Martin_Haydegger_Osnovnyie_problemyi_fenomenologii

отражение в зеркале дано им как подобное. В таком случае нель зя не спросить, в какой мере вообще животным может быть дано нечто как нечто. Мы приходим тогда к более общему вопросу: дано ли вообще животным нечто как сущее? Проблема заключа ется уже в том, чтобы установить онтически, как животным не что дано. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что мы, говоря осторожно, не понимаем «мир» животных первично, поскольку мы сами — не просто животные. Но коль скоро мы как экзистирующие еще и живем — что представляет собой от

дельную проблему — для нас имеется возможность, отталкива 271 ясь от того, что дано нам как экзистирующим, редуктивно ре шить вопрос о том, что может быть дано животным как только живым существам, которые при этом не экзистируют. Эту мето дическую взаимосвязь использует всякая биология, но тут еще очень далеко до ясности. Правда, сегодня мы уже достигли такой точки, когда эти основные вопросы биологии в отношении фун даментальных определений живого и его мира попадают в струю [современных исследований]. Это обстоятельство указывает на то, что биологические науки вновь открывают имманентную им философию. Гоббс не довольствуется тем, что говорит: у живот ных нет языка, поэтому данное не дано им как истинное или ложное, а только как подобное. Quemadmodum igitur orationi bene intellectae debent homines, quicquid recte ratiocinantur; ita eidem quoque male intellectae debent errores suos; et ut philosophiae decus, ita etiam absurdorum dogmatum turpitudo solis competit ho minibus30,— точно так же, как для людей [тем самым Гоббс заост ряет основополагающую характеристику языка] хорошо понятая речь может стать тем, чему они обязаны всем разумно познан ным, точно так же речи и языку, понятым плохо, они обязаны всеми своими заблуждениями. Только людям свойственна как красота философии, так и уродство бессмысленных догм. Habet enim oratio (quod dictum olim est de Solonis legibus) simile aliquid telae aranearum; nam haerent in verbis et illaqueantur ingenia tenera

et fastidiosa, fortia autem perrumpunt31, язык и речь подобны паути не, что говорилось также о законах Солона. Умы слабые и изне

30Ibid.

31Ibid.

женные запутываются в словах и увязают в них, умы же сильные прорывают их. Deduci hinc quoque potest, veritates omnium primas, ortas esse ab arbitrio eorum qui nomina rebus primi imposuerunt, vel

272ab aliis posita acceperunt. Nam exempli causa verum est hominem esse animal, ideo quia eidem rei duo illa nomina imponi placuit32,— отсюда можно заключить, что первые истины возникли из сво бодного суждения тех, кто впервые дал имена вещам или полу чил их от других как уже данные. Ведь, например, предложение: человек есть живое существо — потому истинно, что оба эти имени подходят одной и той же вещи.

Вот и все о толковании Гоббсом высказывания, истины и во обще языка. Из того, что сказано под конец о языке, стало ясно, что Гоббс воспринимает высказывание как чистую последова тельность слов. Но в то же время из процитированных выше от рывков мы видели, что точка зрения номинализма не может быть проведена до конца. Ведь Гоббс не может оставаться при высказы вании, понятом как простая последовательность слов. Он с необ ходимостью вынужден связывать эту последовательность слов с вещью, хотя и не занимается при этом сколько нибудь подробной интерпретацией этой специфической связи имени и вещи и усло вием ее возможности, т. е. присущим именам характером значе ния. Несмотря на номиналистический подход к проблеме, для Гоббса «есть» означает больше, чем просто феномен голоса или письма, который некоторым образом втиснут между другими [по добными феноменами]. Связка как связь слов уведомляет о мыш лении основания идентичной соотносимости двух имен с одной и той же вещью. «Есть» подразумевает что бытие вещи, о которой сделано высказывание. Таким образом, за пределами чистой по следовательности слов обнаруживается еще многое другое, что принадлежит высказыванию вообще: идентифицирующее отно шение имени к вещи, схватывание что бытия вещи в этом иден тифицирующем отношении, мышление основания этого иденти фицирующего отношения. Гоббс, принуждаемый самими фено менами, интерпретируя высказывания как последовательность

273слов, все больше отказывается от своего собственного начинания. Такова характерная черта всякого номинализма.

