Споры о россии в отечественном научно-философском дискурсе

[Одним из первых, кто на философском уровне поставил вопрос о характере исторического пути России, был П.Я. Чаадаев. Уже первое из восьми ―Философических писем‖, опубликованное в 1829 г., вызвало бурные споры среди интеллектуальных кругов того времени, которые впоследствии разделились на два противоборствующих лагеря – славянофилов и западников.]

<…> У всех народов есть период бурных волнений, страстного беспокойства, деятельности без обдуманных намерений. Люди в такое время скитаются по свету и дух их блуждает. Это пора великих побуждений, великих свершений, великих страстей у народов. Они тогда неистовствуют без ясного повода, но не без пользы для грядущих поколений. Все общества прошли через такие периоды, когда вырабатываются самые яркие воспоминания, свои чудеса, своя поэзия, свои самые сильные и плодотворные идеи. В этом и состоят необходимые общественные устои. Без этого они не сохранили бы в своей памяти ничего, что можно было бы полюбить, к чему пристраститься, они были бы привязаны лишь к праху земли своей. Эта увлекательная эпоха в истории народов, это их юность; это время, когда всего сильнее развиваются их дарования, и память о нем составляет отраду и поучение их зрелого возраста. Мы, напротив, не имели ничего подобного. Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, - вот печальная история нашей юности. Поры бьющей через край деятельности, кипучей игры нравственных сил народа - ничего подобного у нас не было. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии, одушевляемом только злодеяниями и смягчаемом только рабством. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких 9

действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. И если мы иногда волнуемся, то не в ожидании или не с пожеланием какого-нибудь общего блага, а в ребяческом легкомыслии младенца, когда он тянется и протягивает руки к погремушке, которую ему показывает кормилица.

Настоящее развитие человеческого существа в обществе еще не началось для народа, пока жизнь не стала в нем более упорядоченной, более легкой, более приятной, чем в неопределенности первой поры. Пока общества еще колеблются без убеждений и без правил даже и в повседневных делах и жизнь еще совершенно не упорядочена, как можно ожидать созревания в них зачатков добра? Пока это все еще хаотическое брожение предметов нравственного мира, подобное тем переворотам в истории земли, которые предшествовали современному состоянию нашей планеты в ее теперешнем виде. Мы до сих пор еще в таком положении.

Первые наши годы, протекшие в неподвижной дикости, не оставили никакого следа в нашем уме и нет в нас ничего лично нам присущего, на что могла бы опереться наша мысль; выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода. А между тем именно на них основана жизнь народов; именно из этих идей вытекает их будущее и происходит их нравственное развитие. Если мы хотим подобно другим цивилизованным народам иметь свое лицо, необходимо как-то вновь повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого мы имеем историю народов и перед нами итоги движения веков. Без сомнения, эта задача трудна и одному человеку, пожалуй, не исчерпать столь обширного предмета; однако, прежде всего надо понять в чем дело, в чем заключается это воспитание человеческого рода и 10

каково занимаемое нами в общем строе место. <…>

А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы - воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ни чему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Удивительное дело! Даже в области той науки, которая все охватывает, наша история ни с чем не связана, ничего не объясняет, ничего не доказывает. Если бы орды варваров, потрясших мир, не прошли прежде нашествия на Запад по нашей стране, мы едва были бы главой для всемирной истории. Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера. Когда-то великий человек вздумал нас цивилизовать и для того, чтобы приохотить к просвещению, кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но к просвещению не прикоснулись. В 11

другой раз другой великий монарх, приобщая нас к своему славному назначению, провел нас победителями от края до края Европы; вернувшись домой из этого триумфального шествия по самым просвещенным странам мира, мы принесли с собой одни только дурные идеи и гибельные заблуждения, последствием которых было неизмеримое бедствие, отбросившее нас назад на полвека. В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его; пока, что бы там ни говорили, мы составляем пробел в интеллектуальном порядке. Я не перестаю удивляться этой пустоте, этой удивительной оторванности нашего социального бытия. В этом, наверное, отчасти повинна наша непостижимая судьба. Но есть здесь еще, без сомнения, и доля человеческого участия, как во всем, что происходит в нравственном мире.

Чаадаев П.Я. Статьи и письма. – М., 1989.

***

[В ХХ веке продолжается обсуждение особенностей развития России. Так, в начале столетия, а именно в период с 1914 по 1917, известный русский философ Н. Бердяев пишет целый ряд статей, вошедших в сборник ―Судьбы России‖. Мыслитель пытается не просто охарактеризовать неким образом Россию, но и подвести своеобразный итог сложившимся на этот счет концепциям, в частности славянофилов и западников. Здесь представлена первая статья Н. Бердяева ―Душа России‖.]

