___ ____Монологи__________

лось, как все это согласуется между собой в моемсуществе. Я испытал дружбу всякого рода; чистыми устами я прикасался к сладостному счастью любви, и я знаю, что подобает мне в том и другом, и ведаю закон моей нравственности. Но святейший союз еще должен поднять меня на новую ступень жизни, я должен слиться в одно существо с возлюбленной душой, чтобы моя человечность еще проявила свое прекраснейшее действие на человечество. Я должен еще узнать, как развивается во мне просветленная высшая жизнь после возрождения свободы, и как возрожденный человек зачинает новый мир. Я должен проникнуть в тайны прав и обязанностей отцовства, чтобы и высшая сила, осуществляющая свободу в отношении свободных существ, не дремала во мне, чтобы я мог показать, как верующий в свободу умеет охранять и оберегать юный разум, и как в этой великой проблеме ясный дух умеет распутывать прекраснейшее сплетение собственного и.чужого. Не завладеет ли мною судьба именно здесь, в этом любимейшем желании моего сердца? Не отомстит ли мне здесь мир за упорство моей свободы, за высокомерное презрение к его могуществу? Где живет она, — та, с которой мне надлежит связать нить своей жизни? Кто скажет мне, куда я должен направиться, чтобы отыскать ее? Ведь достижение столь высокого блага стоит всяких жертв и всяких усилий! И найду ли я ее свободной, или, если она будет подвластна чужому закону, который преградит мне доступ к ней, то сумею ли я освободить ее от него? И если я добуду ее себе, — то разве непостижимое не играет часто самой сладостной и верной любовью и препятствует тому, чтобы с правом супруга сочеталось радостное имя отца? Здесь, наконец, каждый стоит на границе между произволом и таинствами природы, и мы не смеем даже желать победить своей волей эти таинства. И если прежде чужая свобода и ход мира тщетно пытались стеснить меня, то на этот раз я покоряюсь им. На многое способен здесь человек, и многое преодолевает сила воли и строгое стремление. Но если надежда и стремление тщетны, если все здесь противодействует мне, — побежден ли я здесь судьбою? Действительно ли она тогда воспротивилась росту моей внутренней жизни и смогла ограничить своим упрямством мое развитие? Невозможность внешнего действия не стесняет внутреннего деяния; и более, чем себя и ту, кого я жду, я пожалел бы мир: ведь он лишился бы одного из прекрасных и редких предметов, одного из явлений, которые заносятся в настоящее из добродетельной старины или из лучшего будущего, и на которых он мог бы оживить и согреть свои мертвые понятия. Мы, хотя и неведомо, принадлежим друг к другу, и воображение уносит нас в наш общий рай. Не тщетно созерцал я многие образы женской души и ознакомился с

К оглавлению

==320

Горизонты

прекрасными путями ее тихой жизни. Чем дальше я сам стоял от границ брачной жизни, тем более тщательно я исследовал ее священную область; я знаю, что в ней правомерно и что — нет, я мысленно проследил все формы нравственных отношений в браке, которые вскроет лишь далекое свободное будущее, и я точно знаю, какие из них подобают мне. Поэтому я знаю и неведомую женщину, с которой я мог бы тесно связать себя на всю жизнь; и я уже вжился в ту прекрасную жизнь, которая нам предстоит. И если теперь, скорбя в пустынном одиночестве, я многое должен устраивать и начинать, таить в себе и скрывать в молчании, и от много должен отказываться, в малом и великом, — то все же мне всегда живо преподносится, как все это будет иначе и лучше в той жизни. И так же наверно чувствует и та, которая так устроена, что может любить меня и что я могу удовлетворить ее, — где бы она ни находилась: одинаковое влечение, которое не есть одно пустое желание, возвышает и ее, как и меня, над пустынной действительностью, для которой она не создана; и если бы внезапно нас свело волшебство, то ничто не было бы нам чуждым, и мы легко и радостно шли бы по новому жизненному пути, как будто нас вынуждает к нему сладостная привычка. Поэтому и без такого волшебства мы не лишены этого высшего бытия в нас; мы все же созданы для такой жизни и развили ее в себе, и только внешнее ее выявление недоступно нам и миру.

О, если бы люди умели пользоваться этой божественной силой фантазии, которая одна только освобождает дух, возносит его над всяким насилием и ограничением, и без которой круг человеческой жизни боязливо замыкается узкими пределами! Много ли затрагивает каждого в кратком течении жизни? Сколько сторон в человеке должны были бы остаться неопределенными и неразвитыми, если бы его внутренняя деятельность направлялась лишь на то немногое, с чем он действительно сталкивается во внешнем мире! Но люди столь чувственны в своей нравственности, что даже себе самим доверяют только там, где внешнее воплощение действия есть для них порука истинности их сознания. Тщетно стоит среди великого общения человечества тот," кто сам себя так ограничивает! Для него бесполезна возможность созерцать действия и жизнь людей; и ему суждено безнадежно жаловаться на косную медлительность мира и на вялость его движений. Такой человек всегда желает для себя новых отношений, новых внешних возбудителей деятельности, и новых друзей, после того, как прежние друзья, насколько могли, уже оказали действие на его душу; и всюду жизнь кажется ему слишком медленной. Но если бы даже жизнь ускорила свой ход и захотела повести его тысячью новых путей, разве мог бы он в короткий промежуток

