Yastrebitskaya_A_L_-_Srednevekovaya_kultura_i_gor

объявленный, на случай возможных претензий наследников, «движимостью».

Крепость родственной группы в среде любекских ратманов обнаруживает себя в практике возведения часовен, обустройстве фамильных захоронений, проведении фамильных заупокойных месс, на которые завещаются специальные суммы наследникам. В хозяйственной сфере это проявляется в создании семейных торговых компаний, кратких мобильных объединений для проведения отдельных деловых операция и т.п.

Любекские завещания позволяют выделить и круг родственников, составляющих семейный клан — это прежде всего члены малой семьи — супруги и их дети; затем — братья (мужа), нередко являющиеся опекунами малолетних детей завещателя; сестры и их мужья, племянники и племянницы; мать-вдова, тетки, дядья по отцу, но также и по материнской линии; нередко также и двоюродные братья и сестры. Этот круг родственников фигурирует в качестве свидетелей при заключении сделок и оформлении завещательного акта; получателей денежных легат; претендентов на недвижимость, домашнюю утварь, оружие завещателя, на его паи в совместных с родственниками и посторонними семье лицами товариществах и компаниях.

При всей выраженности тенденции к закреплению за собой недвижимости (патримония), супружеская семья, как независимая хозяйственная единица еще и в ХГѴ в., согласно любекским тестаментам, выглядит недостаточно самостоятельной. С этой точки зрения, показательна завещательная практика в отношении жен. Их вдовья доля состояла из приданого, обычно денежного, иногда в ввде рент, дополнительных денежных сумм, платьев и украшений, подаренных мужем, части (иногда и всей) домашней утвари. Иногда им завещались пожизненные ренты из недвижимости супруга (при условии их отказа от повторного брака), гораздо реже — торговое имущество, нереализованные товары. В целом же центр тяжести материальной и хозяйственной жизни перемещался либо к детям, наследующим равными долями отцовский патримоний, либо к их опекуну — родственнику (дяде) из отцовской (реже — материнской) группы.

Завещательная практика любекских бюргеров подтверждает в целом то общее впечатление, которое складывается на массовом материале лучше изученных сегодня средиземноморских торговых центров о том, что городская семья при всей своей специфике в Целом развивалась в общем русле традиционных для средневековой общественной структуры семейно-родственных отношений и связей. Там и здесь явно главное — важность отношений родства,

189

не менее значимых для горожанина, чем для крестьянина и феодального сеньора.

** *

Итак, мы проследили характерные черты кровнородственных структур у разных социальных слоев средневекового города. Рассмотренный материал свидетельствует о том, что человеческие связи, основанные на общности крови, общности происхождения, свойстве, играли важную роль также и в городской сфере средневекового общества. Причем это не только не противоречило принципам городской хозяйственной жизни, но даже отвечало и мелкотоварному характеру ремесленного производства и относительно низкому уровню развития денежных и кредитных отношений. Сложностью и прочностью семейно-родственных отношений выделялись именно наиболее активные хозяйственно и политически ведущие слои городского населения — патрициат, нобилитет, крупное купечество, вовлеченные в дальнюю торговлю, экспортное производство, в сложную игру политических и дипломатических сил, далеко выходившую за пределы родного города.

Город несомненно благоприятствовал индивидуализации («приватизации») малой, супружеской семьи, хозяйственно наиболее выраженной, однако, лишь в среде рядовой массы горожан — ремесленников, мелких торговцев. Но даже и в этом случае речь может идти, насколько позволяет судить современное состояние исследований и наш материал, все же скорее лишь о тенденции в этом направлении, чем о ее реализации. То, что нам уже сегодня известно о городской семье, о ее формах, функционировании, роли — культурной, хозяйственной и социальной, политической — практически не оставляет места распространенным априорным представлениям (так или иначе дающим о себе знать в историографии до сих пор) о «разложении традиционных структур» в условиях городской жизни. Речь идет скорее об адаптации к городской среде присущих Средневековью принципов организации кровнородственной преемственности, стратегии брачных альянсов, цену которым бюргерство сознавало не хуже «какогонибудь нормандского или фламандского барона»: патриции Гента любили повторять, что они располагают двумя силами, которые их защищают и поддерживают: это «их башни», укрепленные жилища, и «их родственники»39 В родственной группе средневековый горожанин, как и сеньор, и крестьянин, находил основание своим моральным ценностям и поведению, ибо честь, которую он

190

стяжал, становилась достоянием группы, а бесчестье, которым он мог себя покрыть, падало также на всю группу. Право кровной мести, под знаком которого проходит вся феодальная эпоха, действовало и в городской сфере.

