ПГУПС

Кафедра прикладной психологии и социологии

М.В. Иванов

Конспект занятий по исторической психологии

Санкт-Петербург

2009

Лекции

1 Лекция. Введение. Предмет исторической психологии.

Значение категории времени в ИП.

Историко-психологические принципы и методы.

Фундаментальное значение текста

Историчес­кую психологию можно определить как изучение психоло­гического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в специальном культурном макровремени, именуемом историей. Истори­ческое время есть связь между прошлым, настоящим и будущим человечества. Исторически можно изучать не только то, что минуло, но и современность, а также гря­дущее. Историческая психология в широком значении сло­ва — подход, помещающий психику и личность в связь времен. Прием этот общепринят в социально-гуманитар­ном знании, которое только и делает, что наблюдает за человеком в реке перемен. Историческая психология возникает из стремления подвести под эти наблюдения единый метод, отделить научные выводы от художественного вымысла и диле­тантства.

Историческая психология формируется медленнее и сложнее, чем историческая демография, историческая социология, социальная психология, этнопсихология и другие пограничные дисциплины.

История и психология — науки о разных временах. Первая изучает прошлое, вторая — настоящее. Таким об­разом, судьба профессиональной исторической психоло­гии состоит в возможности соединить в едином рассмот­рении разные регистры времени.

О настоящем мы можем сказать, что оно проходит и кое-что из него продолжит существование в индивидуальной и коллективной памяти. Оценки настоящего — самые при­близительные и эмоциональные.

Напротив, прошлое обрело значение, но не имеет та­кого существования, как физические предметы. Фактура исторического памятника второстепенна по сравнению с духовным опытом, который в памятнике выявляется.

Историческая психология принадлежит одновременно исторической и психологической наукам. В первом случае она представляет собой раздел истории общества и культуры, а именно: социальную и культурную историю человека, его психики и личности. Во втором — относится к психологии развития.

Историческое и психологическое течения психолого-исторической мысли объединены совместными интереса­ми к истории человека, но организационно они независи­мы друг от друга.

Поэтому наибольшая часть психологических исследований направлена на анализ типологических характеристик психической жизни людей (свойства памяти, виды защитных механизмов классификация темпераментов). Но человек-то в практической жизни интересуется собою и другими именно как не похожими на других индивидуальностями. И историческая психология ищет основания для определения бессмертия личности в прошлом, достоверность которого возрастает с ростом научного знания.

Разномасштабность времени

Важнейшей категорией исторической науки является категория времени. Если бы соотношения между настоящим и прошедшим было абсолютно контрастным, т.е. если бы «единица» настоящего превращалась в «нуль» прошлого, время и не ощущалось бы. Как проницательно заметил В. О. Ключевский, удивительно то, что прошлое оставляет следы. Поэтому время как мера изменения реализуется в «пространстве» – это структурный аспект системы, отражающий стадиальность ее бытия в наличии элементов разных эпох ее становления. Особенно бросаются в глаза атавизмы – ненужные сейчас части системы (например, аксельбанты на военном мундире или молочные железы у мужчин). Но временная ступенчатость может ощущаться и как живая потребность (Мандельштам, будучи уже взрослым человеком, восклицал: «Только детские книги читать! Только детские грезы лелеять!»²).

Особенно важно то, что время идет не единым и сплошным потоком, оно разномаштабно. Ход жизни можно измерять биографически, генеалогически, хронологически, переживанием конкретных состояний (т.е. собственно психологически)³. И оказывается, что само время создает разные пространственные конфигурации из-за специфического сочетания «времен», разных по масштабу длительностей. Например, Боттичелли изобразил бегущего человека путем несовпадения положения его тела и складок его одежды; точнее сказать изображен не бегущий человек, а бег – как результат метафорического сочетания анатомической структуры и структуры одеяния.

Образ механических часов очень наглядно передает разномасштабность времени через сцепление колесиков и колес разного размера и разной скорости вращения. Секунды, минуты, часы, сутки – сущности, в общем-то, невидимые – являются взору как отлаженный союз неутомимых зубчатых колес, из которых каждое закреплено на своей оси, оси отдельного времени.

Любой реальный человек живет в биографическом времени – не вечном, но и не в кратком. Масштабы этого времени позволяют хорошо ощущать личное настоящее и прошедшее, видеть завершенные циклы бытия меньших долгожителей (бабочек, кошек, полевых цветов), но и следить за ходом «большого времени»: через контакт со старшими (бывшими «прежде нас»), через наблюдение за долговременными материальными объектами (готический храм строился столетия). Разумеется, логика, эксперимент и научное обобщение играют в этом немалую роль. Осмысление разномасштабности процессов приводило иногда и к трагическим переживаниям. Например, в XVII веке уже возникло напряжение между теологическим и геологическим истолкованием прошлого: формирование геологических пород не могло осуществиться в течение нескольких тысячелетий, которые отводила миру библеистика со дня творения до современности.