==321

/21 Фр il iJK·nPpMd\i·|i

Монологи__________ __

времени исчерпать бесконечность? То, чего эти люди не могут помыслить даже в желании, я приобретаю внутренней деятельностью своей фантазии. Она восполняет мне то, что недостает действительности; в силу ее я усваиваю себе каждое отношение, которое я встречаю у других; дух внутренне движется, преобразует все в согласии со своей природой, и предвосхищает с верным чувством, как он стал бы действовать. Обыденные суждения людей о чужой жизни и деятельности, — суждения, высчитанные на основании пустых формул мертвыми буквами, — суть, конечно, плохая опора; и позднее они действуют совсем иначе, чем они прежде судили. Но если творчеством фантазии руководит внутренняя действительность — а так это должно быть всюду, где есть истинная жизнь, — и если предвосхищенное деяние есть чистое сознание этой внутренней действительности, — тогда созерцание чужого повлияло на дух, как если бы это чужое было действительно его собственным достоянием, и он сам проявил свое действие вовне. Так я и впредь, как и доселе, буду овладевать всем миром в силу этой внутренней деятельности, и я лучше использую все в тихом созерцании, чем если бы и внешнее действие должно было в быстрой смене сопровождать всякий образ. Так всякое отношение запечатлевается глубже, оказывает более определенное действие на дух, и в свободном, непредвзятом суждении проявляется чище отпечаток собственного существа. И то, что потом действительно приносит внешняя жизнь, есть лишь подтверждение и испытание прежнего, более богатого внутреннего опыта; но развитие духа не ограничено убогой мерой внешней реальности. Поэтому я столь же мало жалуюсь на медлительность судьбы, как и на ее слишком быстрый и извилистый ход. Я знаю, что моя внешняя жизнь никогда не выразит и не воплотит всесторонне моего внутреннего существа. Никогда не предоставит она мне широкого поприща, где мое действие затрагивало бы благо тысячи людей, и где я мог бы внешним образом доказать, что все на свете есть для меня ничто по сравнению с единым из высоких и священных идеалов разума. Никогда, быть может, я не вступлю в открытую распрю с миром и не смогу показать, как мало нарушает внутренний покой и тихое единство моего существа все, что мир может дать мне или взять у меня. Но я надеюсь, что я в себе самом ведаю свое отношение к таким событиям, ибо душа моя давно уже подготовлена и развита для всего этого. Так, живя в тихом уединении, я все же стою на широкой, обильной действиями арене мира. Так, союз с возлюбленной душой уже заключен в душе одинокого, прекрасное общение существует и образует лучшую часть жизни. Так я наверно удержу и любовь друзей, мое единственное драгоценное достояние, что бы ни случилось в будущем со мной или с ними.

==322

Горизонты

Люди обыкновенно боятся, что дружба не будет длиться долго; изменчивой кажется им душа, друг может стать иным, а вместе со старым настроением исчезает и старая любовь, и верность есть редкое благо. Они правы: ведь поскольку они вообще ведают что-либо за пределами полезности, каждый из них любит в другом лишь легкий покров, облекающий душу, ту или иную добродетель, подлинный внутренний смысл которой они никогда не исследуют; и если это растекается перед ними в волнах жизни, то они не стыдятся после многих лет признаваться, что они ошиблись в человеке. Мне не дана ни прекрасная внешность, ни что либо иное, способное сразу пленять сердца людей; и все же каждый, не проникший в мое внутреннее существо, измышляет себе такую видимость. И вот, во мне любят то доброе сердце, которого я не хотел бы иметь, — то скромность, которая есть во мне нечто совсем иное, чем они думают, — то даже рассудительность, которую я от души презираю. Поэтому такая любовь уже часто покидала меня; но она и не принадлежит к тому достоянию, которое мне дорого. Мое достояние есть лишь то, что я вечно сызнова добываю себе; как мог бы я считать своим то, что возникает из этой видимости, измышленной их тупым зрением? Моя совесть чиста: я не обманываю их; но поистине, я не допущу, чтобы ложная любовь преследовала меня долее, чем это выносимо для меня. Мне стоит хоть раз проявить свое внутреннее существо так, чтобы не оставалось места для недоразумений, — мне достаточно хоть раз подвести их к тому, что я таю, как драгоценность, в своей душе, и что для них невыносимо, — и я освобожден от мучения сознавать, что меня считают своим и любят те, кто должны были бы отвернуться от меня. Охотно я возвещаю им свободу, плененную ложной видимостью. Но я не сомневаюсь в тех, кто хотят любить действительно меня самого, мое внутреннее существо; крепко объемлет их моя душа и никогда не покинет. Они познали меня, они созерцают дух, и, раз полюбив его, как он есть, они должны любить его все глубже и вернее, чем более он развивается и выявляется перед ними.