Европейскому городу в средние века были присущи не менее сложные (чем те, что имели место вне его стен) формы организации семейных отношений и родства: многоячейное патриархальное сообщество; фратрерия (совместное проживание братьев), индивидуальная супружеская семья в ее домохозяйственном обрамлении.

Это многообразие соответствовало сложности городской хозяйственной жизни и социально-политической организации и их потребностям, отвечало ценностным представлениям средневекового бюргерства. Типы семьи и родственных объединений, их соотношения варьировали в зависимости от эпохи и региона, типа города, социального и имущественного положения групп городского населения. Но суть дела при этом оставалась неизменной: в среде средневекового традиционного городского общества семья и отношения родства сохраняли свое значение одной из базовых социальных структур. Сложность их форм вполне соответствовала множественности выполняемых ими функций. Развитие средневековой городской семьи протекало (и в этом тоже заключалось ее своеобразие) как бы в постоянном противоборстве двух тенденций — к сплочению вокруг супружеского ядра и родственников (и тем самым к его индивидуализации) и одновременно — к сохранению родственного линьяжа.

МАЛЫЕ ГОРОДА КАК СПЕЦИФИЧЕСКАЯ ФОРМА СРЕДНЕВЕКОВОЙ УРБАНИЗАЦИИ

Постановка проблемы. Малые города — тема, которая в последние полтора десятилетия превратилась в одну из актуальнейших в современной медиевистике. Однако наш материал — не историографическое исследование, поскольку историографии (в прямом смысле этого слова) малого города еще не существует. Можно говорить об «историографии» становления проблемы — проследить утверждение в медиевистике представления о важности ее изучения. Практически нет работ, содержащих концептуальное осмысление самого феномена малых городов. Основываясь на сравнительном анализе данных новейших исследований о городском развитии в средневековой Европе, в отдельных ее регионах и странах, мы рассматриваем ряд проблем, принципиально важ-

191

ных для понимания феномена малых городов, их специфики и их функций, роли в процессе градообразования и развития средневековой урбанизации, ее изменений во времени.

Будучи проблемой европейского городского развития в целом, малые города в то же время — явление, понимание природы которого имеет ключевое значение для оценки урбанистических процессов в странах Центральной и Юго-Восточной Европы — в Польше, Чехии, Венгерском королевстве в Средневековье и раннее Новое время.

Малые города — тема новой социальной истории. В сущности, проблема малого города уже давно присутствует в медиевистике. Она зародилась в начале нынешнего столетия одновременно с осознанием исследователями своеобразия средневекового города. Уже фон Белов акцентировал внимание на «бесчисленном множестве» локальных мелких очагов «промышленного производства», которые, как он полагал, отвечая общему относительно низкому уровню развития ремесла и обмена, составляли одновременно «и особенность, и источник силы» средневековой городской жизни, во всяком случае к востоку от Рейна

Постановка вопроса о малых городах логически вытекала из осознания историками многообразия городских форм жизни в средневековой Европе и попыток их типологизирования. Выделение трех главных хозяйственных типов средневекового города, как и признание широкого спектра сопровождающих их переходных ступеней и форм, стало одним из важнейших достижений (как уже отмечалось в предшествующих разделах этой работы) социальноэкономической истории рубежа и начала XX столетия: был открыт путь к изучению уже не города вообще, но его разновидностей, в том числе и «малых» форм как самостоятельного и^заслуживающего внимания феномена. В классификации X. Йехта малый город выступает практически в двух видах, противополагаемых крупным центрам дальней торговли и экспортных ремесел: как «аграрный город», наиболее распространенная повсеместно, по признанию X. Йехта, форма городского поселения и как центр «промысловоремесленной деятельности с локальной ориентацией».

Сознание важности проблемы малого города выкристаллизовывалось в медиевистике начала столетия и предвоенных десятилетий

вполемике с теорией К. Бюхера и его последователей о замкнутом городском хозяйстве. С этой точки зрения, показательны рассматривавшиеся уже выше работы Р. Хепке (1928) и X. Хеймпеля (1933),

вкоторых был поставлен вопрос о структурных хозяйственных взаимосвязях в пределах исторической области, региона, и в этом

192

контексте — о функциональном взаимодействии городов, разных по масштабам и характеру экономической жизни. По существу, ими была подчеркнута значимость (причем на всех этапах средне- вековой истории) малых городов не только как носителей локаль- ного обмена, но и как звена в межлокальных хозяйственных связях крупных городов и территории в целом. Примерно в эти же годы появляются и первые специальные исследования Г. Аммана, раскрывавшие хозяйственное значение мелких швейцарских горо- дов41 Устойчивый интерес к проблеме малого города проявляла в предвоенный период польская и венгерская историография, глав- ным образом в связи с проблемой формирования национального бюргерства и буржуазии.

