Yastrebitskaya_A_L_-_Srednevekovaya_kultura_i_gor

Становление археологии Средневековья как комплексной науее связей с историей и этнографией, фольклористикой, историей культуры, нумизматикой, палеографией и т.д. приходится, собственно, также на 20—30-е годы. В этой области оказались сконцентрированы лучшие научные силы и были подготовлены кадры специалистов отечественной истории (АА. Спицин, д.В. Арциховский, М.К. Каргер, БА. Рыбаков, В.И. Равдоникас, H.H. Воронин, П.Н. Третьяков и др.). Уже в предвоенные годы была осознана важность изучения древнерусских городов — их происхождения, сил, участвовавших в их образовании, городских функций, в целом — процесса градообразования на Руси в домонгольский период; заложены основы изучения хозяйственной жизни города, его материальной культуры и повседневной жизни, топографической и социальной структуры, но то, что особенно бросается в глаза и что имело важное значение с точки зрения перспектив развития, так это ясно выраженная тенденция общеметодологической направленности исследований — ориентация на массовый материал, на реконструкцию в целом селищной структуры и ее эволюции, системы, типологии, иерархии поселений, включая сельские. Уже тогда была осознана продуктивность соединения специфически археологических методов анализа материала с исследованием топонимики, терминологии агломераций письменных источников, с историко-географическим подходом — словом, все то, что составило позже, в 60-е годы одну из принципиальных познавательных основ археологии Средневековья как новой дисциплины западной медиевистики, а в нашей стране, начиная с 50-х годов, стало отправной точкой историко-археоло-

гического изучения древнерусских городов.

Поступательное движение в этом направлении в послевоенный период нашло выражение в складывании к середине 50-х годов специализации археолого-исторических исследований города. Наряду с традиционным интересом к материальной культуре и хозяйственной жизни (ремесла, денежно-весовые системы и др.), организации управления, профессиональным объединениям в городах (Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров, A.B. Арциховский, В.Л. Янин, Б.А. Колчин, В.В. Седов и др.), развернулось изучение средневекового урбанизма: городского зодчества (H.H. Воронин, М.К. Каргер, Б.А. Рыбаков, АЛ. Монгайт и др.), военно-оборони- тельного строительства (П.В. Раппопорт). Тогда же были обобщены и первые результаты изучения городской средневековой цивилизации45 К 60-м годам изучение города сформировалось в одно из ведущих направлений отечественной археологии Средневековья.

131

Это положение сохраняется до сих пор; и сегодня археология ^ та область, где практически осуществляется развитие отечественной медиевистической урбанистики, как современной полидисциплинарной науки.

Археологические исследования Древней Руси и последующих периодов русской средневековой истории дали богатый материал для разработки принципиальных проблем как истории уже сложившегося города, так и в целом процесса градообразования в восточнославянских землях, его факторах, движущих силах, стадиях, специфике форм и их динамике. Это стало возможным благодаря расширению границ самой городской истории в результате изучения и реконструкции ее подготовительной, протогородской^ и ранней стадий.

Археология раннесредневекового города, базирующаяся на современных методах полевых исследований, новых методиках лабораторного анализа, использующая в своих интерпретациях материалы и подходы смежных дисциплин, создала исследовательскую основу для общих синтезирующих выводов и сравнительноисторических оценок городского развития не только в восточнославянском, но и шире — в общеевропейском ареале. Прежде всего это относится к проблемам происхождения города и его ранней истории.

С этой точки зрения, внимания заслуживает фундаментальный обобщающий труд, изданный в серии «Археология СССР», суммирующий важнейшие результаты археологического изучения истории Древней Руси, так же как и его теоретические интерпретации, касающиеся прежде всего проблем становления города и средневековой урбанизации 4 6 В работе над ним участвовали ведущие отечественные специалисты по археологии и истории древнерусского города. Полезным дополнением к этому обобщающему труду, с точки зрения интересующих нас проблем, являются также материалы V Международного конгресса славянской археологии (Киев, сентябрь 1985), посвященного славянскому средневековому городу47

Не#ставя здесь целью всесторонний детальный анализ материалов названных изданий,, мы хотим обратить внимание лишь на некоторые принципиальные моменты развиваемой в них общей концепции градообразования на Руси, приобретающие особый интерес в контексте данной работы и в свете того, что уже известно науке сегодня о городском развитии в странах средневековой Европы в целом.

