К оглавлению

==190

само религиозное чувство и полагается общий объект для его проявлений. И потому, если даже из отдельных религий одна более склоняется к одному такому способу выражения и обнаружения, а другая — к другому, то этим все же не может быть непосредственно определено ни своеобразие религии, ни ее достоинство и ступень ее развития. Допустим ли мы тот или иной способ, — все отдельные элементы религии останутся по-прежнему неопределенными в отношении их взаимной связи, и ни одно из многих воззрений на нее не реализуется тем, что ее сопровождает та или иная мысль; вы можете убедиться в этом на всех религиозных формулировках, которые выражают чистый деизм, и все же мнят себя вполне определенными. Ибо здесь вы всюду найдете, что все религиозные чувства, и в особенности — и это есть пункт, вокруг которого здесь все обычно вращается — все воззрения на отдельные функции человечества и на его высшее единство в том, что стоит вне его воли, остаются совершенно неопределенными и многозначными в их отношении между собой. Поэтому и эти два вида, даже как способы выражения религии, суть лишь общие формы, которые на разные лады могут быть точнее определены и индивидуализированы; и если вы хотите достигнуть более точного их определения тем, что сочетаете их в отдельности с одним и? трех определенных видов созерцания, то и эти формы, составленные на основании различных подразделений целого, будут лишь более узкими подвидами, но отнюдь не определенными и самостоятельными целыми. Следовательно, ни натурализм ⁵— я разумею под ним опознание мира, которое ограничивается стихийной множественностью, без представления о личном сознании и воле отдельных элементов, — ни пантеизм, ни многобожие, ни деизм, не суть отдельные и определенные религии, которые мы ищем, а суть лишь виды, в сфере которых уже развились многие подлинные индивиды, и еще большему числу их предстоит развиться.⁶

И все же, коротко говоря, не остается иного пути для осуществления истинно индивидуальной религии, как сделать средоточием всей религии одно из великих отношений человечества к миру и к высшему существу, связав с ним все остальные отношения, и притом определенным способом, который, с точки зрения самой идеи религии, представляется чистым произволом, но который всецело необходим, если вглядеться в своеобразие верующих. Это сразу придает целому общий дух и определенный характер; все, что прежде было неопределенным и многозначным, приобретает точный вид; из бесконечно многих различных воззрений и соотношений отдельных элементов, которые были все возможны и все должны были получить выражение, каждое такое формирование всецело

==191

реализует лишь одно; все отдельные элементы выявляются с одноименной стороны, — с той, которая обращена к средоточию, и все чувства приобретают в силу этого общий тон и становятся более живыми и связными. Лишь в совокупности всех возможных в таком смысле форм может быть действительно дана вся религия; она выражается, таким образом, лишь в бесконечном ряде воплощений, развивающихся постепенно в различных местах пространства и времени, и лишь то, что содержится в одной из этих форм, содействует ее совершенному проявлению. Всякое такое формирование религии, когда все созерцается и чувствуется в связи с одним отношением к Божеству, которое как бы воспринимает в себя и обусловливает все остальные отношения, — в чем бы ни состояло это избранное отношение и где бы и как бы оно ни развилось — есть самостоятельная положительная религия; в отношении совокупности религиозных элементов оно есть — употребляя слово, которому нужно вернуть его славное значение — ересь,⁷ибо среди многих равных начал одно как бы избирается главою для всех остальных; в отношении же к общению всех участников и их связи с тем, кто основал их религию, впервые ясно осознав это средоточие, это есть отдельная школа или община учеников. Но если только в таких определенных формах и через них может быть выражена религия, — а я надеюсь, мы теперь согласны в этом между собой, — то только человек, который со своей религией приобретет оседлость в одной из этих форм, будет иметь подлинно прочное местожительство и, так сказать, благоприобретенное право гражданства в религиозном мире; лишь он может гордиться своим соучастием в бытии и развитии целого; лишь он есть полная религиозная личность, которая, с одной стороны, своим общим характером принадлежит к определенному роду, и, с другой стороны, выделяется, как нечто своеобразное, прочными и определенными чертами.