Историко-психологические принципы и методы.

Естественнонаучные и гуманитарные методы в исторической психологии

Основной метод ИП заключается в установлении соответствия между психологическими концепциями и культурологическими моделями. Культурологические построения во многих аспектах можно представить как область психологии как естественной науки (роли, нормы, коммуникация, мотивация, восприятие пространства и времени, ценностные ориентации, ритуалы, статус, и проч.) Эмпирические исследования психологов личности и социальных психологов дали богатейший материал для понимания социокультурных процессов, и в этом смысле роль психологии нельзя переоценить. Но культурологические теории не могут все-таки рассматриваться как индуктивное обобщение психологической эмпирики; они выступают как мощное средство интерпретации психологических систем. Механизм сличения культурологии и психологии позволяет установить большую достоверность как исторической, так и психологической информации. Если же учесть, что при любом количестве биографического материала мы будем испытывать недостаток информации в поиске фактов, подтверждающих или отвергающих психологическую теорию, то культурологические системы будут выступать как «соединительная ткань», подобная современной глиняной основе, в которую вставлены найденные археологами черепки античного сосуда. Глиняная основа отнюдь не бесформенна. Наоборот, она может составлять даже большую часть сосуда, который в этой глине и «оформят» археологи, но форма воссозданного сосуда будет находиться в максимальном соответствии с конфигурацией реальных черепков. А вот все богатство узора, красок, полировки «соединительная» глина уже не передаст.

ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В ИЗУЧЕНИИ ДОИСТОРИИ. Гуманитарное изучение доистории требу­ет дополнения понимающей интерпретацией философских построений и естественнонаучной логики. Сознание, речь, религия, искусство возникли примерно одновременно в ре­зультате мощного переворота, закончившего трехмиллион-нолетнюю эволюцию гоминид. Эпохи Человека разумного живут последствиями этого события. Поэтому все люди по­нятны друг для друга, а все человеческие сообщества в пре­делах 30—40 тыс. лет — современники. Гуманитарный поиск направлен на установление родства цивилизаций, имеющих нижний предел в палеолитической революции. Вопрос, от­куда начинается культура, от австралопитеков или от крома­ньонцев, три миллиона или тридцать тысяч лет тому назад, решается сам собой, когда от умозрений переходят к интер­претации. Культура начинается там, откуда начинается сим­волическая традиция, там, где уже есть материал для челове­ческого понимания, где уже есть свидетельства культуры.

Но что же отнести к ним и как быть с доказательствами иного рода: костными останками, геологическими отложе­ниями, галечными расколами? Естественнонаучный подход не ищет человеческого лика в прошлом — он изучает антро­погенную формацию. Объем черепа и каменные сколы не могут сказать, есть ли человек. Очередная антропологическая или археологическая сенсация служит лишь преддверием дис­куссии, которая превращается в испытание кандидата на вхождение в человеческое общежитие. Найденные свидетель­ства должны быть достаточными для того, чтобы позволить интерпретатору «вчувствоваться» в них и воспроизвести ду­ховно-психологический склад, родственный его собственно­му. При этом избавить исследователя от ошибочных фанта­зий могут высокая эрудиция и тонкое искусство интерпре­тации. Узнаваемость прошлого свидетельствует о сходстве психических складов интерпретатора и его исторического собеседника. Круг контактов, в границах которого налажи­ваются средства общения, и называется культурой. На пе­риферии он размыт и как бы намечен пунктиром. Здесь про­исходит расширение сферы человеческого за счет архаики.

Любивший сравнивать психоанализ с археологией 3. Фрейд находил в каждом слое психики свой язык. Главным дости­жением «переводческой» деятельности психоаналитика он считал открытие «языка желания», собранного из сновиде­ний, обмолвок, описок и прочих лингвистических отбросов. Здесь, на пределе читабельности, совершается первое опос­редование смутной пока реальности смутным языком. Под­спудные связи психики с коллективным бессознательным включены в работу языка по структурированию размытой зоны между речью и доречью, индивидуальным и коллективным, современным и мифическим. Мысль исследователя, перехо­дя из плоскости читабельного в сферу неосвещенного, не считает нужным связывать возникновение языка, мышления и других человеческих качеств с морфофизиологической эво­люцией определенной группы приматов. Комплекс человечес­ких свойств мог появиться конвергентно, в нескольких ветвях высших млекопитающих. Настойчивые поиски предковой пра-формы с внешностью обезьяноподобного дегенерата сами по себе напоминают невроз. В первом томе труда «Жест и слово» Леруа-Гуран дает нечто вроде наброска психологического ана­лиза антропологической мысли, показывая связь средневеко­вых демонов и монстров с предковыми формами эволюцион­ных теорий [Leroi-Gourhan, 1964]. В этом интересном очерке вызывает сомнение только попытка очистить научную мысль от «мифов». Научная логика и коллективные представления совме­стно создают образы человека. Исключить из этого дела одного из участников — значит отказаться или от рациональной кор­рекции обыденного мнения, или от образов человечества. Гу­манитарное понимание оказывается посредником между двумя сторонами исторического сознания.