Прежде всего — это отказ от традиционных клише при определении факторов процесса градообразования и содержания поня-

132

хия «город», будь то те или иные модификации «торговой» теории А. Пиренна или автоматически распространяемой на период X— XIII вв. традиционной характеристики уже сложившегося города высокого Средневековья как «центра развитого ремесла и торговли». Образование городов на Руси, как показывает археологический материал, — длительный процесс, насчитывавший не одно столетие прото- и раннегородской истории48 Соответственно, иерархия функций, осуществлявшихся городом, как особым типом поселения, не оставалась неизменной. Являясь местом средоточения ремесел и торговли древнерусский город был одновременно и административно-хозяйственным центром большой сельской округи (волости), и ее военно-политическим ядром, и, благодаря обязательному наличию церкви, центром идеологического воздействия. Именно эта «полифункциональность», отвечавшая потребностям древнерусской государственности и формирующегося феодального общества, выделяла город из массы сельских поселений. Таким образом, как считают археологи, содержание понятия «древнерусский город» — «значительно шире» традиционного определения города, как торгово-ремесленного поселения с формирующейся посадской общиной

Археологи фиксируют «заметное место» специализированных, «сложных» ремесел и торговли в хозяйственной жизни прото- и раннесредневековых городов, включение многих из них в международный обмен, но одновременно подчеркивают они и фактическое превалирование административно-военных и хозяйственных функций этих агломераций и их важную роль как в превращении многих протогородов в ранние города, так и в их последующем развитии. Лишь со временем, с середины XII— XIII в., ремесленное производство постепенно начинает определять развитие городской экономики, а сами города — «выполнять роль внутриэкономических рынков своих округ»50 Это обстоятельство, по мнению, в частности, авторов коллективного труда о древнерусских городах, отражает «специфику» процесса градообразования в Древней Руси, ведущая роль в котором принадлежала изначально «военно-родовой и превращавшейся в феодальную знати окрестных территорий»51 Купцы и ремесленники появились в городах «следом за феодалами или вместе с ними».

Феодалы (а не крестьяне округи), согласно этой концепции, были первыми потребителями изделий ремесленников и товаров купцов, и городами на Руси становились прежде всего те агломерации, где «сосредоточивался, перераспределялся и перерабатывался (при посредстве купцов и ремесленников) прибавоч-

133

ный продукт», полученный в виде общественных взносов, даней, судебных пошлин, военных контрибуций, земельной ренты. Именно он составлял собственно «экономический базис» развития городского ремесла и торговли, поэтому рост и значение городов в раннюю эпоху непосредственно зависели от их места в социаль- но-политической структуре формировавшейся древнерусской государственности, от размеров и плотности населения их округи — волости.

Вплоть до середины XII в. большинство древнерусских ремесленников работало на заказ, используя сырье заказчиков — князей, бояр, дружинников, духовенства. Переход к работе на рынок происходил постепенно и сначала в крупнейших центрах, что подтверждается «археологически уловимым» движением изделий городских ремесленников в деревню; «только тогда ремесленное население городов обретает определенную экономическую независимость и устойчивость».

Такова концепция в целом. В этой концепции привлекает прежде всего стремление подчеркнуть сложность процесса градообразования — сложность его социального пейзажа, имеющего мало общего с расхожими априорными схемами и клише. «Ни ремесленные поселки, в чистом виде до сих пор не обнаруженные археологами, ни торговые рядки, не известные письменным источникам ранее XV в., ни рядовые сельские поселения ни в одном достоверном случае не оказались подосновой возникновения ка- кого-либо древнерусского города X—XI вв. Всегда в роли будущего городского ядра выступает укрепленное поселение, организующее вокруг себя относительно значительные территории» 2 Нельзя не заметить также и определенное «созвучие» (при всем своеобразии исторического и социально-политического развития Руси) того, что археологи выделяют как «специфику» древнерусского города,

стем, что современная медиевистическая урбанистика фиксирует

враннегородской истории Западной Европы. Как уже отмечалось выше, французские историки Ж. Дюби и П. Тубер одними из первых в современной историографии обратили внимание на связь урбанизационного процесса с активностью формирующегося сеньориального, феодального класса (т.н. движение incastellamento — возведения укрепленных замков, как центров феодальных поместий) и сложением системы его господства. Именно положение в системе власти, административные функции, статус центра сеньории — то, что по мнению этих исследователей, вьщеляло город и в глазах современников и по существу его функций из округи, по отношению к которой он выступал на первых порах, по образному выражению Ж. Дюби, как «охраняющий паразит».