Но, быть может, тут иной, уже интересующийся делами религии, спросит с изумлением, а противник религии — с коварством, должен ли в таком случае каждый религиозный человек примкнуть к одной из наличных, своеобразно определенных форм религии. Такому человеку я предварительно ответил бы: нет; необходимо только, чтобы его религия также была своеобразно определенной и внутренне развитой; но нет надобности, чтобы его религия определялась наподобие какой-либо формы, уже существующей в крупных размерах и богатой последователями. И я напомнил бы ему, что я нигде не говорил, что две или три определенные формы религии должны остаться единственными. Напротив, пусть развиваются со всех точек бесчисленные формы, и тот, кто не подходит к одной из уже наличных форм, — я готов сказать: кто не был бы в состоянии сам

==192

ее создать,⁸если бы не нашел ее готовой, — тот уже поэтому не мог бы принадлежать ни к одной из них, а должен был бы создать из себя новую форму. Если он при этом остается один и без последователей, то это не беда. Всюду и всегда существует достаточно зародышей, которые не могут достигнуть более широкого бытия; и точно так же существует и религия такого одинокого человека, и она имеет столь же определенную форму и организацию и в такой же мере есть самостоятельная положительная религия как если .бы он основал величайшую школу. И отсюда вопрошающий усмотрел бы, что, по моему мнению, эти наличные формы религии своим прошлым бытием не должны стеснять ни одного человека развить себе религию согласно своей собственной природе и умонастроению. Будет ли кто-либо пребывать в одной из них, или построит самостоятельную форму, — это зависит исключительно от того, разовьется ли в нем то же самое или иное отношение, в качестве основного чувства и средоточия всей религии. Так ответил бы я ему предварительно; но если бы он захотел услышать от меня более точный ответ, то я прибавил бы, что довольно трудно человеку попасть в такое положение, если это не случается по недоразумению. Ибо зарождение нового откровения не есть что-либо незначительное и чисто личное, а в основе его лежит всегда нечто большее и более общее. Поэтому никогда еще у человека, который был призван действительно установить новую религию, не было недостатка в приверженцах и единомышленниках. Таким образом, большинство всегда находится в таком положении, что может принадлежать к одной из существующих религий, и лишь немногих не удовлетворяет ни одна из них; но что я преимущественно хотел показать, этото, что в силу равного правомочия всех, указанное большинство не менее свободно, чем это меньшинство, и точно так же образует себе самобытную религию. Ведь если мы · проследим в каждом историю его религиозности, то мы найдем сперва темные чаяния, которые, не проникая всецело души, исчезают неопознанными, и часто витают над каждым человеком; они, быть может, возникли как-нибудь понаслышке, не достигают определенной формы и не рождают ничего своеобразного. Лишь позднее вселенское чувство навсегда раскрывается в ясном сознании, для одного в одном, для другого — в другом определенном отношении, с которым он потом все связывает, вокруг которого все для него формируется, так что такой момент собственно определяет религию каждого; и я надеюсь, вы не подумаете, что религия человека менее самобытна и менее принадлежит ему самому только потому, что она находится в области, где уже собраны многие, и что вы усмотрите в этом равенстве не механическое влияние привычного и унаследованного,

==193

1 ' Ψυ 11 Lu in рм.1Х( р

а, как и в других случаях, общую обусловленность высшими основаниями. Но сколь несомненно, что именно в этой общности, — все равно, является ли в ней кто первым или позднейшим, — лежит гарантия естественности и истинности, столь же достоверно и то, что из нее не вытекает никакого ущерба для самобытности. Ведь если даже тысячи людей до него, вместе с ним и после него ориентируют свою религиозную жизнь на одном отношении, разве оно поэтому будет тождественным во всех, и разве религия разовьется во всех одинаково? Вспомните лишь об одном, именно что каждая определенная форма религии неисчерпаема для отдельного человека; не только потому, что она на свой определенный лад должна охватить целое, которое слишком велико для отдельного человека, но и потому, что в ней самой содержится бесконечное многообразие развития, имеющее, правда, подчиненное значение, но все же сходное с тем, в отношении которого она сама есть особая форма религии вообще. Разве уже в силу одного этого каждому не уделено достаточно работы и простора? Мне неведома ни одна религия, которой удалось бы настолько овладеть всей своей областью и настолько определить и выразить в ней все согласно своему духу, что исповедующему ее человеку с выдающимся богатством и своеобразием духа не оставалось бы возможности трудиться над ее завершением; лишь немногим из наших исторических религий было дано в пору свободы и лучшей жизни надлежащим образом использовать и завершить хотя бы ближайшие от центра части их сферы, и лишь в немногих различных формах своеобразно отпечатлеть свой общий характер. Жатвы много, а делателей мало. В каждой из этих религий открывается бесконечное поле, по которому тысячи могут рассеяться; достаточно невозделанных местностей откроется взору каждого, кто способен сотворить и взрастить что-либо самостоятельное.⁹