В первом номере журнала "Летопись" напечатана очень характерная статья М. Горького "Две души", которая, по-видимому, определяет направление нового журнала. Статья вращается вокруг вечной темы русских размышлений, вокруг проблемы Востока и Запада. С этой темой связана вековая распря славянофилов и западников. Тема - основная для нашего национального самосознания и очень ответственная; тема - основная для философии истории и требующая серьезной философской подготовки. Как 12

отнесся к ней наш прославленный писатель? М. Горький пишет таким тоном, как будто делает открытие. Он, по-видимому, чувствует себя первым радикальным западником в России. "Мы полагаем, что настало время, когда история повелительно требует от честных и разумных русских людей, чтобы они подвергли это самобытное всестороннему изучению, безбоязненной критике. Нам нужно бороться с азиатскими наслоениями в нашей психике". Можно подумать, что изучение и критика нашей самобытности только теперь должна начаться. Но ведь долгие десятилетия западничество было господствующим направлением русской мысли. Ни один народ не доходил до такого самоотрицания, как мы, русские. Явление - совершенно невозможное на Западе, где пышно расцвел национализм. И где же можно найти настоящее обоготворение Западной Европы и западноевропейской культуры, как не в России и не у русских? Отрицание России и идолопоклонство перед Европой – явление очень русское, восточное, азиатское явление. Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской души. Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы, взгляды которых, кстати сказать, я в большей части не разделяю, были первыми русскими европейцами, так как они пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западной мысли, как подражают дети. Славянофилы пробовали делать в России то же, что делал в Германии Фихте, который хотел вывести германское сознание на самобытный путь. А вот и обратная сторона парадокса: западники оставались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейской культуре так, как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей, для которых европейская культура есть мечта о далеком, а не внутренняя их сущность. Для русского западника-азиата Запад - обетованная земля, манящий образ совершенной жизни. Запад остается совершенно внешним, неведомым изнутри, далеким. У западника есть почти религиозное благоговение, вызываемое дистанцией. Так дети относятся к жизни взрослых, которая представляется им удивительной и соблазнительной 13

именно потому, что она совершенно им чужда. Поистине в русской душе есть "азиатские наслоения" и они очень всегда чувствуются в радикальном западничестве горьковского типа. В радикальном западничестве русской интеллигенции всегда было очень много не только совершенно русского, чуждого Западу, но и совершенно азиатского. Европейская мысль до неузнаваемости искажалась в русском интеллигентском сознании. Западная наука, западный разум приобретали характер каких-то божеств, неведомых критическому Западу. Даже Бюхнер, третьестепенный популяризатор поверхностных идей, превратился в катехизис, внушающий религиозное к себе отношение. Самоценность же мысли и познания у нас всегда отрицалась. Вот от этого азиатства пора бы освободиться русскому человеку, культурному русскому человеку. Западный человек не идолопоклонствует перед своими культурными ценности из глубины. Творческая самобытность свойственна европейскому человеку. В этом и русский человек должен быть подобен человеку европейскому.

Русскую самобытность не следует смешивать с русской отсталостью. Это прискорбное смешение слишком свойственно самым различным направлениям. Россия - страна культурно отсталая. Это факт неоспоримый. В России много варварской тьмы, в ней бурлит темная, хаотическая стихия Востока. Отсталость России должна быть преодолена творческой активностью, культурным развитием. Но национальная самобытность ничего общего не имеет с отсталостью, - она должна выявиться на высших, а не на низших ступенях развития. Наиболее самобытной будет грядущая, новая Россия, а не старая, отсталая Россия. Подлинное национальное сознание может быть лишь творческим, оно обращено вперед, а не назад. Так было у всех народов Европы. <...>

Бердяев Н. Судьба России. М., 1990

***

[В настоящее время споры о России и ее историческом предназначении 14

не заканчиваются. Этот вопрос по-прежнему остается для нас первостепенным по значимости. Здесь представлен отрывок из работы современного отечественного исследователя В.М. Межуева, где предлагается рассмотреть старые проблемы с позиции цивилизационного подхода.]

О России как особой цивилизации стали писать сравнительно недавно и явно под воздействием происходящих в ней перемен. <…> Избранная нашими реформаторами стратегия модернизации России по образцу этих стран, названная «вхождением в современную цивилизацию», заставила задуматься о том, в какой мере эта стратегия учитывает российскую специфику, считается с ней. Вопрос этот и побудил многих исследователей распространить на Россию так называемый «цивилизационный подход», представить ее как особое цивилизационное образование. <…>

Непроницаемость России для интеллектуального дискурса Запада многими объясняется просто: Россия не является органической частью Запада, где этот дискурс сложился и оформился. Как России порой трудно понять Запад …, так и Западу трудно понять Россию, представить ее в терминах собственной научной рациональности. Ситуация, казалось бы, типичная для встречи одной цивилизации с другой.

