать онтически, его нужно понять онтологически. Оно не означает, что из протя жения или непрерывности онтически проистекает движение, что измерение имеет движение своим следствием. То обстоя тельство, что движение следует за непрерывностью или измере нием, означает, что движению как таковому предшествует со гласно его сущности размерность (Dimensionalität) и наряду с ней непрерывность. Протяженность и непрерывность уже за ключены в движении. Они суть более раннее в смысле априор ных условий самого движения. Где есть движение, там уже a priori наряду с ним мыслятся и ( ). Это, одна ко, не означает, что движение тождественно протяженности (пространству) и непрерывности; сказанное явствует уже из того, что не всякое движение есть перемещение, пространствен ное движение, хотя всякое движение определяется через

. Протяженность имеет здесь некий иной смысл по сравнению со специфически пространственной размерностью. Движение следует за непрерывностью, а эта последняя — за про тяженностью. Глагол выражает отношение априорной

345фундированности движения в непрерывности и протяженности. Аристотель и в других исследованиях употребляет термин

в этом онтологическом значении. Поскольку время есть , нечто, относящееся к движению, это означает, что наряду с временем мыслится также движение или покой. Го

19 Там же, 219 а 11. [«Поскольку же движущееся движется из чего то во что то, а всякая величина непрерывна, движение следует за величиной (сопровождает ве личину). И благодаря тому, что величина непрерывна, непрерывно и движение. А раз движение непрерывно, то и время».— Примеч. переводчика.]

воря по аристотелевски: время сопровождает движение. Ари стотель прямо говорит: 20. Для пе ремещения получается такая последовательность: многообразие мест — (пространственная) протяженность — непрерывность — движение — время. В обратном порядке, когда мы смотрим на это, исходя из времени, получается вот что: если время есть нечто, относящееся к движению, в нем мыслится заодно упомянутая ко ренная взаимосвязь, но это вовсе не означает, что время тождест венно одному из феноменов, мыслимых наряду с ним.

До тех пор пока не схвачен онтологический смысл , аристотелева дефиниция времени остается непонятной. Или же приходят к ложной интерпретации, как, например, Бергсон, го воривший, будто время, как его понимает Аристотель, есть про странство. К такой несуразной интерпретации его склонило то обстоятельство, что он понял непрерывное в узком смысле — как пространственную величину. Аристотель не сводит время к про странству и не определяет его с помощью пространства, как буд то некоторое пространственное определение входит в дефини цию времени. Он хочет лишь показать, что время есть нечто, принадлежащее движению, и установить, в какой мере это так. Но для этой цели необходимо обнаружить, что именно со при сутствует в опыте движения и каким образом в этом со присутст вующем становится зримым время.

Чтобы точнее увидеть, в каком смысле время сопровождает движение или его простертость, мы должны сделать для себя бо лее внятным опыт движения. В опыте времени заодно мыслится движение, непрерывность, протяженность и, если речь идет о перемещении,— место. Если мы следим за движением, то встре чаемся также и со временем, даже не схватывая его в собствен

ном смысле и не подразумевая явно. В конкретном опыте движе 346 ния мы удерживаем, в первую очередь, движущееся, т. е.

+ ,21, в нем и вместе с ним (дви

20Там же, 219 b 23.

21Там же, 219 b 17. [Вот чуть более широкий контекст: «Ведь движение, как было сказано, следует за величиной, а за ним, как мы утверждаем, — время. И подоб ным же образом за точкой [фиксирующей значения величины] следует переме щающееся тело, по которому мы узнаем движение, а также предыдущее и после дующее в нем». — Примеч. переводчика.]