Вплоть до начала 60-х годов исследования по малым городам не выходили все же за описанные рамки традиционного «краеведения», и число их было невелико. Западная урбанистика еще прочно сохраняла унаследованное от правового подхода историографии XIX в. традиционное предубеждение к малым городам. Тем не менее, уже рубеж 50—60-х годов стал переломным также и в изучении малых городов. В этом смысле показательны работы западногерманского урбаниста X. Штоба о так называемых неполноценных городах, преимущественно сеньориальных и вотчинных городках, наделенных ограниченными городскими правами и свободами, как формы городского развития в позднее Средневековье и французского историка М. Аполона о малых городах Прованса42 Интерес к ним как бы возродился заново, но уже в ином историографическом контексте обновляющейся послевоенной медиевистики. Принципиальное расширение базы источников, в том числе за счет массового археологического материала, особенно по городам Центральной и Восточной Европы, Скандинавских стран; новые методы анализа письменных источников и новые ракурсы их рассмотрения; обращение к методикам смежных дисциплин, в том числе (и это особенно важно для изучения истории городов) к исторической географии и топографии, использование аэрофотосъемки и тд. — такова «материальная» основа этого обновления.

Не менее важно, однако, изменение и самого принципа подхода к изучению Средневековья и отдельных его феноменов. В отношении средневекового города это выразилось, как уже отмечалось, в стремлении понять город в его функционировании и динамике и °Дновременно — в широком контексте хозяйственных, социаль- ных, политических, культурных процессов в конкретной истори- й к о й области, регионе, стране. Нельзя не отметить известное Сияние на этот общий процесс переориентации урбанистики

марксистских историков с их подходом к трактовке средневекового города как категории экономической, интересом к проблеме хозяйственного взаимодействия между городом и сельской округой, ремесленным и аграрным производством, акцентировкой важности изучения вотчинных городов, рынков, промысловых местечек43

С 60-х годов малые города становятся признанным объектом локальных и региональных исследований прежде всего в историографиях восточноевропейских стран. Важный вклад в изучение проблемы внесли восточногерманские историки, обратившиеся к малым городам в связи с проблематикой генезиса капитализма и социальных движений эпохи Реформации и Великой крестьянской войны; они выступили также инициаторами проведения одной из первых международных конференций по малым городам, показавшей насущность постановки общих проблем, связанных с ними, таких как понятие «малый город», его типология, особенности генезиса, функций и т.п.44

Таким образом, не будучи сама по себе абсолютно новой для урбанистики, проблема малого города, тем не менее, — проблема именно современного этапа ее развития, новый интерес к ней обусловлен иным, системно-функциональным подходом к изучению города, новым источниковедческим и методическим оснащением исторической науки и более глубоким осмыслением города как специфического и регионально многообразного феномена европейского Средневековья. Проблема малого города сегодня — комплексная проблема. Это прежде всего проблема средневекового урбанизма как такового — его специфики, изменений во времени и, конечно же, это проблема самого понятия город: его содержания, сравнительно-исторического изучения.

Вместе с тем, надо признать, что степень изученности малых городов на сегодня в целом все еще такова, что позволяет скорее осознать насущность постановки комплекса принципиальных, связанных с ними вопросов, чем ответить на них45

Одна из актуальных задач состоит в преодолении сложившихся стереотипов в их оценке, предубеждений, выработке подхода к их определению, уяснении их функций и значения в средневековом обществе. Об этом, собственно, и идет речь в этом разделе. Опираясь на материалы современных конкретно-исторических исследований, автор стремится прояснить ряд общих вопросов, важных для понимания роли малых городов не только в урбанизационных процессах в средневековой Европе, но и в ее хозяйственной и социальной жизни, организации власти и политического господства.

194

Терминология. Критерии оценки. Дефиниция. Первый вопрос и первая трудность, с которой мы сталкиваемся обращаясь к проблеме малого города, — его дефиниция. В сущности, то количественное определение, которым мы порой так свободно оперируем, достаточно произвольно, субъективно и фактически сводится к тавтологии: «малый» — значит «небольшой». Как точка отсчета и объект сопоставления, так или иначе присутствует некий обобщенный образ или признанных европейских средневековых метрополий, или — менее крупных, но достаточно значимых областных и региональных центров. Определение «малый» ассоциируется, правда, также с представлением о локальности масштабов хозяйственной деятельности, но, как бы то ни было, речь идет все же о понятии, сформированном под влиянием современных представлений и количественных критериев без учета особенностей, присущих средневековой урбанизации.