32 Ibid.

утверждается или отрицается некий предикат о субъекте. Преди кат и субъект — это все, что необходимо, чтобы построить пред ложение; однако, поскольку из того обстоятельства, что мы про сто видим два имени поставленными одно рядом с другим, не возможно заключить, что они суть предикат и субъект, т. е. что одно должно быть утверждаемо или отрицаемо относительно другого, требуется определенная форма, дабы выразить это на мерение (Absicht, intention), некий знак, показывающий, что пре дикация должна отличаться от любого другого вида речи»35. Здесь вновь дает о себе знать подход, согласно которому субъект и пре дикат поставлены вместе как имена. Но требуется знак, показы вающий, что это сочетание слов, поставленных рядом, представ ляет собой предикацию. «Иногда это может быть достигнуто по средством незначительного изменения в одном из слов, каковое изменение называют флексией; скажем, когда мы говорим: ‘огонь горит’, изменение ‘гореть’ в ‘горит’ уведомляет о том, что мы хотим высказать предикат ‘гореть’ о субъекте ‘огонь’. Однако эта функция [уведомлять о предицировании] обычно выполня ется словом ‘есть’, если намерение [говорящего] состоит в ут верждении, или ‘не есть’ в случае отрицания, или же некоторой другой формой глагола «быть». Слово, которое служит цели быть знаком предикации, называют, как мы уже отмечали выше, копулой. Важно, чтобы наше представление о природе и опреде лении36 копулы было свободно от всякой неточности; ведь пу танные понятия касательно копулы входят в число причин, ко торые способствовали распространению мистицизма в области

35 Дж. Ст. Милль, Система дедуктивной и индуктивной логики. Перевод Т. Гомперц,

275Лейпциг, 1884 (второе издание). Т. 1, с. 85/86. [Хайдеггер цитирует Логику Милля по изданию John Stuart Mill, System der deduktiven und induktiven Logik: Eine Darstellung der Grundsätze der Beweislehre und der Methoden wissenschaftlicher Forschung, Übers. v. Th. Gomperz, 2. Auflage, Gesammellte Werke, Bd. I, II, Leipzig, 1884. По анг лийски это сочинение было озаглавлено A System of Logic, Ratiocinative and Induc tive, Being a Connected View of the Principles of Evidence and the Methods of Scientific Investigation (первое издание — London, J. W. Parker, 1843). Перевод Гомперца был сделан с восьмого, последнего прижизненного издания трудов Милля, как сказа но,— «в сотрудничестве с автором». — Примеч. переводчика.]

36В английском оригинале: «in our conception of nature and office of the copula...» — «Важно, чтобы в нашем понимании природы и служебной функции копулы не было никакой неточности...». — Примеч. переводчика.

логики и превращению логических рассмотрений в логомахию (Wortkampf, logomachy).

Философы зачастую склонны думать, что копула есть нечто 275 большее, чем просто знак предикации, что она означает также существование [наличие]. Кажется, что в предложении ‘Сократ справедлив (есть справедливый)’ содержится не только то, что качество ‘справедливый’ может быть высказано утвердительно (ausgesagt, affirmed) о Сократе, но также сверх того, что Сократ есть, т. е. что он существует. Но это показывает только, что некая двусмысленность заключена в самом слове ‘есть’ — слове, кото

рое выполняет не только функцию (Aufgabe, function) копулы в утвердительном высказывании, но имеет еще и собственное зна чение, в силу которого оно само может служить предикатом в предложении. Что употребление этого слова как копулы не обя зательно заключает в себе утверждение существования, явствует из такого предложения, как: ‘Кентавр есть выдумка поэтов’, в ко тором никак не может подразумеваться, что кентавр существует, поскольку само предложение явно утверждает, что эта вещь не имеет никакого действительного (wirkliche, real) существования.

Можно заполнить множество томов досужими спекуляция ми о природе бытия ( , ens, entitas, essentia, и т. п.), ко торые проистекают только из того, что авторы этих рассуждений проглядели двойной смысл (Doppelsinn, double meaning) слова ‘быть’ и решили, что, когда оно означает ‘существовать’ и когда оно означает ‘быть некоторой так то и так то именуемой (спе цифицируемой) вещью’, как например, быть человеком, быть Сократом, быть видимым, быть предметом разговора, быть ил люзией или даже быть не сущим, то и здесь в основе своей оно должно соответствовать тому же представлению, и что для него должно отыскаться значение, которое подходило бы во всех упо мянутых случаях. Туман, который возник от этого маленького пятнышка, распространился в ранний период на всю округу ме тафизики. Но нам не подобает торжествовать над такими вели кими умами, как Платон и Аристотель, поскольку ныне мы в си лах предохранить себя от многих заблуждений, в которые они,

вероятно, с неизбежностью, впадали»37. Здесь отчетливо видно, 276

37 Там же, с. 86/87. [Здесь и ниже текст в квадратных скобках внутри цитат принад лежит Хайдеггеру.]

