3 Лекция. Психическая жизнь первобытного общества.

Психологический аспект антропогенеза.

Теория пралогического мышления Л.Леви- Брюля

Теория контрсуггестии Б.Ф.Поршнева

Суггестия – методы внушения и группы лиц, ему подверженные.

Контрсуггестия – формы сопротивления внушению (расселение, формирование разных языков, разделение на «мы» и «они»).

Контр–контрсуггестия и роль ритуала, стереотипов, обычаев. Принуждение и убеждение.

Теория культурно-исторического развития Л.С. Выготского и А.Р. Лурии

Теория пралогического мышления Леви -Брюля

Леви-Брюль принимает идею изначального существования коллектива и коллективных представлений как определяющей черты мышления на начальных стадиях. Изучая первобытные мифы, верования, обычаи, Леви-Брюль пришел к выводу о существенном различии между первобытным мышлением и сознанием цивилизованного человека. Первобытное мышление по своему содержанию - мистическое и пралогическое (в нем нет различения естественного и сверхъестественного), оно мало считается с опытом и нечувствительно к противоречиям, руководствуется не законами логики, а законом сопричастности, т.е. признает передачу различных свойств от одного предмета к другому посредством соприкосновения, овладения и т.д. Это “пралогическое мышление”, в котором решающую роль играют ассоциации. Объем знаний первобытного человека ограничен, индивидуальные представления, которые он черпает из своего опыта, не являются плодом размышления и рассуждения, но преимущественно - чутья, интуиции, слепого навыка. В целом же первобытное сознание - общественное, коллективное, является плодом коллективных обычаев и привычек. Логическое и пралогическое мышление - это не стадии, а типы мышления, сосуществующие в одном и том же обществе. С развитием общества сектор логического мышления увеличивается, оттесняя пралогическое, но всегда будут сохраняться коллективные представления, которые выражают интенсивно переживаемую сопричастность”. Леви-Брюль поставил, таким образом, проблему социальной обусловленности человеческой психики и поведения, внес важный вклад в понимание человека и его общественной жизни.

Он стремился при этом разрабатывать методологию изучения мышления, основывающуюся на описании, а не на оценочных суждениях. Социальная партиципация рассматривается Леви-Брюлем как одно из проявлений, частный случай этого фундаментального качества. Он анализирует реальность, выраженную мифологическим языком, утверждая, что если восприятие существ и природных объектов носит “мистический характер”, то представление о них получает мифологический характер, т.е. содержит в себе “мистический элемент”, который заключает в себе нечто большее, чем реальное, “позитивное” содержание события. Таким образом, то, что воспринимается в таком представлении, есть чувство родства с “мистической” реальностью. Таков ключ к адекватному пониманию мифологии.

Уже Дюркгейм и Мосс говорили о “коллективных представлениях”, но Леви-Брюль связал функционирование таких представлений с определенным сознанием, которое существует преимущественно в первобытных обществах, которым свойственна корреляция между присущим им типом мышления по принципу “партиципации” и строгой социализацией, составляющей другую их отличительную особенность. Сопричастие, “партиципация” становится, таким образом, ключевым понятием при рассмотрении социальных отношений и коллективных представлений. Основанные на этих последних формы мышления характеризуются эмоциональной вовлеченностью (“партиципацией”) и противостоят абстрактному мышлению, которое базируется на логике и содержит минимум эмоциональности.

Говоря о первобытном сознании, Леви-Брюль почти всегда ограничивается религиозными представлениями и действиями. Его теория мало связана с повседневной жизнью первобытных обществ, ее нерелигиозными аспектами. В то же время коллективный характер религиозных представлений и религиозных действий присущ не только обществам, не обладающим письменностью, но и тем, которые вступили в стадию цивилизации и сознание которых имеет уже иные (логические) свойства. Это обстоятельство заставляет признать, что теория Леви-Брюля важна как постановка проблемы, но предложенное решение далеко не окончательно и во многом дискуссионно.

Теория контрсуггестии Б.Ф.Поршнева

Социальная психология различает два типа «заражения»: подражание и внушение. Понятие подражания гораздо шире, и под него подводят подчас не только автоматизм прямого имитирования действий, но и явления, глубоко связанные с сознанием, следовательно, косвенно — и с речью. Понятие внушения (суггестии) однозначное и характеризует лишь совершенно определенную работу слова. В своем чистом виде эта функция второй сигнальной системы теряется в глубинах отдаленнейшего прошлого человечества.