Таким образом, упрек, будто каждый, кто примыкает к какой-либо положительной религии, становится лишь представителем тех людей, которые придали силу этой религии, сам же уже не может своеобразно развиваться, — этот упрек совершенно необоснован; напротив, и здесь мы не можем судить иначе, чем в области государства и общественности. Ведь в этой последней области нам кажется болезненным и фантастическим, когда человек утверждает, что ему нет места в существующем устройстве, а что он должен выделиться из общества, чтобы сохранить свою самостоятельность. Напротив, мы убеждены, что всякий здоровый человек будет разделять со многими великий национальный характер, и именно оставаясь в нем и подчиняясь ему, всего точнее и прекраснее разовьет свою самобытность. Так и в области религии может быть лишь болез-

==194

ценным уклонением, когда человек отделяется от общей жизни со всеми, с кем его связала природа, и не принадлежит ни к какому более крупному целому; напротив, каждый сам собой найдет гделибо выраженным в широкой форме, или сам так выразит то, что для него есть средоточие религии. Но каждой такой общей сфере мы приписываем также неизмеримо глубокую пластичность, в силу которой из ее недр проистекают своеобразия всех людей; и в этом смысле церковь справедливо зовется общей матерью всех. Чтобы уяснить себе это на ближайшем примере, вспомните о христианстве, как об одной из таких определенных форм высшего порядка; вы найдете в нем в наше время сперва, конечно, знакомые, внешним образом бросающиеся в глаза противоположности; но затем каждая из этих подчиненных областей делится на множество различных воззрений и направлений, каждое из которых выражает своеобразную формацию; последняя берет начало от отдельных лиц и собирает вокруг себя многих, причем, очевидно, еще остается открытым для каждого последнее и совершенно личное развитие религиозности, которое так сливается со всем его бытием, что целиком не может быть доступно никому, кроме него самого. И этой ступени развития религия должна тем более достигать в человеке, чем более он, на основании всей своей жизни, может притязать на принадлежность к вам, образованным людям. Ибо если его высшее чувство развилось, то оно должно было стать самобытным вместе с его остальными способностями—допуская, что они уже достигли развития. Или, если оно развилось, по-видимому, внезапно, после, быть может, незаметного зачатия и кратких родовых мук духа, — то и тогда его религиозной жизни прирождена самостоятельная личная форма, присуща определенная связь с прошлым, настоящим и будущим; здесь сохраняется единство сознания, так как вся позднейшая религиозная жизнь примыкает к этому мгновению и к состоянию, в котором она неожиданно явилась душе, опирается на связь с прошлым, более скудным бытием, и как бы генетически развивается из него. Но и этого мало: это первое начальное сознание уже должно иметь своеобразный характер, так как оно ведь может столь внезапно вступить в уже развитую жизнь лишь в совершенно определенной форме и при определенных условиях; и этот определенный характер присущ тогда и каждому следующему мгновению, так что он есть чистейшее выражение целостного существа. Когда живой дух земли, как бы отрываясь от самого себя, в определенный момент вступает в ряд органических эволюции, то возникает новый человек, самостоятельное существо, обособленное бытие которого, будучи независимо от множества его событий и действий, как и от их характера, покоится на своеобразном единстве