134

Так же как и их западные коллеги, отечественные археологиурбанисты едины в признании множественности путей (корней) генезиса городов на Руси: племенные и межплеменные центры, укрепленный стан, погост или центр волости, порубежная крепость и др. Хотя происхождение каждого города имело свою специфику, обусловленную местными особенностями и исторической ситуацией, это, однако, не меняло его сущности как центрального административно-хозяйственного пункта, «в котором с обширной сельской округи перерабатывалась и перераспределялась большая часть произведенного там прибавочного продукта»53 Не меняло это и характера общих факторов и сил градообразования, которые исследователи древнерусского города (как медиевисты на Западе) усматривают в подъеме агрикультуры и развития общественного разделения труда, в трансформации со- циально-политических отношений в связи с процессом феодолизации.

Первые города (IX в., первая половина X — середина XII в.), как показывают археологические исследования, получают развитие в регионах с развитой агрикультурой и высокой плотностью населения. Это — основные области расселения восточного славянства, где сформировались важнейшие древнерусские княжества (Киевское, Черниговское, Переяславское, Волынское). Но и следующая волна градообразования, с середины XII в. охватившая другие регионы, в том числе и лесной зоны, по существу, была связана с процессами того же порядка — внутренней колонизацией, укреплением феодальной политической власти на местах, развитием вотчинного хозяйства (княжеского, церковного, боярского).

Расширение границ ранней истории средневекового города, учет разнообразных факторов и сил, причастных к его возникновению и развитию, заставляет задуматься об источниках аккумуляции изначальных городских состояний и элементах, участвовавших в формировании новой, городской социальной общности, в том числе и ее ведущих слоев. Для традиционной историографии, оперировавшей пиренновской концепцией происхождения средневекового города, вопрос этот, как известно, проблемы не составлял. Само собой разумелось, что именно дальняя торговля и экспортные ремесла были той базой, на которой сформировалось городское «сословие» и сложились городские богатства. Но материалы, в частности, на сегодня глубже изученных городов средневековой Франции, показывают, что их подъем был сопряжен с обогащением прежде всего тех, кто владел землей в самом городе и его округе, причем, не только аллодами, но и фьефами

135

и различными видами аренды. Именно доходы от эксплуатации земельной собственности, ренты, спекуляции землей, наряду с ростовщическими операциями, были главным источником богатств ведущих городских фамилий, в частности в Генте, где, по выражению французского историка-медиевиста А. Шедвиля, городские держания очень рано «выскользнули из сеньориальной системы», став аллодиальной, наследственной собственностью могущественных «ѵіге hereditarii». Они, также как клирики и рыцари других городов (например, Руана), активно участвовали в спекуляциях зерном. Скупали по низким ценам десятины у монастырей, перепродавая затем зерно столь дорого, что это вызывало негодование городских низов. Купцы, конечно, имелись в городах, но они, как считает тот же Шедвиль, не определяли состояния рынка пищевых продуктов, самого важного для города еще и в начале XII в., а их положение и возможности разбогатеть во многом зависели от связей в среде городских «грандов». В большей части городов Франции купцы составляли меньшинство по сравнению с другими элементами, участвовавшими в формировании высшего слоя городского общества: клириками, особенно многочисленными в епископских центрах, и рыцарями, процент которых возрастал по мере продвижению к Югу. Очень редки были и города, ремесленное процветание которых зависело от «динамизма» торговцев сукном. Подобная ситуация, по мнению Шедвиля, имела место еще и в первые десятилетия XII в.54

Трудно переоценить вклад отечественной археологии в изучении и этой, одной из центральных проблем средневековой городской истории, причем не только ранней. В этой связи необходимо выделить особо и прежде всего исследования Новгорода Великого, в которые вложило душу и творческую энергию не одно поколение ученых.

Уникальность новгородской археологической экспедиции, которой сначала на протяжении многих лет руководил A.B. Арциховский, а сегодня возглавляет B.JI. Янин, заключается в возможности сопос^вления и корректировки всей совокупности материальных находок с данными массового письменного источника «местного» же происхождения — новгородскими берестяными грамотами. Иными словами, речь идет о возможности фундированного и на сопоставимой основе социоэкономического и социокультурного синтезирующего изучения.