Характерно, что в онтогенезе, на протяжении жизненного развития индивида, суггестия имеет неизмеримо большую власть над детьми (достигая кульминации в 8-10-летнем возрасте), чем над взрослыми. Столь же симптоматично, что суггестия более властна над группой людей, чем над одиночкой, а также, если она исходит от человека, как-то олицетворяющего группу, общество и т. п., или от непосредственных словесных воздействий группы людей (возгласы толпы, хор и т.п.).

Если вернуться к прагматике, окажется, что именно функция. побуждения, «прескрипции» является исходной.

Исходный пункт — суггестия. Но изучать суггестию как исходное психическое отношение между людьми в основном приходится косвенным, обходным методом: посредством изучения психической самозащиты личности от ее неограниченного действия. Эту оболочку, окружающую ядро суггестии, мы называем контрсуггестией суггестия как таковая, в своем чистом виде, должна была некогда иметь автоматический, неодолимый или, как говорят психологи и психиатры, «роковой» характер. Вот недоверие и есть первый феномен из серии этих охранительных психических антидействий.

Суггестия в чистом виде тождественна полному доверию к внушаемому содержанию, в первую очередь к внушаемому действию. Это полное доверие в свою очередь тождественно принадлежности обоих участников данного акта или отношения к одному «мы», т. е. к чистой и полной социально-психической общности, не осложненной пересечением с другими общностями, а конструируемой лишь оппозицией по отношению к «они»] Достигшая своего расцвета в чистом виде суггестия даже с биологической точки зрения таит в себе катастрофу. Столь велика эта сила воздействия одного организма на рефлексы другого, что в принципе она может нарушить течение любых физиологических функций, прервать удовлетворение неотложнейших биологических потребностей, привести к гибели. Раз чистая суггестия, по определению, противоречит голосу первой сигнальной системы, значит, первый шаг к их будущему согласованию — новое вмешательство торможения, а именно, негативная реакция на суггестию.

Контрсуггестия и становится непосредственно психологическим механизмом осуществления всех и всяческих изменений в истории, порождаемых и не зовом биологической самообороны, а объективной жизнью общества, противоречиями и антагонизмом экономических и других отношений.

С ходом истории, чем дальше, тем больше, человеку недостаточно и различать, чьему слову безоговорочно повиноваться, а чьему нет. Он хочет, чтобы слова ему были понятны не только в своей внушающей что-либо части, но и в мотивационной, т.е. он спрашивает, почему и зачем, и только при выполнении этого условия включает обратно отключенный на время рубильник суггестии. Он проверяет логичность внушаемого ему представления, мнения, действия, в том числе по закону достаточного основания, и, только не сумев найти нарушения правил, включает этот рубильник. Но это значит, что генеральная линия развития человеческих психических отношении состоит в лимитировании внушения формой, которую все справедливо считают противоположностью внушения убеждением. Однако это лишь предельная тенденция, к которой, в конечном счете, движется психическая история. На деле контрсуггестия началась в истории с гораздо более элементарных защитных и негативных реакций на суггестию. Пожалуй, самая первичная из них в восходящем ряду — уклониться от слышания и видения того или тех, кто форсирует суггестию в межиндивидуальном общении. Это значит — уйти, удалиться.

Один из первых фактов истории Homo Sapiens'а — это его быстрое расселение по материкам и архипелагам земного шара. Нельзя сказать, что люди расселялись из худших географических условий в лучшие, — факты показывают, что имело место и противоположное [18]. Им не стало «тесно» в хозяйственном смысле, ибо общая численность человечества в ту пору (в каменном веке) была невелика. Им, скорее, стало тесно в смысле появления и развития бремени межиндивидуального давления.

Если невозможно вовсе не слышать звуков речи, можно их не понимать, не принимать, перекрыть фильтром. В частности, психолог может предложить именно такую гипотезу глоттогонии — происхождения множественности языков.

Внутри же тех или иных групп людей, социальных и этнических общностей, самооборона человека от суггестии выливалась в дифференциацию окружающих (родственников, соплеменников, единоверцев, сограждан и пр.) на авторитетных и неавторитетных. Суть этого явления — отказ в полном доверии большинству окружающих людей или даже всем им за вычетом кого-либо одного. И в этом случае, как и во всех других, дело не в том, что человек когда-либо в история мог бы отказаться от подчинения силе суггестии, — он может ее лишь локализовать, канализировать, ограничить условиями, при удовлетворении которым она все-таки действует с полной и даже особенной силой.

