1. Становление исторической психологии XX века..

Историко-психологические аспект основных теорий психологии XX века:

Школа Выготского

Школа «Анналов» (Мейерсон).

Культурно-историческая школа США (Брунер, Скрибнер, Коул).

Психоанализ.

МОСКОВСКАЯ ШКОЛА КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕС­КОЙ ПСИХОЛОГИИ.. Основоположник школы Л.С. Выготский создал учение о том, как сознание формируется знаками, и как челове­ческая психика возникает из интериоризации отношений между людьми. А.Н. Леонтьев скорректировал взгляды основоположника школы и сместил акцент со знаковой детерминации на производственно-предметное. В книге «Проблемы разви­тия психики» строение сознания выведено из структуры коллективного труда.

Взгляды Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева — это варианты социогенетизма в психо­логии. Для обоснования тезиса о происхождении психики из социально-производственных отношений они привле­кали исторические примеры, но не предприняли собствен­но исторических исследований. Аналогии индивидуально­го развития с общественным были нужны «как предвари­тельная гипотеза, имеющая не объяснительное и практическое, но, главным образом, эвристическое зна­чение, требуются собирание материала и теоретическое его объяснение».

Гипотезы, разработанные на культурно-историческом материале, проверялись преимущественно в эксперимен­те. Историзм московских психологов был методологичес­ким и теоретико-эвристическим. Науку о психике в «боль­шой истории» культурно-историческая школа не создала, хотя дала таковой теоретические стимулы. Одной из при­чин отсутствия больших историко-культурологических проектов можно видеть в игнорировании основателями школы собственно историко-культурологического метода. Л.С. Выготский утверждал, что между методами истории и психологии нет принципиального различия. Это заявле­ние было заострено против интроспекционизма В. Вундта и понимающей герменевтики В. Дильтея, главных оппо­нентов «новой» Психологии. Возможности широкого син­теза с культурно-историческими науками рассматривались затем школой в плане включения в объективный метод структурно-семиотического анализа продуктов цивилиза­ции.

ПРОГРАММА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ В «ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ФУНКЦИЯХ И ТВОРЕНИЯХ» И. МЕЙЕРСОНА. Это течение является попыткой академических психологов освоить исторический мате­риал. Французским ученым И. Мейерсоном (1888—1983) в книге «Психологические функции и творения» (1948) психология была определена как изучение истории. Пси­хологическая ветвь исторической психологии, в отли­чие от исторической, возникает как генетическое ис­следование: ее цель в исходной трактовке — проследить развитие процессов и свойств в социальном макровре­мени, а не воссоздавать человеческий облик отдельных периодов прошлого. Основной задачей психолога, заня­того историческими исследованиями, является адапта­ция аппарата своей науки к потребностям анализа со­вершенно необычного для экспериментального позна­ния . атериала. Психолог должен обратиться к материалу ку уры, изучать человека конкретной страны и эпо­хи, а не абстрактное существо, лишенное примет места и времени. Идеи, развиваемые французским ученым, были в ряде моментов созвучны теоретическим принципам шко­лы Л.С. Выготского — А.Н. Леонтьева, экспериментально-психологической по методам и объекту.

Французский ученый считает, что психика проявля­ется в единстве с порождаемыми ею культурными про­дуктами и, следовательно, анализ генетических последо­вательностей объективации человеческой активности дает указание на природу и динамику последней.

Мейерсон наследовал убеждение своего учителя П. Жане в том, что строение человеческой психики отражает об­стоятельства ее складывания в ходе исторического разви­тия, и задачу «создать генетическую психологию, которая будет полной историей поведения и психологических фун­кций человека», но предполагал сделать это, отказавшись от концептуально-методического аппарата психологии.

КУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ США (ИСТОРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ В ШИРОКОМ ПОНИМАНИИ). Куль­турная психология США находится в теоретическом род­стве с предыдущими направлениями. Она также является выражением интереса к истории, попыткой перестроить психологическую науку с помощью исторического знания. Культурная психология США ставит себя в оппозицию к сциентизму кросс-культурных представлений и когнити-визма. Истоки и состав движения пестры. В становлении направления, например, заметно участвуют выходцы из бывшего СССР, придавая ему окраску американо-россий­ского синтеза. В представлении Дж. Брунера, культурная психология должна придать психологи­ческому изучению человека гуманитарный характер. Бру­нер подвергает критике когнитивизм, одним из осново­положников которого он сам является. Влиятельнейшему течению американской психологической мысли достается совсем немного похвал (главная: когнитивизм спас аме­риканскую психологию от бихевиоризма, вернул ей чело­веческое лицо) и много едких упреков. Ак­цент стал сдвигаться со значения на информацию, с конструирования человеческих смыслов на передачу фактов. Собственно психологическое содержание иссле­дований было потеряно. Ключевым фактором этого сдвига было введение вычисления как направляющей метафо­ры и вычислимости как необходимого критерия хоро­шей теоретической модели. Очень скоро когнитивные процессы были уравнены с компьютерными програм­мами.

