I. Отправные линии

1. Возродить Возрождение

Революция будет духовной или ее не будет вовсе.

(Пеги*) 1) По ту сторону кризиса

Мы говорим: первичность духовного — и сразу же ощущаем прилив бодрости. Дух — это дорогое нашему сердцу начало, такое привычное и такое родное. Говоря так, мы тем самым относим себя к порядочным людям. Кто сказал, что мир изначально не имел добрых намерений? Первичность духовного! Как бы ни кричали о катастрофе, наконец-то найдено одно из тех слов, которые несут умиротворение. Земля вновь станет твердой. Все разрешится, как в то мгновение, когда плач огорченного ребенка, его последнее всхлипывание тонут в ласковом объятии наших рук, самой нашей жизни.

Отнюдь нет. Вы услышите вопль, потому что слова эти уже не сотрясают небеса, не отдаются в сердцах. Это вопль непристойный, я знаю, но ведь и сердца тоже такие же, и чистота уже не в состоянии проникнуть в ваши нечистые сердца. Послушайте только тысячи таких голосов, вопиющих в замешательстве. Они взывают к духу, и зов этот конечно же мог бы быть естественным движением душ, но он тревожнее, чем тоска. Он рожден голодом и жаждой, кипением крови и муками сердца: такое вот успокоение мы вам несем.

Всюду тревога и возмущение. Так что же, готовиться к бою, взяв в попутчики отчаяние и страх, сплотившись в священный союз вокруг безликой материи, опошляя самое ценное, что есть у нас, дабы уберечь свою жизнь от самой жизни? Нет. Я призываю к бунту, если только он идет из самых глубин и обладает достаточной силой, чтобы разбить всеобщее безразличие. Но я боюсь, как бы он не захлебнулся в приступах панического гнева: возмущение — это не естественная реакция. Мы не будем мыслить в категориях отчаяния, так как в противном случае мы дважды нарушили бы верность духу.

Нас интересует не биологическое выживание. Со всех сторон мы слышим: новый кризис, новая война... цивилизация... человеческий род. Однако нам надлежит спасать нечто гораздо более важное, чем цивилизацию или жизнь биологического вида. Что может сделать жизнь, когда побеждает несправедливость? Нужно ли мученичество, если справедливое дело восторжествовало? Шум поднят вокруг того, что наши блага оказались под угрозой. Не будем потакать страху человека, который, вздымая руки к небу, не может отделить инстинктивные порывы от чувства растерянности и взывает к помощи духа, как только почует опасность, — так мы обращаемся к помощи костоправа, когда терпение оставляет нас. Мы знаем, что наша жизнь будет полной компромиссов авантюрой. Но мы не боимся ничего — ни бедности, ни одиночества. Мы ратуем за ценности иного рода, чем те, что ублажают наши чувства.

==20

Впрочем, говорить о проблемах духа, ссылаясь на кризис, который мы наблюдаем, значит противоречить самому духу. Инерция жизни и тяжелые условия труда не располагают людей к размышлению. Большинство из них обычно не имеет для этого ни времени, ни средств, ни желания. Надо, чтобы судьба задела их за живое или обрушила на них бурю. Тогда монотонное течение дней нарушится, в нем образуются разрывы и устремившийся в них поток света позволит увидеть проблемы, которых мы ранее не ощущали. Внезапные потрясения заставляют людей заметить неустойчивость равновесия, которое они, находясь в наклонном положении, еще удерживали по инерции, считая его стабильным и нерушимым. Не стоит полагаться на самодовольные эпохи

— только кризисы побуждают большинство людей к размышлению. Всегда ли мы будем столь тяжелыми на подъем? Всегда ли нужны ощутимые встряски тела и души, чтобы мы заметили, что вот в этих городах, в головах этих молчаливых людей, живущих в мире уже ничего не выражающих слов и ничего не значащих жестов, — всюду и всегда существует невидимая глазу драма? Кризис? Но как можно не чувствовать себя в состоянии нескончаемого кризиса, когда мир при малейшем усилии, направленном на его улучшение, трещит по швам?

Дух создан для того, чтобы незаметно превращаться в ценности, — ему достаточно обычных слов, выразительной мысли, пейзажей, не указанных ни в каких путеводителях, людей, не вошедших в историю, беспорядков, принимающих видимость порядка. Привычки бывают губительнее внешних обстоятельств. Застарелая тяга к буржуазному спокойствию заставляет нас верить в порядок каждый раз, когда наступает умиротворение. Может быть, мир создан таким образом, что спокойствие в нем всегда означает беспорядок? Я не хочу играть словами или подрывать авторитет понятий с помощью морализирующих эмоций: нам известен напряженный, готовый взорваться покой. Но подлинный покой — это струящаяся вечность. Все другие виды покоя — это скольжение вниз, возвращение в лоно материи, внутренним законом которой является падение, деградация. Именно беспорядок спокойных периодов оказывается наиболее опасным, потому что остается незаметным и наиболее коварным, и, поскольку он замаскирован, — он-то и есть наш кровный враг. Если проблемы еще не вызрели, их бесполезно ставить, и не стоит считать людьми порядка тех, кто увековечивает беспорядок, тогда как явное революционное насилие нередко движет разум вперед.

Так оставим в стороне кризисы и связанное с ними беспокойство. Они — только более живое, более яркое проявление зла. Подлинные проблемы, к которым они могут нас подтолкнуть, лежат по ту сторону. Смятение здесь ни при чем.