13*

==195

J

непрерывного сознания, примыкающего к этому первому моменту бытия, и выражается в самобытной связи всех позднейших моментов с этим первым моментом; и точно так же, когда в каком-либо человеке как бы первично зачинается определенное сознание в его отношении к высшему существу, то в это мгновение возникает особая религиозная жизнь. Это есть особая жизнь не потому, что она неизбежно ограничена особым выбором воззрений и чувств, и не потому, что наличный в ней религиозный материал имеет особые качества; этот материал, напротив, одинаков у всех, кто духовно родились в одно и то же время и в одной и той же области религии; она есть особая жизнь в силу того, что у человека не может быть общим ни с кем, — в силу своеобразия того состояния, в котором душа человека впервые узнала благословение и объятие вселенной; она есть особая жизнь в силу своеобразного способа, каким человек перерабатывает созерцание вселенной и свои размышления над ним, — в силу характера и тона, с. которым гармонизирует весь позднейший ряд его религиозных воззрений и чувств, и который никогда не теряется, как бы далеко человек ни ушел позднее, в общении с вечным первоисточником, от начального, детского состояния своей религии. Всякое интеллектуальное конечное существо удостоверяет свою духовную природу и свою индивидуальность тем, что указывает на происшедшее в нем некогда — если можно так выразиться — бракосочетание бесконечного с конечным, причем ваша фантазия не способна объяснить это событие из чего-либо единичного или более раннего, ^будь то произвол или природа; и точно так же о каждом, кто может таким образом указать вам день рождения своей духовной жизни и рассказать вам чудесную историю возникновения своей религии, которая является как непосредственное воздействие на него Божества и как движение его духа, — о каждом таком человеке вы должны полагать, что он есть нечто самостоятельное, и что через него должно быть сказано нечто особое; ибо такого рода вещи не случаются в царстве религии, только чтобы произвести пустое повторение прошлого.¹И как каждое органически возникшее существо объяснимо лишь из самого себя, и не может быть всецело понято, если не познавать его своеобразия из его возникновения, и последнего — из первого, как нечто по существу тождественное, — так и религиозного человека вы можете понять, лишь если вы сумеете открыть целое в том замечательном мгновении, которое он признает первым началом своей высшей жизни, или если вы сумеете, когда он изображает вам уже развитое состояние своей религии, проследить характер последней до самых темных зачатков ее жизни.

==196

Приняв во внимание все это, я думаю, что вы уже не можете серьезно относиться ко всей этой жалобе на положительные религии, и что если вы настаиваете на ней, то это есть лишь предвзятое суждение; ведь вы относитесь слишком беспечно к нашему предмету, чтобы ваша жалоба могла быть основана на вашем личном наблюдении. Вы, конечно, никогда не испытывали потребности прильнуть к немногим религиозным людям, которых вы, быть может, встречали, хотя они всегда достойны любви и достаточно привлекательны, чтобы точнее исследовать через микроскоп дружбы или участия, по крайней мере походящего на дружбу, как они устроены для вселенной и через нее. Я же старательно изучал их, я столь же усердно отыскивал их и рассматривал 'с той же святою ревностью, какую вы посвящаете редкостям природы; и мне часто думалось, не придете ли вы к религии, если только обратите внимание на то, с каким всемогуществом Божество созидает, как свою собственную величайшую святыню, ту часть души, в которой оно преимущественно обитает, в которой проявляет себя в своих действиях и созерцает само себя, — как оно обособляет ее от всего иного, что созидается и развивается в человеке, и как оно возвеличивает себя в ней со всем своим богатством через неисчерпаемое многообразие форм. Я, по крайней мере, постоянно изумляюсь множеству замечательных формаций в столь мало заселенной области религии, изумляюсь тому, как они различаются между собой многочисленными ступенями восприимчивости к одному и тому же предмету, и величайшим разнообразием их реакции на данное возбуждение, многообразием тона, вызываемого решительным преобладанием того или иного рода чувств, и всякими идиосиикразиями возбудимости и своеобразиями настроения, в силу которых религиозное воззрение на вещи выступает почти у каждого при иных условиях. Далее я изумляюсь тому, что религиозный характер часто есть нечто совершенно особое в человеке, строго отделенное для обычного взора от всего, что открывается в его остальных задатках; что самое спокойное и трезвое в иных отношениях сознание способно здесь к сильнейшему аффекту, подобному страсти; что самая тупая к земным и обыденным вещам восприимчивость ощущает здесь до скорби глубоко, и созерцает так ясно, что доходит до экстаза и прорицания; что самая робкая во всех мирских делах душа громогласно, часто не отступая перед мученичеством, говорит миру и времени о святых вещах и в защиту их. И как удивительно составлен и сформирован часто сам этот религиозный характер! Воспитанность и грубость, способность и ограниченность, нежность и твердость перемешаны и сплетены между собой в каждом на особый лад. Где я видел все эти образы? В собственной области религии, в ее

==197