В действительности не все так просто, как может показаться на первый взгляд. <…> Ведь в сознании россиян постоянно жила тема не только их особости и самобытности, но и их отсталости, недостаточной развитости по сравнению с Западом. Эта западническая тема, наряду со славянофильской (то, что западники считали отсталостью России, славянофилы оценивали как ее самобытность), является сквозной в истории русской общественной мысли. <…>

Столкновение этих основных русских тем – самобытности и отсталости – говорит о том, что вопрос о цивилизационной идентичности России остается открытым, не имеет однозначного решения, провоцирует взаимоисключающие мнения. Одни тянут к современному Западу, другие – к 15

дореволюционному прошлому, третьи мечтают о реставрации коммунистического режима. На нашем пространстве как бы сосуществуют и сталкиваются между собой разные России, между которыми трудно найти что-то общее. Мы либо грезим о прошлом, либо проклинаем его. Кто-то не приемлет ничего, что связано с Западом, для кого-то даже слово «патриотизм» является бранным. И каждый видит в другом заклятого врага России.

Вопреки мнению, что Россия уже сложилась как особая цивилизация, напрашивается другой вывод: она и сегодня находится в поиске своей цивилизационной идентичности, своего места в мировой истории. Поиск этот далеко не завершен, что и подтверждается длящимися несколько столетий спором о том, чем является Россия – частью Запада или чем-то отличным от него. <…> Если Запад осознает себя как сложившуюся цивилизацию, то Россия – еще только как идею (разумеется, по-разному трактуемую), существующую более в голове, чем в действительности. Подобное направление мысли выходит на первый план тогда, когда реальность находится в состоянии брожения, не отлилась в законченную форму, не застыла в своей цивилизационной определенности. И в нынешнем виде Россия являет пример страны, не столько обретшей свою определенность, сколько в очередной раз осознавшей необходимость ее обретения.

Межуев В.М. Идея культуры. Очерки по философии культуры.

– М: Прогресс-Традиция, 2005. С. 325-327

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ КУЛЬТУРЫ (X – XIII ВВ.)

СЛАВЯНСКОЕ ЯЗЫЧЕСТВО: СИСТЕМА БОГОВ, РИТУАЛОВ И ОБРЯДОВ

[К настоящему моменту проведено немало исследований относительно славянского язычества. Анализируя их результаты, мы можем с некоторым сожалением констатировать тот факт, что невозможно дать единую и целостную картину представлений наших предков. Среди ученых нет общего мнения как относительно богов, так и относительно некоторых обрядов. Представленный здесь взгляд на славянское 16

язычество сформирован в рамках исторической школы Б.А. Рыбакова.]

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЧЕЛОВЕКЕ И ЕГО МЕСТЕ В МИРОЗДАНИИ У ДРЕВНИХ СЛАВЯН

Большое внимание славянская мифология уделяла самому человеку, выделяя его в ряду других существ. Человек происходит от Земли-прародительницы. Нити его жизни прядут богиня судьбы Мокошь с помощницами Долей и Недолей.

Однако абсолютного фатализма в верованиях славян не наблюдалось. За каждым оставалось право тягаться с судьбой. Человек — единственное существо в мироздании, обладающее способностью соотноситься со всеми его уровнями и представителями. Он имеет бессмертную душу и посмертное существование. Отсюда вытекал культ предков. Он включал в себя поминальные дни, ритуал проводов в «мир иной» и «встреч» душ предков. Вплоть до XI в. у восточных славян был распространен обряд ритуального умерщвления стариков. Он был связан с верой в магическую силу того света и надеждой на покровительство душ, туда отшедших. Показательно, что у славян не существовало понятия ада как места мучения грешников, хотя и бытовало представление о пекальном царстве.

В славянской мифологии все элементы мироздания объединял образ мирового дерева. Им чаще всего выступала солнечная береза, растущая на горе в Березани «вниз ветвями и вверх корнями». С ее помощью моделировалась вся картина обжитого пространства; три царства (небо, земля и пекло), четыре стороны света и соответствующие им ветра, оппозиция жизни и смерти. Такое дерево на изображениях часто сопоставлялось с женщиной. К трем его вертикальным уровням относились разные животные: к ветвям - птицы, к стволу - пчелы, к корням - змеи. В искусстве народной вышивки эти мотивы бытуют по сей день.

Мировоззрение славян обнаруживает в себе черты древнего общего индоевропейского представления о борьбе двух противоначал мироздания. Борьбу света и тьмы у славян олицетворяли Белобог и Чернобог и отражали понятия «явь» и «навь». Явь, или Белый свет, - то, что сотворено всеобщим 17

справедливым законом Правью. Все, что Правью-Правдой не является, - это Навь. Для человека закон Прави воплощался в признании неразрывного единства живущих с праотцами и богами и стремлении следовать тропой любви. Хрупкость равновесия двух противоначал отражали представления о борьбе Правды с Кривдой. Правда Кривду хоть и переспорила, но улетела на небеса к самому Пращуру, а Кривда осталась на Матери Сырой Земле.