как трезвый англичанин разделывается с мировой историей. Из приведенной цитаты мы видим, что Милль начинает разрабаты вать проблему в том же направлении, что и номинализм вообще. Предложение есть последовательность слов, которая нуждается в специальном знаке, чтобы в ней можно было распознать пре дикацию. Следующий момент, которому толкование копулы у Милля дает предварительную характеристику, заключается в том, что, как полагает Милль, в связке, в «есть», лежит некая дву смысленность, поскольку она, с одной стороны, выполняет функцию связывания, соответственно, функцию знака [предика ции], но заодно означает то же, что и существование. Милль под черкивает, что попытка свести воедино эти два значения копу лы — ее функцию связывания, ее знаковый характер, и ее значе ние как выражения существования, загнало философию в мис тицизм. Мы увидим по ходу наших разъяснений, как обстоят дела в этом вопросе и в какой мере копула двусмысленна, воз можно даже — многосмысленна, многозначна. Но именно пото му неизбежным становится проблема поиска единого основания этой многозначности. Ведь многозначность одного и того же сло ва никогда не бывает случайной.

Начинание Милля выглядит так, будто он пытается отделить высказывание как последовательность слов от самих вещей, о которых нечто высказано, или, как это принято в английском эмпиризме, рассмотреть высказывание не столько как совокуп ность слов, сколько как совокупность представлений, которые связываются исключительно в субъекте. Однако [на самом деле] он со всей остротой возражает против толкования суждения как связи представлений или же просто слов. Он говорит: «Конечно, верно, что всякий раз в случае суждения, когда мы судим, напри мер, что золото (есть) желтое, в нашем сознании (Bewußtsein, mind) происходит некий процесс. Мы должны обладать пред ставлением золота и представлением желтого, и эти идеи долж ны быть собраны в нашем сознании (Geist, mind) воедино»38. Милль здесь в определенном смысле присоединяется к харак

277терной для эмпиризма интерпретации мышления: это собира ние, сопоставление представлений в душе. «Но, во первых, оче

38 Там же, с. 96.

не к действительному положению дел, а к значению имен. По скольку же значения имен вполне произвольны, то словесные предложения, точнее, предложения, разъясняющие значения слов, строго говоря, не истинны и не ложны. Для их истинности нет никакого критерия в самих вещах, здесь важно только соот ветствие принятому словоупотреблению. Словесные, или суще ственные, предложения суть дефиниции. Простейшее и важней шее понятие дефиниции — это, согласно Миллю, понятие пред ложения, которое указывает значение слова, «а именно, или то значение, которое оно имеет в общепринятом употреблении, или то, которое говорящий или пишущий хочет с ним связать для частных целей своего изложения»42. Дефиниция — это номи нальная дефиниция, разъяснение значения слова. Теория Милля о предложениях не совпадает с тем, что он позже практически проделывает в четвертой книге. Изложенное здесь лучше самой его теории. «Дефиниция имени... есть полная сумма всех суще ственных предложений, которые могут быть образованы, так что это имя входит в них в качестве субъекта. Все предложения, ис тина которых [хотя, собственно, Миллю не следовало бы так го ворить] содержится в имени, все такие предложения, которые мы сознаем, просто слыша имя, включены в определение, если только оно полно»43. Все дефиниции относятся к именам, но — и тут положения теории, собственно, уже нарушены — «в некото рых предложениях ясно видно, что они не преследуют иных це лей, кроме определения имен, в то время как в других, помимо объяснения значения слова, подразумевают, что имеется в нали чии (vorhanden ist, exisits) некая вещь, соответствующая слову. Но подразумевают это [т. е. выражения наличного бытия того, о чем

279высказываются] или нет, в каждом конкретном случае нельзя за ключить только из формы выражения»44. Здесь обнаруживается слом номиналистического подхода. Милль должен выйти за пре делы последовательности слов, вернувшись к взаимосвязи того, что эта последовательность слов подразумевает. «Выражения ‘Кентавр есть существо, у которого верхняя часть туловища че

42Там же, с. 151.

43Там же, с. 153.

44Там же, с. 163.