Миросозерцание

действие чужих сил как свою собственную жизнь, и, подобно электрической искре, искусная машина этого общения проводит каждое слабое движение одного человека через цепь с тысячью звеньев и, усиливая его на пути, доводит до цели, как будто все эти звенья суть его собственные члены, и все, что они свершили, есть его собственное дело, выполненное в одно мгновение. И это чувство жизни, возвышаемой общими усилиями, присуще мне с большей силой и полнотой, чем тем, кто его так громко восхваляют. Моего чувства не стесняет обманчивая сила их смутного мнения, что не все равномерно наслаждаются тем, что все помогали создавать и сохранять. Ибо все они теряют только в силу бессмыслия и косности в созерцании; привычка со всех взимает свою дань, и всюду, где я высчитываю сравнительную величину ограниченности и силы, я нахожу одну и ту же формулу, лишь различно выраженную, и на всех распространяется равная мера наслаждения. Но и при этом условии я низко ценю все это чувство; мои мечты не сводятся к желанию, чтобы мир стал еще немного лучше в этом отношении; и если бы этим исчерпывалось все дело человечества, и оно нечестиво затрачивало бы на эту задачу всю свою священную силу, — то я видел бы в этом мучительную гибель. Нет, мои требования не останавливаются скромно на этом улучшении отношения человека к внешнему миру, даже если бы оно было доведено до высочайшей вершины совершенства! К чему же эта высшая власть над материей, если она не содействует собственной жизни самого духа? Что хвалитесь вы этим внешним общением, если оно не содействует общению самих душ? Здоровье и сила, конечно, — высокие блага; но разве вы не презираете каждого, кто пользуется ими только для пустого блеска? Разве человек — только чувственное существо, которое может сполна удовлетвориться даже высшим чувством своей плотской жизни — ибо земля есть ведь его плоть? Разве достаточно духу того, что он обитает плоть, сохраняет и расширяет ее и сознает свою власть над ней? А ведь только на одно это направлены все их стремления, на одно это опирается их безмерная гордость. Они поднялись в сознании человечности лишь настолько, что от заботы о телесной жизни и благополучии отдельного лица возвысились до заботы о равном благополучии всех. К этому сводится для них добродетель, справедливость и любовь; в этом они громогласно прославляют победу над низменным своекорыстием; в этом для них — конец всей мудрости; лишь такие звенья они в силах разрывать в цепи неведения, лишь этому должен помогать каждый и для этого предназначено все общение. Какая превратная задача для духа — посвящать все свои силы, в интересах других, тому, чем он охотно пренебрегает для себя во имя высшего

==305

2U ψμ. LlLi<·n>;pMaxi·

Монологи

блага! Какая извращенность сознания — видеть добродетель в пожертвовании высшим благам ради столь низменного идолослужения!

Покорись же, душа, жестокой судьбе, которая заставила тебя увидеть свет в эту худшую и темную пору! Для твоего влечения, для твоей внутренней деятельности мало можно ожидать от такого мира! И твое общение с ним ты будешь ощущать не как увеличение, а всегда лишь как ограничение твоей силы. Так случается со всеми, кто ведают лучшее и хотят его. Сердце иного человека жаждет любви; ему ясно преподносится, каков должен быть друг, с которым он может связать себя через обмен мыслей и чувств для взаимного воспитания и духовного совершенствования, — какова должна быть возлюбленная, которой он может всецело отдаться и у которой может найти полную жизнь; но если счастливый случай не дает ему найти их в кругу его внешней жизни, на равной общественной ступени, то предназначенные друг для друга души тщетно вздыхают всю свою краткую жизнь, терзаемые одним желанием. Ибо все еще сковывает человека его внешнее общественное положение, место, которое не добывается им, а предназначено ему в этом убогом общении, и человек крепче привязан к этому месту, чем растение — к своей материнской почве. Почему это так? Потому, что они беззаботно гнетут высшую духовную жизнь, чтобы тем вернее, как они надеются, насладиться низшей жизнью. Поэтому не может расцвести ни радостное общение, ни свободная общественная жизнь; поэтому они ведут странный, почти монастырский образ жизни, обособившись в мелких, душевных кельях, и живут скорее по соседству друг с другом, чем совместно; поэтому они избегают всякого крупного союза, составляя лишь жалкое подобие последнего из многих мелких; и как отечество смехотворно раздроблено, так же раздроблено и всякое отдельное общество в нем. Правда, есть люди, которые способны открытой душой воспринимать внутреннюю сущность человечества и разумно созерцать его различные формы, или впитать в себя природу и с любовью прильнуть к ее тайнам. Но они окружены дикой пустыней или бесплодной пышностью, в которой вечное однообразие не дает питания запросам духа; воображение, загнанное внутрь себя, впадает в болезненное состояние, дух поглощает самого себя в ложных грехах, и рождающая сила исчерпывает себя в уродливых созданиях; благоприятный ветер не уносит человека любовно в лучший климат, и нет благодетельного друга, который заботился бы об утолении жаждущего и приводил бы его к плодотворным источникам познания. Злосчастную судьбу черного раба, оторванного от отчей страны и любимых сердец и осужденного на низкий труд в далекой чужбине, — эту судьбу ход мира ежедневно уготовляет лучшим людям, которым не дано уйти

==306