Фундаментальное значение текста

Методы исторических наук (как наук гуманитарных) ориентированы на понимание объекта как законченного текста. Если эксперимент предписывает анализируемой реальности гипотетическую «грамматику» и рассматривает события как реализованную на предполагаемом языке «речь», то гуманитарный подход ориентирован на исследование завершенных событий как окончательно «сказанного» и стремится вычленить из «текста», а не предписать ему его «грамматику» (правила порождения «речи» и ее построения), поэтому в историческом знании большое значение имеет интерпретация. Изучение ее законов лежит в основе гуманитарной методологии. В пределе окончательно умершее является и окончательно оформленным. Подобно мертвому языку, оно имеет исчерпывающую грамматику.

Умерший человек перестает быть актуальной личностью, способной на неожиданные проявления в связи с изменившимися обстоятельствами. Но это совсем не означает «обнуление» личности, она входит в историю как текст, не имеющий продолжения. Рождение и смерть задают рамку, внутри которой можно устанавливать стабильную структуру. Личность превращается в законченное произведение, созданное внешними обстоятельствами и внутренней деятельность субъекта. Как завершенная реальность личность начинает принадлежать вечности.

Личность, обладающая отчетливой индивидуальностью, может сохраниться в истории только тогда, когда воплощена в семантически богатом тексте. Устное предание едва ли сохранит уникальные черты предка. Значительно надежнее письменный текст, и не только написанный на естественном языке. Любые фиксированные в документе языки передают и сохраняют информацию о личности – партитура, скульптурный и живописный портрет, видеомагнитофонная запись. Зафиксированный в документе человек лишен обратной связи: умерший нас не слышит и нам не возражает. Но представленный в виде текста, он позволяет анализировать себя как устойчивую структуру. Умерший человек продолжает жить в смене его интерпретаций потомками. Изучая его жизнь, мы не только наверстываем упущенное, стараемся сохранить уничтожаемое безжалостным временем. Идеалом истории является отнюдь не восстановление той информации, которая утрачивается с угасанием сознания людей прошлого. Мы можем увидеть в картине минувшего больше, чем видели его современники, а следовательно, больше узнать и об отдельном человеке.

Значение невозможно удовлетворительно установить через простую увязку в знаке плана выражения и плана содержания, даже если речь идет об отдельном слове. Уровни же языка выше уровня слова и тем более не пригодны для прибивания значения к знаку гвоздем однозначного истолкования. Любой текст может быть осмыслен только в контексте (коррелятом в психологии здесь будет фигура и фон гештальтистов). По терминологии М. М. Бахтина, каждый человек видит вокруг себя горизонт, но не способен полноценно осознать свой кругозор, т.е. то окружение, которое как фон окружает субъект познания (фигуру). Только сторонний взгляд способен органически увязать личность и ее окружение. Поэтому исследование исторического контекста прошлого позволяет выделить значительные по новизне черты исторического бытия, на фоне которого уточняются многие черты личности. Например, представленные в зачатке те или иные характеристики личности могут быть осмыслены как значимые после того, как у ее потомков они приобретут зрелые черты или станут массовым явлением.

Последователи «порождают» предшественника. Например, культивирование личной ответственности в поздней античности и в Средние века «высветило» в личности Сократа утверждение не зависимого ни от каких внешних давлений внутреннего суда («даймона»), который и можно истолковать как совесть.

Из сказанного видно, что современное исследование живого человека с помощью всего арсенала психологических методов как естественнонаучных просто недостаточно для постижения личности во всей ее полноте. Она открыта для будущего как временной области, превышающей биологический предел человека. Познание личности продолжается и после смерти ее носителя. Гуманитарные методы истолкования и дают полноту понимания исторической личности. И с этой точки зрения, анализ личности современника, проведенный психологом, представляет собой хоть и важный, но начальный материал для осмысления этой личности под знаком вечности – на обширном историческом фоне. Сущность личности дозревает в посмертной истории. Живой человек порождает текст своей жизни, умерший же оставляет этот текст для углубленной интерпретации.

Вопросы:

Как определяется предмет исторической психологии?

Что является основным методом исследования в исторической психологии?

В чем состоит фундаментальное значение текста для гуманитарных исследований?