Действительным предме­том психологии является ум (mind), порождающий значе­ния. Об этом было заявлено на заре «когнитивной револю­ции» и к подобному пониманию психологии следует вернуться. «В этом духе, — пишет Брунер, — я предложил восстановить создание смыслов (meaning-making) как цен­тральный процесс для оживления когнитивной револю­ции. Я думаю, что понятие «значение», определенное та­ким принципиальным образом, воссоединило лингвисти­ческие конвенции с сетью конвенций, которые оставляют культуру» [Bruner, 1990, р. 64—65].

По Брунеру, новая наука о человеке должна кардинально отличаться по своей общественной ориентированности от существующей. Обращение к этнометодологии, заимству­ющей приемы обыденного сознания, сопровождается кри­тикой сциентизма и научного снобизма. Ученый не может быть свободным от жизненных ценностей, он не возвы­шается над культурным нормотворчеством, а участвует в нем. Поэтому, как можно понять мысли Брунера, культур­ная психология имеет в обыденном сознании не только свой объект, сколько фундамент, и выступает не разобла­чителем и ментором, а идеологом и демократическим кри­тиком общества, в котором существует.

Несколько иной вариант культурной психологии пред­лагает М. Коул Автор совершил поворот от полевых кросс-культурных исследований к теории «куль­турной медиации». Промежуточной стадией была экспе­риментальная проверка С. Скрибнер и М. Коулом [Scribner, Cole, 1981] выводов Э. Хэйвлок о становлении логическо­го мышления древних греков. Результаты, полученные ав­торами в Западной Африке в целом не подтверждали клю­чевых мыслей эллиниста на решающее влияние письмен­ности на познание и о принципиальном различии интеллектуальной деятельности в дописьменной и пись­менной культурахОсобенностью нынешней «социокультур­но-исторической психологии» М. Коула, поддержанной коллегами, явля­ется отказ от дихотомии «личность — культура» в пользу теоретической центральности культурного действия. В этой американо-российской теории деятельности, обоснован­ной ссылками на А.Н. Леонтьева и Дж. Дьюи, отсутствует акцент на производственной активности и постулируется равнозначность всех артефактов.

Психоаналитическое направление в исторической психологии

Психоаналитическое направление в исторической психологии является одним из способов приложения доктрины 3. Фрейда к истори­ческому материалу. Эти варианты можно представить так: а) патографическое описание прошлого на основе учения об индивидуальном бессознательном, вне критериев дос­товерности, принятых в исторической науке (в к первую оче­редь — работы самого Фрейда о Леонардо да Винчи, о происхождении цивилизации, религии и морали); б) глу­бинные толкования коллективных символов (аналитичес­кая психология К. Юнга); в) психоаналитические объяс­нения социальных институтов и типов личности на осно­ве клинических аналогий (неофрейдизм); г) разработка психоаналитических схем применительно к требованиям документальной обоснованности исследования (психоис­тория). Последний вариант можно отнести к историчес­кой психологии в узком значении слова. Здесь теорию (пси­хоанализ) стремятся соединить с методом (историческая критика документов). Теория психоанализа — психотера­певтическая, т. е. выводит развитие общества из глубинных предрасположенностей человека.

По мнению 3. Фрейда, психика невротика дает ключ к объяснению культуры. Невротик индивидуально изобрета­ет то, что общество давно изобрело, потому что общепри­нятые способы овладения конфликтами и желаниями ему не помогают. Так, он выдумывает для себя навязчивые и внешне бессмысленные запреты, а это — не что иное, как табу, возникшие в первобытной религии. Эти самодель­ные, частные ритуалы взрослых людей в современном об­ществе интересны разве что врачу-психиатру. Но его опыт небесполезен историку цивилизации, тем более, если врач у него особый, вооруженный приемами психоанализа и теорией бессознательных желаний.

Фрейд дал эскиз своей теории происхождения циви­лизации в работе «Тотем и табу» (1913). В книге мы про­чтем о том, что наука начала века знала о табу, тотемных пиршествах (на которых дикари поедали жертвенных жи­вотных — якобы своих предков), первобытных родствен­ных связях и докультурном состоянии человечества. После­днее представлялось как совокупность мельчайших кочую­щих орд. Во главе каждой стоял самец, монополизировавший женщин и прогонявший подрастающих сыновей. Для пере­хода к цивилизации необходимо было случиться такому событию: «...в один прекрасный день изгнанные братья соединились, убили и съели отца и положили таким обра­зом конец отцовской орде. ...Для того, чтобы не считаясь с разными предположениями, признать вероятными эти выводы, достаточно допустить, что объединившиеся бра­тья находились во власти тех же противоречивых чувств к отцу, которые мы можем доказать у каждого из наших де­тей и у наших невротиков, как содержание амбивалентно­сти отцовского комплекса. Они ненавидели отца, который являлся таким большим препятствием к достижению вла­сти и удовлетворению их сексуальных влечений, но и в то же время они любили его и восхищались им. Устранив его, утолив свою ненависть и осуществив свое желание отож­дествиться с ним, они должны были попасть во власть усилившихся нежных движений».