Каков же тот количественный формальный предел, с которого начинается в средневековой Европе малый город?

Широкие обобщения в данном случае едва ли возможны. Соотношение между городами по числу жителей, занимаемой площади, так же как, соответственно, и количественные критерии их классификации, варьировали в зависимости не только от страны, региона, области, но также и от хронологического периода. Если, например, агломерация в 5 тыс. жителей на территории Галлии раннего Средневековья заслуживает оценки «большая», то для XIII в. этот рубеж, по мнению JI. Женико, начинается уже с 10 тыс. человек, а в позднее Средневековье, как считает, например, П. Деспор, — с 15—20 тыс. человек. Таким образом, определение количественного предела, с которого «начинается» малый город, зависит от дифференциации городских поселений в целом в изучаемом ареале и в конкретный хронологический период. Во Франции XII—XIII вв. основная масса городов, развившихся из позднеантичных civitates, имела площадь в среднем от 5 до 30 га (за исключением Тулузы — 90 га, Меца — 70 га); были и совсем крошечные — от 1,5 до 3 га. В XII в. это Альби, Клермон, Нойон. Но в XIII в. они, согласно классификации JI. Женико, принадлежали уже к группе значительных центров с населением ок. 10 тыс. человек и площадью не менее 40 га46

Оценивая соотношение между городами по их площади и числу жителей в широком хронологическом диапазоне, следует считаться не только с фактором роста, но и с известной закономерностью развития форм средневековой урбанизации: а именно площадь городских поселений первой, ранней волны урбанизации (как «естественно» выросших, так и «основанных»), как правило, много

195

больше, чем площадь позже возникших городов. Эта особенность, впервые отмеченная К. Хаазе при картографировании и топографическом анализе городов средневековой Вестфалии, прослеживается в центральноевропейском ареале в целом и во Франции. Соответственно изменяется и «предел» площади, с которого начинались «малые» города. Так, в Вестфалии он колебался от 10 до 15 гектаров в период между 1180—1240 гг. и от 5 до 10 гектаров — в интервале с 1240 по 1350 г., но мог быть и еще меньше47

Французские урбанисты, руководствуясь таким критерием, как распространение с XIII в. нищенствующих орденов (этого «барометра уровня урбанизации», по выражению Ж. Jle Гоффа), выделяют в качестве нижней ступени городской иерархии город с одним монастырем ордена францисканцев, предпочитавших, в отличие от доминиканцев, именно небольшие города (верхняя ступень — 3 и более монастырей — как правило, в городах с населением ок. 10 тыс. человек). В Провансе начала XIV в., уже достаточно хорошо изученном демографически, такие города насчитывали обычно ок. 300 очагов, т.е. согласно подсчетам Э. Баратье, — 1500—1800 человек48 В аналогичных, примерно, цифровых показателях определяет малые размеры города и Д. Херлихи для Тосканы начала XV в., исходя из статистических данных флорентийского Кадастра 1427 г. Вместе с тем Д. Херлихи считает, что собственно водораздел между городским и сельским поселением проходит («если учитывать всю совокупность функциональных критериев») много ниже этого уровня, включая бургады городского типа с населением от 800 до 1000 жителей. Он выделяет также поселения в 700—800 человек как «функционально переходный» тип от деревни к малому городу. В целом городское население Тосканы было представлено в начале XV в. городом-гигантом Флоренцией (38 тыс. человек) и 20 «мелкими» центрами, концентрировавшими почти 27% городского населения всей области49

На Пиренейском полуострове уровень, с которого начинался малый город, был много ниже. В 1276 г. 238 городских поселений в области Сориа (Испания) насчитывали по 160—200 жителей, в то время как ее главный город — Сориа — 800 человек. Фуэрос некоторых пограничных городков называют по 36 (Виллафронтина, 1201 г.), 54 (Вилларенте, 1254 г.) человек мужского населения В Наварре середины XIV в. два самых небольших города, из числа исследованных И. Лакаррой, Пуэнте ла Рейна и Яка (данные 1495 г.) насчитывали по 143 домохозяйства, приблизительно 500-— 800 человек (по подсчетам Лакарры).