Еще один важный фронт развития контрсуггестии в человеческом общении вместе с ходом истории —нараставшая замена личного общения вещными, в том числе денежными, отношениями. Даже по своей организационной норме обмен вещей в первобытном обществе нередко протекал заочный: люди выкладывали предметы обмена в условленном месте, уносили их, заменяя другими, не встречаясь, не подвергаясь и малейшему влиянию. Но еще важнее, что форма обмена (в отличие от дани, ритуального дара и т. п.) с психологической точки зрения означает возможность не отдавать, возможность согласия и несогласия, следовательно, возможность выбора. Но функция выбора охватывает не только сферу обмена вещей. Она чем дальше, тем больше в истории характеризует поведение человека как сознательное, самого человека — как личность.

Психический акт выбора очень характерен для контрсуггестии: он является не вообще отказом от реакции, но все же и неподчинением стимулу, отвержением принудительности последнего. Из психологических вариантов контрсуггестии, может быть, нагляднее всего — явление самовнушения. Психологи употребляют выражение «самоприказ» , «самоинструкция», «самокоманда». Здесь, как и при операции выбора, необходимой предпосылкой контрсуггестии служит некоторое раздвоение личности.

Лучше всего мы сможем, пожалуй, резюмировать психологическую сущность контрсуггестии, если скажем, что и состояла в развитии все более совершенных средств непонимания, непринятия речевых побуждений, в развитии ума. Но это лишь преобразовывало суггестию в гораздо более неодолимую силу на той узко ограниченной колее, которая ей теперь оставлялась.

Если суггестия — исходная пряжа исторической психологии, если сплетения суггестии и контрсуггестии образуют ее ткань, то контр-контрсуггестия вышивает уже подлинные исторические узоры на этой канве. Рассмотрим основные формы этого торможения контрсуггестии.

Как в гипнозе повторение внушаемого усиливает эффект, т. е. снимает остатки противодействия внушению, как и в общественной жизни повторность, настаивание — могучее орудие «коллективных представлений». Традиция, обычай, культ, ритуал, всякое заучивание правил, текстов, церемонии, стереотипов, выражения эмоций — все это в истории народов Земли было весьма действенным средством истребить самовольство и самоуправство, т. е. задушить в зародыше негативизм поведения.

Вместе с тем репродукция и, тем самым, трансляция всевозможнейших элементов культуры формирует отличие «нас» от «них». А «мы», как уже сказано выше, — это поле доверия, иначе говоря, поле, где максимально устранены недоверие и, следовательно, действует суггестия. Сама невозможность не повторять есть явление, лежащее целиком в поле суггестии.

Полностью в царство контр-контрсуггестии мы вступаем с понятиями принуждения и убеждения. Убеждение имеет место там, где нет принудительности власти, т. е. где налицо независимость.

Принуждение может быть как физическое, посредством насилия, так и психическое, с помощью авторитета.

Противоположность принуждению — убеждение. В известном смысле, оно тоже есть принуждение, такое, которому уже ничто не может противостоять. Убеждение тоже снимает покровы, за которыми человек мог бы укрыться от силы, чужого слова. Но оно делает его покорность добровольной и созидательной: «Твои доводы меня покорили». Однако убеждение, как и принуждение, в свою очередь можно разделить на два вида: убеждение донаучными аргументами, в том числе ссылками на земные и неземные авторитеты, и убеждение средствами науки — фактами, поддающимися проверке, и логикой.

Первый путь убеждения почти безраздельно господствовал в древней и средневековой истории.

Основные принципы культурно-исторической психологии Л.С. Выготского и А.Р. Лурии

Цнтральный тезис культурно-исторической школы состоит в том, что структура и развитие психических процессовч еловека порождаются культурно опосредованной исторически развивающейся практической деятельностью. Каждое понятие этой формулировке тесно связано с остальными и в некотором смысле предполагает их. Рискуя впасть в некоторое упрощение, я все же кратко опишу ключевые представления в том порядке, в каком они были названы .

1. Опосредование артефактами.(Артефакты— продукты истории человечества, включающие идеальное и материальное). Исходная посылка культурно-исторической школы состоит в том, что психические процессы человека возникают одновременно с новыми формами поведения, в котором люди изменяют материальные объекты, используя их как средство регулирования своих взаимодействий с миром и между собой. А. Лурия в первой публикации идей культурно-исторической психологии на английском языке (1928) начинает именно с этого: «Человек отличается от животных тем, что может изготавливать и использовать орудия». Эти орудия «не только радикально меняют условия его существования, они даже оказывают на него самого обратное действие в том смысле, что порождают изменения в нем самом и его психическом состоянии».