Открытие берестяных грамот, как отмечает B.JI. Янин, позволило персонифицировать открытые археологами городские усадебные комплексы и получить их социальные характеристики;

136

определить характер соседских связей и преемственность владельческих прав, хозяйственный облик усадеб и на этой основе — реконструировать заново социально-политическую структуру города и шире — процесс его становления как специфической хозяйственной, социально-политической целостности и роль в процессе рождения и развития средневекового города феодальной собственности55

Переосмысление на базе новых данных социальной структуры Новгорода подрывает в принципе традиционные представления (восходящие, по сути, к той же пиренновской концепции) о происхождении этой мощной торговой эмпории и социальных силах, определивших ее экономическое и политическое возвышение и процветание. Специфическая особенность новгородских боярских усадеб, как показывают современные исследования, в их характере хозяйственного комплекса, где господские хоромы соседствуют с ремесленными мастерскими, которыми, собственно, и была произведена основная масса добытых археологами материальных свидетельств новгородского ремесленного производства. B.JI. Янин обращает внимание на их месторасположение — именно на «демократическом» посаде, традиционно рассматриваемом как место проживания исключительно ремесленного населения. Объединенные в кланы, восходящие к общему предку, боярские роды являлись собственниками значительной части городской земли и как таковые в своей совокупности образовывали городскую корпорацию. ВЛ. Янин подчеркивает противоречивую двойственность, амбивалентность хозяйственной структуры клана. Состоявший из ряда разных усадеб, он обнаруживает «две линии» — «к автаркии» и одновременно — «к рынку». К автаркии — в силу имевшей место разнообразной ремесленной специализации ремесленных мастерских отдельных усадеб; рыночная же ориентация хозяйства вытекала из наличия избыточного продукта (как ремесла, так и сельскохозяйственной и промысловой деятельности), с одной стороны, и потребности в иноземном сырье — с другой.

Комплексное археологическое изучение фиксирует появление этой социально-экономической системы, базирующейся на корпоративной феодальной земельной собственности, уже в X— XI вв., то есть как подчеркивает ВЛ. Янин, задолго до появления («не раньше начала XII в.») вотчинного землевладения в новгородской земле. Оно же указывает на «поразительную» стабильность социальных и хозяйственных характеристик этой системы, «одинаковых в X—XI и в XII—XV вв.»: «Они были городскими центрами переработки сельскохозяйственного продукта и

137

ремесла; сырьевая база последнего связана также с использованием такого продукта или с результатами его реализации на зарубежных рынках»

Выступающее как городская корпоративная общность, новгородское боярство обладало правом и возможностью сбора ренты с подвластных земель — важнейшего источника (наряду с тесно связанной с этой прерогативой ростовщической практикой) обогащения.

Результаты новейших историко-археологических исследований Новгорода, касающиеся, в частности, возникновения и специфики его социально-политической структуры, заставляют задуматься о «подоснове» могущества современных ему близких по типу западноевропейских городов, управление которыми также находилось в руках «коллективного сеньора» — патрициата.

Прежде всего это, конечно, ближайший сосед и торговый партнер Новгорода — ганзейский Любек, но также и господствовавшие в Средиземноморье и на Адриатике Венеция и Дубровник. Современная урбанистика располагает, как мы пытались показать выше (в предшествующих очерках), уже достаточно обширным сопоставимым материалом для сравнительно-исторического анализа в целом в рамках средневековой Европы. Думается, что исследование хозяйственно, социально и политически близких городских форм, независимо от их географического места расположения, таит в себе еще немало открытий, способных обогатить наши представления о становлении и природе средневековой урбанизации и помочь отрешиться от многих стереотипов, так или иначе дающих о себе знать.

Так, в частности, уже и сейчас представляется поспешным, поверхностным распространенное категорическое противопоставление русских раннефеодальных городов западноевропейским и одновременно столь же прямолинейное сближение их с «городами среднеазиатскими», «восточными». Во-первых, как показывают зарубежные исследования, западноевропейские города на первой стадии своей истории (где-то до середины XII в.) были весьма далеки даже в регионах ранней урбанизации от того хрестоматийного офаза, «центра ремесла и торговли», которым руководствуются обычно, проводя сопоставление. Во-вторых, историко-архе- ологическое изучение урбанизационных процессов в славянских странах убедительно показывает, что там, как и на Западе, шло не параллельное развитие некоего прообраза «будущих» общественных отношений, но сложный и специфический процесс внутри самой феодальной (или феодализирующейся) системы. Речь идет, по выражению Ж. Jle Гоффа, о «городской ткани»,

138

вписанной в ее «пространство и функционирование», которая при том обнаруживает повсеместно, наряду со специфическирегиональными чертами (ритмы урбанизации, формы урбанизма, степень самостоятельности городских общин и т.п.), бросающиеся в глаза общие характеристики58 В раскрытии этой специфической сложности происхождения и социальной природы европейского средневекового города, как составной части современной ему общественно-экономической системы, в констатации многообразия и одновременно общности его конкретно-исторических форм заключается, на мой взгляд, одно из важнейших достижений урбанистических исследований 70—80-х годов как за рубежом, так и в нашей стране. Это последнее особенно важно как еще одно подтверждение единства тенденций мировой науки — единства, заявляющего о себе вопреки всем барьерам — будь то идеология или фантомы «национальных» историографий.