Нежные движения состояли в том, что братья повинились и установили "на будущее два запрета: не убивать от­цов и не вступать в кровосмеси-тельную связь с матерями. Кроме того, они учредили праздник, на котором поедают мясо искупительной жертвы. Так появилась культура с ее важнейшими установлениями: религией, моралью, устой­чивой семьей.

С тех пор человеческое общежитие избегает распада под ударами бурных желаний, потому что получает контроль над ними. Конфликт влечения и нормы оформлен в неврозоподобную структуру психики. Что такое культура, как не драма любви и ненависти, вины и раскаяния, постав­ленная в многочисленных ритуалах, объяснениях, расска­зах, художественных изображениях и моральных назида­ниях? Культура имеет и «экономическую» суть, поддер­живая между людьми баланс жертв и возмещений так, чтобы каждый был компенсирован за отказ от удовлетво­рения желания, по крайней мере (и преимущественно) иллюзорно. Картина «первоначального преступления» произве­ла на психоаналитическую историографию не меньшее впечатление, чем «экономическая» модель культуры. В «Тотеме и табу» Фрейд колеблется в отношении реаль­ности основополагающего убийства: плохо отличающие явь от своих фантазий дикари могли его и придумать. В поздней работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1939) он отвечает определенно: да, евреи уби­ли своего вождя и духовного учителя Моисея, а затем приняли его религию единого Бога. Дело не столько в том, что среди культурных сюжетов Фрейда особо при­влекало отцеубийство, но и в том, что таким образом он обосновывал историко-генетическую линию психо­анализа.

Фрейд открыл язык бессознательного, на котором основаны не только сновидения, вымыслы, смысловые ассоциации, но и предположительно вся символическая культура. Поэто­му психоанализ претендует на роль универсальной поэти­ки цивилизации. Тем не менее современная психоистория предпочитает брать учение Фрейда более ограниченно, как теорию человека в обществе.

Психоистория возникла из альянса эмпирической ис­ториографии и психоанализа с практическими задача­ми: увидеть психологические истоки, движущие силы крупных общественных процессов, вскрыть личностную подоплеку исторических действий, соединить, в конеч­ном итоге, текущую политику с глубинными бессозна­тельными механизмами «накоротко», но с учетом соци-ологйзированного неофрейдизма и более обоснованно в документальном отношении, чем это делал фрейдизм прежде.

ОБРАЗ И АРХЕТИП В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ К. ЮНГА. В аналитической психологии К. Юнг образ трактуется в соответствии с представлением автора о независимости внешнего и внутреннего опыта человека Образ (нем. bild, лат. imago) создается сенсорно-перцептивным отражением внешних объектов. Восприятие ребен­ком отца, матери, других близких чем-то сродни импринтингу, раннему запечатлению животным основных биологических признаков его вида. Имаго родителей омываются схемами, созданными проекциями изнутри на внешние впечатления. Ребенок видит в отце символы мудрости, силы, правосудия. Только в дальнейшем он узнает о дей­ствительном месте отца среди людей, и оказывается, что имаго — вовсе не объективный образ, а символ, который отделяется от сведений, накопленных сознанием. У исто­ков родительского имаго находится не индивидуальный отец, но бессознательная сила души, которая непосред­ственным восприятием спровоцирована. Эта сила называ­ется архетипом.

Архетипы — это диспозиции и энергетические цент­ры, образующие коллективного бессознательного, весьма близкие мифу. «...Мифы — в первую очередь психические явления, выражающие глубинную суть души... Все мифо­логизированные естественные процессы, такие, как лето и зима, новолуние, дождливое время года и т. д., не столько аллегория самих объективных явлений, сколько символи­ческие выражения внутренней и бессознательной драмы душиОбразы мифа слабо обработаны индивидуальным со­знанием и потому дают представление о коллективном символизме. Символическая образность отличается от той, которая происходит от наших органов чувств, но также несет с собой целостность формы.

Итак, архетип — это первообраз, но не знак. Он про­является через имаго и символы, которые есть архаичес­кие (внутренние) образы, независимые от внешнего вос­приятия. Соотношение между архетипом и его производ­ными не информационное, как между оригиналом и копией, но энергетическое. Силы запечатления Юнг срав­нивает с потоками жизни, которые несут в своих руслах определенные символы и представления. Хотя это не орга­ническая жизнь, а культура в ее динамике, Юнг, будучи психологом и медиком, помещает в начале этих потоков исходное психофизиологическое разделение организма. В ощущениях целостный архаический образ дифференциру­ется в направлении к предметности посредством того, что дает анатомия и физиология тела.

Вопросы:

Каковы методы исследования ментальности в трудах Мейерсона?

Каковы методологические принципы историко-психологической школы Выготского?

Каково соотношение гуманитарного и естественнонаучного подходов в американской культурно-исторической психологии?

Как Фрейд объясняет появление морали?

Что является предметом психоистории?

Что представляют собой архетипы Юнга?