Испитой

оторваться от целого, и не рискует ли он, смешав чувственное с духовным, снова впасть в старую недопустимую ограниченность и замкнуться в узком круге внешней личности; и лишь позднее он научается надлежащим образом ценить свое высшее преимущество и пользоваться им. Поэтому прерванное сознание должно долго оставаться колеблющимся; самобытное стремление природы часто не замечается, и когда яснее всего обнаруживаются ее границы, то взор часто слишком легко скользит по этим очертаниям и прикрепляется к неопределенному целому там, где именно в отрицании сказывается самобытность. Я могу быть доволен тем, насколько воля уже одолела косность и насколько упражнение обострило взор, от которого ускользает лишь немногое. Если теперь я свершаю что бы то ни было по собственному духу и чувству, то воображение, для доказательства моей внутренней определенности, открывает мне тысячи способов, какими здесь можно было действовать в ином духе, не нарушая законов человечества; я вдумываюсь в тысячи духовных направлений, и тем отчетливее усматриваю свое собственное.

Но так как образ моего яеще не стоит передо мною завершенным во всех своих чертах, и так как его истинность еще не обеспечена мне неразрывной связью светлого самосознания, то и самосозерцание еще не может идти всегда равномерным и спокойным шагом; оно должно намеренно воспроизводить иногда все мои действия и стремления, всю историю моего я, и не может пренебрегать мнением друзей, которым я охотно даю заглянуть в свою душу, если их голос расходится с моим собственным суждением. Правда, я кажусь себе тем же самым, каким я был и прежде, когда возникла моя лучшая жизнь, только более устойчивым и определенным. Да и как мог бы человек, раз достигнув независимого и самобытного бытия, посредине своего развития и совершенствования внезапно найти в себе новое направление? Или как может оно "встретиться ему без его ведома? Что нам нередко кажется таким непонятным изменением в человеке, есть, конечно, либо обманчивая видимость, основанная на изменении внешних предметов, либо же исправление нашего прежнего воззрения, открывающее нам более глубоко внутреннюю сущность человека, о которой мы раньше судили слишком бегло и потому ошибочно. Главное же — либо я никогда не понимал самого себя, либо же я и теперь таков, каким прежде считал себя; и всякое видимое противоречие, если созерцание разрешит его, должно тем точнее показать мне, где и в чем скрыты и гармонически связаны последние концы моего существа.

Из всех противоположностей в призваниях и деятельностях людей, в которых вместе с тем обнаруживается и различие их

==293

Монологи

натур, для меня лично с наибольшей силой выступает следующая. Созидать в себе самом ясный образ человечества путем многообразной деятельности или воплощать его вовне с помощью искусных творений так, чтобы каждый понимал, что мы хотели выразить ими, — эти два направления слишком различны, чтобы они могли быть в равной мере уделены многим. Правда, кто стоит лишь в преддверии нравственности и, в качестве новичка, лишен точных мерил для самоограничения, тот склонен грубо перемешивать то и другое, оставаясь мало производительным в обоих направлениях; и потому и жизнь большинства людей колеблется между той и другой стороной. Но кто уже глубже проник в святилище нравственности, тот вскоре будет преимущественно отдаваться одному стремлению и лишь в скудной мере сможет соучаствовать в другом. Лишь в конце оба пути, по-видимому, снова сближаются между собой, так что их сочетание доступно только такому совершенству, которого редко достигает человек. Могло ли мне быть сомнительным, какой из двух путей я избрал для себя? Я так решительно избегал всеща заботы о том, что нужно для развития художника, и так страстно стремился к тому, что полезно для собственного развития, что ускоряет и укрепляет его определенность, — что здесь мне не остается никакого сомнения. Художник с неразделенной любовью влечется к чему-либо из того, что может стать знаком и символом человечества; один роется в сокровищнице языков, другой преобразует в мир хаос звуков, третий ищет тайный смысл и гармонию в прекрасной игре цветов природы. В каждом творении, которое открывается им, они испытуют впечатление всех частей, связь и закон целого, и часто более наслаждаются искусным сосудом, чем таящимся в нем драгоценным содержанием. Тогда в них возникают новые замыслы новых творений, и эти замыслы тайно питаются в сознании и растут, хранимые в тихой замкнутости. Усердие не ведает покоя, планы и осуществления вечно меняются. Неустанное упражнение постепенно совершенствует художественную деятельность, более зрелое суждение укрощает и обуздывает фантазию, и этим путем творческая природа художника идет к своей цели — совершенству.

Мне же мое чувство открыло все это лишь в других, тогда как моей собственной деятельности это остается чуждым. Правда, я люблю с благоговением созерцать творения художников; но во всяком художественном произведении ярче, чем искусство его творца, для меня сияют отраженные в нем черты человечности; лишь в позднейшем размышлении я с трудом овладеваю самим искусством, и лишь немногое постигаю в его сущности. Я свободно отдаюсь свободной природе, и когда предо мной выступают ее прекрасные,

==294