Примечания

1 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 11.

2 Die Stadt des Mittelalters//Hrsg. von Haase C. Darmstadt, 1972—1976. Bd 1-3; Haase C. Vorwort//Ibid. Bd 1. S.VIII-6.

Петруиіевский Д. Возникновение городского строя средних веков: Очерк теорийЦБелов Г. фон. Городской строй и городская жизнь средне-

вековой Германии. М., 1912. С. ІХѴІІ.

4 Weber М. Die Stadt: Begriff u. Kategorien (1921)//Die Stadt des Mittelalters... Bd 1. S.34-59.

5 Vercauteren F\ Die Spätantike Civitas im frühen Mittelalter (1961)//Ibid.

S. 122-138.

6Haase C. Stadtbegriff und Stadtentstehungsschichten in Westfalen: Überlegungen zu einer Karte der Stadtentstehungsschichten (1958) // Ibid. S.60-94.

7Rörig F. Die Stadt in der deutschen Geschichte (1952)//Ibid. S.7—33.

8Ennen E. Die Stadt zwischen Mittelalter und Gegenwart (1965)//Ibid.

S.416—436.

139

9 Ammann H. Wie Gross war die mittelalterliche Stadt (1965)//Ibid. S.408— 415.

10Frölich K. Das Verfassungstopographische Bild der mittelalterlichen Stadt im Lichte der neueren Forschung (1953)//Ibid. S.274—330.

11Kroeschell К Stadtrecht und Stadtrechtsgeschichte (1963)//Ibid. Bd 2.

S.281-299.

12Ebel W. Lübisches Recht im Ostseeraum (1967(//Ibid. S.255—280.

13Ennen E. Das Städtewesen Nordwestdeutschlands von der fränkischen bis zur salischen Zeit (1964)//Ibid. Bd 1. S. 139-195.

14Schlesinger W. Über mitteleuropäische Städtelandschaften der Frühzeit

(1957)//Ibid. S.239—273.

15GanshofL. Einwohnergenossenschaft und Grafin den flandrischen Städten während des 12. Jahrhunderts (1957)//Ibid. Bd 2. S.203-225.

16Vogel W. Wik-Orte und Wikinger: Eine Studie zu den Anfängen des germ.

Städtewesen (1935)//Ibid. Bd 1. S. 196-238.

17См.: Ennen E. Die europäischen Stadt des Mittelalters Göttingen, 1972.

S.46-104.

18Haase C. Die mittelalterliche Stadt als Festung...//Die Stadt des Mittelalters. Bd 1. S.387.

19Reinke H. Über Stadtegründungen und Phantasien (1957)//Ibid. S.331—

363.

20Mitteis H. Über den Rechtsgrund des Satzes «Stadtluft macht frei» (1952)//

Die Stadt des Mittelalters. Bd. 2. S. 182—203.

21Heimpel H. Auf neuen Wegen der Wirtschaftsgeschichte (1933)//Ibid. Bd 3. S.9-32.

22Ammann H. Deutschland und die Tuchindustrie Nordwesteuropa im

Mittelalter (1957)//Ibid. S.55-137.

23JechtH. Studien zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte

(1925)//Ibid. S.217—256.

24Pitz E. Wirtschaftliche und soziale Probleme der gewerblichen Entwicklung im 15/16. Jahrhundert nach hansisch-niederdeutschen Quellen (1966)//Ibid. S.137—177.

Maschke E. Das Berufsbewutsein des mittelalterlichen Fernkaufmanns

(1964)//Die Stadt des Mittelalters. Bd 3. S. 177-216.

26 Mqpchke E. Die Unterschichten der mittelalterlichen Städte Deutschlands//Ibid. S. 345-454.

77 Brunner O. «Bürgertum» und «Feudalwelt» in der europäischen Sozialgeschichte (1956)//Ibid. S.480—502.

28 Aubin H. Die deutschen Stadtrechtslandschaften des Ostens (1934)//Die Stadt des Mittelalters. Bd 2. S.226-254; Ebel W. Op. cit. S.244-280.

7Q См.: Археологические изучения памятников VI—XV вв. в Чехии, 1975—1985. — Прага, 1985. С.З—4, 31-62; RichterМ. Predmluva//Stredoveka

140