Результаты исследования численности населения 50 городов Малой Польши, проведенного на основании различного типа

196

источников XIV—XVI вв. польскими и немецкими исследователями, позволяют составить представление о существовавших в этой исторической области соотношениях между размерами отдельных городов и, таким образом, об уровне, с которого здесь начинались мелкие городские поселения. Так, в 1330 г. на вершине городской пирамиды находился «большой город» Краков (ок.12 тыс. жителей); затем следовали два «главных» города Бохня и Сандомир (2200—2500 жителей); еще четыре имели население от 1400 до 1800 человек, два других — от 1100 до 1200 человек; восемь городов насчитывали от 500 до 1000 жителей. Но имелись и еще более мелкие, в частности, монастырские городки в 200—300 жителей. Население ни одного из шляхетских городов не превышало 1200 человек51 Города в 100—200 домохозяйств (от 600 до 1000 жителей из расчета Т. Лалика по 6 человек на домохозяйство) были широко распространены в польских землях XIII—XV вв.52

В качестве критериев для определения размеров города в некоторых случаях могут выступать и иные показатели. В частности, в тех же славянских землях, в Силезии XIII—ХГѴ вв., например, это — число деревень, входивших в подвластный городу административный округ (Weichbild): у мелких городов не было и десяти (для основной массы городов — в среднем 15—20 деревень); или площадь пахотных земель, которая у мелких городов, напротив, как правило, была больше, чем у крупных, и намного превосходила их собственные размеры53 Известным показателем может служить, как показывают современные исследования, и такой демографический фактор, как радиус притока иммигрантов. Для городка Монбризон в области Форез (Франция) он в 1220— 1260 гг. не превышал 10 км в округе города. В другом скромном городе Фореза Сент-Аон-ле-Шатель 78% иммигрантов в 1252— 1348 гг. происходило из деревень, расположенных в 20 км от Уродка. В нижнесаксонском Букстехуде 30% жителей, получивших право бюргерства в XIV—XV вв., были выходцами из зоны Действия городского права. Рост города сопровождался увеличе нием радиуса притока новых жителей. Французские города с населением ок. 10 тыс., например, Аррас, Мец, Реймс, притягивали в XIII в. основную массу людей из области радиусом в 40 км54

Примеры можно было бы умножить. В этом, однако, нет необходимости. Приведенный материал убедительно свидетельствует об относительности количественного понятия «малый» город, 0 трудности выработки (более того, явной непригодности по существу) любой абстрактной, общей для «всех» регионов количе- Ственной характеристики «малого» города, будь то численность Жителей или общая площадь заселенного ими пространства. Это

197

тем более сложно, что речь идет, как мы могли убедиться, не о единичных случаях, но широко распространенном, в некоторых областях и землях — превалирующем виде городских поселений.

Мало что может прояснить и средневековая городская терминология, как латинская, так и языка повседневности. Средневековье почти до самого конца не знало специального термина для определения оппозиции «большой — малый город». Современники классифицировали города по внешнему признаку (наличие стен, например), роду занятий жителей (таковы фр. villes champetres —- сельские города), объему и характеру городских прав и свобод (так, например, у западных славян официальный термин civitas был общепринят на протяжении многих столетий для всех городских агломераций, наделенных правом по магдебургскому образцу), рыночных привилегий (еженедельный торг, ярмарка), положению в системе территориального административного управления (в Вюртемберге XVI—XVII вв. городские поселения с уменьшительным официальным обозначением «Stadtlein», «Stadtle», «Stadchen», как правило, не обладали статусом административного центра в отличие от Amtsflecken), характеру налоговых платежей и обязанностей. С этой точки зрения термин «малый город» в современной литературе распространяется на широкий спектр поселений, далеко не всегда обладавших статусом города и городскими свободами в полном их объеме, — на «неполноценные города» по терминологии X. Штоба, выступающие в источниках под разнообразными правовыми наименованиями55

На текучесть и многозначность средневековой терминологии часто обращают внимание исследователи, и городская терминология не составляет в этом отношении исключения. Более того, она, может быть, даже в еще большей степени сложна для анализа. Средневековье, по замечанию такого тонкого знатока его как Ж. Jle Гофф, не располагало ни дефиницией города, ни заслужи- вающим доверия их инвентарием. Если и имеется феномен, который бы был столь плохо освоен концептуально и терминологически Средневековьем, так это именно город. Civitas, burgus, oppidum, villas castrum, Stadt, ville и др. — эти городские термины, как И другие, содержание которых варьирует в зависимости от типа источника, региона, времени, как правило, редко соответствуют объективным характеристикам агломерации. Но при всей своей текучести, требующей в каждом конкретном случае специального анализа, городская терминология все же не позволяет усомниться в существовании у людей той эпохи представлений об известной иерархии поселений городского типа как с точки зрения их фор" мальных, внешних признаков, о чем уже говорилось, так и соИЯ'

198