В этом достоянии я столь же уверен, как в своем бытии; и я не потерял еще ни одного существа, любовь которого была мне дорога. Ты, кому суждено было покинуть наш круг в свежем расцвете юности, посреди быстрой радостной'жизни, —да, я смею обратиться к возлюбленному образу, который живет в моей душе, живет вместе с моей жизнью, любовью и скорбью — никогда не покидало тебя мое сердце, моя мысль проследила твое дальнейшее развитие, как ты сам осуществил бы его в себе, если бы пережил новое пламя, возжегшее мир; твое мышление соединилось с моим, и беседа любви между нами, взаимосозерцание душ никогда не

21*

==323

______________________Монологи

прекращается и продолжает действовать на меня, как будто ты живешь рядом со мной, как бывало. И вы, возлюбленные друзья, что пребываете еще в этом мире лишь вдали от меня и часто шлете мне свежий образ вашего духа и вашей жизни, — что значит для нас пространство? Мы долго были вместе и все же более далеки друг от друга, чем теперь: ибо что есть близость, как не общение душ? Чего я не вижу в вашей жизни, то я представляю себе; вы близки мне во всем, что есть во мне и вокруг меня и что должно жизненно затрагивать ваш дух; и немногие слова подтверждают мне все или наводят на верный след, где еще возможно заблуждение. А вы, окружающие меня' ныне со сладостной любовью, вы знаете, как мало меня мучит желание блуждать по земле; я твердо стою на своем месте и не покину своего прекрасного достояния — возможности в каждое мгновение обменивать с вами мысли и жизнь; гце есть такое общение, там—мой рай. Если над вами властвует иная мысль, да будет так: для нас все же нет удаленности. — Но смерть? Что же такое смерть, как не большая удаленность?

Мрачная мысль, неумолимо сопутствующая каждой мысли о жизни и будущем! Конечно, я могу сказать, что друзья не умирают для меня; я вбираю в себя ихжизнь, и их действие на меня никогда не прекращается; но меня самого убивает их смерть. Жизнь дружбы есть прекрасный ряд аккордов, основной тон которых смолкает, когда друг покидает мир. Правда, тон этот продолжает еще звучать в длительном внутреннем эхо, и музыка не прерывается; но вместе с другом умерла созвучная гармония, для которой я был основным голосом и которая принадлежала мне, подобно тому, как гармония во мне принадлежала ему. Мое воздействие на него прекратилось, часть жизни погибла. Своей смертью каждое любящее существо убивает других, и у кого умерло много друзей, тот под конец сам умирает от ихруки, когда его дух, отторгнутый от своего влияния на людей, которые были его миром, и оттесненный назад к себе самому, начинает сам себя пожирать. Двояким бывает неизбежный конец человека. Погибнуть должен тот, у кого непоправимо нарушено равновесие между внутренней жизнью и внешним бытием. Погибнуть должен и тот, у кого оно иначе нарушено, — кто, достигнув последнего завершения своей самобытности, окруженный неисчерпаемо богатым миром, не имеет уже никакой задачи для внутренней деятельности; всецело завершенное существо есть Бог, оно уже не может выносить бремени жизни, для него нет места в мире человечества. Итак, смерть необходима; приближение к этой смерти да будет моей высшей целью! Я хочу тесно и крепко прильнуть к друзьям и охватить все ихсущество, чтобы каждый, покидая меня, сладостными муками приближал меня к смерти; и

==324

_______________Горизонты____________________

я хочу достигать все большей завершенности, чтобы этим путем душа все более приближалась к желанию смерти. Из обоих этих начал всеща состоит смерть человека, и потому не все друзья меня покинут, и никогда также я не достигну полной завершенности. В прекрасной соразмерности, в согласии с природой моего существа я буду со всех сторон приближаться к этой цели; это счастье обеспечено мне моим внутренним покоем и моей тихой, богатой мыслями жизнью. Для существа, подобного моему, высочайшее благо состоит в том, чтобы внутреннее совершенствование переходило и во внешнее воплощение, ибо, завершаясь, каждое существо приближается к своей противоположности. Мысль оставить в художественном творении мое внутреннее · существо, и с ним — весь дарованный мне образ человечества, тождественна для меня чаянию смерти. Как только я начал сознавать полный расцвет моей жизни, во мне возникла эта мысль; теперь она растет с каждым днем и приближается к определенности. Я знаю, в силу свободного решения я оторву эту мысль еще не дозревшей до конца от нутра своей души, пока жизненное пламя еще не выгорело во мне. Но если бы я дал ей созреть, если бы я дал завершиться этому творению, тоща, как только верное отображение явилось бы в мир, мое собственное существо должно было бы погибнуть: оно было бы завершенным.

==325