Когда А. Лурия и другие писали об опосредовании «орудиями», они имели в виду не только такие артефакты, как мотыга или дощечка. Они рассматривали язык как интегральную часть всеобщего процесса культурного опосредования, как орудие ору­дий, и имели определенно двустороннее представление о том, как осуществляется такое орудийное опосредование. Нотпо sарieепs, но Нотo fаbеr. Иначе говоря, интеллект, если рассматривать его в исходных чер­тах, — это способность изготавливать искусственные объекты, в особенности орудия изготовления орудий, и неограниченно варьировать способы их изготовления» .

На протяжении долгих веков, в течение которых человек изобретал орудия и учился их ис­пользовать, способ его реагирования претерпевал изменения.

Он больше не должен просто набрасываться на добычу, чтобы добыть пропитание. Он не развивает навыки использования соб­ственных когтей и зубов, чтобы лучше управляться с окружаю­щей средой. Он принял непрямой способ действия. Он использует инструменты, изобретенные им самим, унаследованные от пред­ков или позаимствованные у соседа».

2. Историческое развитие. Человек не только изготавливает и использует орудия, но и организует воссоздание уже созданных прежде орудий в каждом новом поколении. Стать культурным существом и организовать такие условия, чтобы и другие становились культурными существами – это тесно связанные аспекты едииного процесса, называемого становлением культуры. Вследствие этой формы деятельности «...мы живем от рождения до смерти в мире людей и вещей, который в большой мере таков, каков есть, благодаря тому, что было порождено и передано нам предшествовавшей человеческой деятельностью. Когда этот факт игнорируют, опыт трактуют как нечто, происходящее внутри тела ни души отдельного человека. Нет необходимости говорить, что опыт не возникает в вакууме, вне индивида существуют источниики, порождающие развитие опыта». Культура с этой точки зрения может быть понята как целолостная совокупность артефактов, накопленных социальной групой в ходе ее исторического развития. В своей совокупности накоппленные группой артефакты — культура — могут рассматриваться как специфичное для вида средство человеческого различия. Это «история в настоящем». Способность развиваться гой среде и обеспечивать ее воспроизводство в последующих Поколениях составляет отличительную черту нашего вида.

3. Практическая деятельность. Третье основное положение культурно-исторического подхода, ...состоит в том, что анализ психических |функций человека должен основываться на его повседневной деятельности. Только посредством такого подхода, как утверждал К. Маркс, можно преодолеть противостояние материализма |и идеализма, поскольку именно в деятельности люди осваивают идеальное и материальное наследие предыдущих поколений.

Ряд дополнительных важных принципов культурной психо­логии следует из трех названных. Возможно, самое важное в них заключается в том, что историческое накопление артефактов и их включение в деятельность предполагает социальную природу человеческого мышления. Как утверждал в 1929 г. Л. Выготс­кий, формулируя «общий закон культурного развития», все средства культурного поведения по своей сути социальны. Они социальны также по сво­ему происхождению и развитию: «Всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, .сперва — социальном, потом — психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребен­ка, как категория интрапсихическая... но, разумеется, переход извне внутрь трансформирует сам процесс, изменяет его структуру и функции. За всеми высшими функциями, их отношениями, генетически стоят социальные отношения, реальные отношения людей.

Это представление о социальном происхождении психики требует уделить особое внимание возможностям взрослых орга­низовывать среду для детей так, чтобы оптимизировать их развитие в соответствии с существующими нормами. Оно порождает идею зоны ближайшего развития, направляющую наши усилия по организации непосредственного окружения таким образом, чтобы обеспечить опыт, необходимый для развития. Оно являет­ся основанием, на котором — в идеальном мире — могло бы быть построено образование детей.

Вопросы:

Как Л.Леви- Брюль характеризовал пралогическое мышление?

Каковы формы суггестии, контрсуггестии и контр- контрсуггестии, описанные Б.Ф.Поршневым?

Какова роль аретефактов в теории культурно-исторического развития Л.С. Выготского и А.Р. Лурии?

4 лекция. Первобытное мышление.

Этнографический подход к исторической психологии.

Семиозис и человеческое тело.

Эйдетизм, стиль первобытного мышления. Психология мифа