1Сихофизиология аддикта

Психология аддикта. Аддиктивную личность отличают черты незре-Iiocth: невыраженность интеллектуальных и духовных интересов, твердых Нравственных норм, неустойчивость, ненасытность, безответственность, рувство стадности. Аддикт хуже переносит трудности повседневной жизни, рем кризисные ситуации («пьяному море по колено»). Преувеличение своих достоинств маскирует скрытый комплекс неполноценности. Внешняя со-{иабельность сочетается со страхом перед стойкими социальными контак­тами и манипулятивностью. Отмечается стремление уходить от принятия решений, говорить неправду, например, обвинять других, зная, что они ревиновны. Характерны стереотипность, повторяемость поведения, зависи­мость и тревожность, склонность к колебаниям настроения.

Антон Кемпинский пишет: «Алкоголь уменьшает мучительность вопро-Ьов, связанных с образом самого себя. Под его влиянием человек кажется самому себе лучше, благороднее, интеллигентнее, отважнее и т. п. Прихо­дится, однако, пить до дна, чтобы дойти до дна своей души. А поскольку дна ргого не существует, чем глубже погружаешься, тем темнее становится, охватывает желание покончить с собой, в чем алкоголь помогает, принося вместо смерти потерю сознания» (Кемпинский, 1998, с. 171).

Аддикты страдают синдромом дефицита удовольствия, который проявля­ется в постоянном чувстве скуки. Жизнь представляется аддикту в основном серой и однообразной, он нуждается в дополнительной стимуляции и направ­ляет всю свою энергию в поисках такой стимуляции. Он сосредотачивается

на той сфере, которая позволяет ему на какое-то время вырваться из состо­яния бесчувственности и апатии. В остальных областях жизни аддикт ведет себя без интереса, все больше уходит от участия в них. До 20% алкоголиков считают свое существование бессмысленным и бесцельным.

Аддикт страдает вследствие переживания внутренней дисгармонии дискомфорта и фрагментации или из-за неспособности думать хорошо о себе а, следовательно, и о других. Еще больше мучений аддикту доставляют саморазрушающие психологические защиты, с помощью которых он пытается скрыть свою уязвимость. За спасительную помощь этих патологических защит приходится платить чувством изоляции, обеднением эмоциональной сферы и неустойчивостью взаимоотношений с людьми. Занимая центральное место в жизни аддикта, объект аддикции идеализируется. Воображение аддикта заполняется фантазиями, в которых он предвкушает каннибальское поглощение объекта аддикции или оргастическое слияние с ним. Благодаря интроекции аддикт тотально и безраздельно контролирует избранный объект. Используя его магическую силу, аддикт приобретает всемогущество, которое защищает больного от признания своих малых возможностей («все могу, только денег на водку не хватает»). Обладая интроектом, аддикт может позволить себе обесценить объект аддикции, чтобы не испытывать зависть к его силе. Девальвация также лишает ценности позитивные альтернативы пьянства («всё не так, ребята!»). Под воздействием проекции пациент пере­кладывает на объект аддикции собственные импульсы и аффекты. Проекция позволяет также перемещать вытесненные недостатки на других людей («все плохое от них, я хороший»). В результате проективной идентификации больной может приписать объекту аддикции собственную враждебность и затем со страхом ожидать какого-то вреда, а свою агрессию считает реак­цией на это. Дихотомическое разделение мотиваций, интроектов и объектов на жизненно необходимые и смертельно опасные приводит к расщеплению. Чтобы сохранить контроль над внутренним и внешним миром, расщепленное сознание прибегает к отрицанию, игнорируя наличие аддикции и ее опас­ность. Невыносимый страх перед этой опасностью удается блокировать с помощью контрфобии, вызывающей чувство азарта с эйфорией от пережи­вания своего бесстрашия, обеспеченной выбросом внутреннего наркотика — эндорфина. Избежать чувства унизительной зависимости помогает псевдо­независимость. Рационализация помогает аддикту сохранять «лицо» («пью, потому что тонко чувствую несправедливость»). Вытеснение способствует игнорированию, вплоть до нелепого отрицания, фактов, которые противо­речат алкогольным установкам. К этой защите склонны неустойчивые и ин­фантильные личности. Более сложно организованную личность длительное вытеснение реальности может разрушить. Изоляция защищает не только от неприятных переживаний, но и от позитивного эмоционального компонен-

Z/l

та жизненных ценностей, конкурирующих с пьянством. Крайняя выражен­ность изоляции эмоций — резонерство А-зависимых. Реактивное образование обычно проявляется в форме экстравагантной культурности, предупреди­тельности после запоя или какого-то проступка. Во внутреннем мире под­черкнутая «уважительность» заменяет вытесненный эгоизм, в межлич­ностных отношениях позволяет избежать критики.

Дональд Винникотт (2000) проводит аналогию между объектом зависи­мости у аддикта и переходным объектом у ребенка. Переходной объект (предмет или деятельность) символизирует для ребенка отсутствующую мать, пока он еще не способен интроецировать материнскую фигуру и быть себе хорошей матерью. Если процесс интроекции тормозится поведением родителей, ребенку приходится расщепить образ себя на две части: одна часть — ложная — соглашается с требованиями внешнего мира, а другая — тайная — составляет субъективный мир ребенка. Затем человек живет так, как будто он «не вполне настоящий» и всю жизнь злоупотребляет переход­ными объектами, которые приносят лишь временное облегчение: наркоти­ками, сексуальными ритуалами, другими людьми или компульсивной дея­тельностью («чем бы дитя ни тешилось...»)

Генри Кристал (2000) обнаружил, что аддиктивные личности, не получив в раннем детстве доступа к эмпатичной (эмоционально чуткой и теплой) матери, помещают свой материнский идеал вовне и отгораживают его, чтобы идеальная мать была внешней, но легко доступной, как пища. В результате идолопоклоннического переноса все доброе приписывается только идеализи­рованной матери, поэтому ее любовь необходимо получить любой ценой. Однако пользоваться любовью — значит нарушить материнские границы, а это переживается как преступление Прометея, заслуживающее мучительного наказания, которое хуже смерти. (Это выколото на плечах наших алкоголиков: «Не забуду мать родную» и «Нет в жизни счастья».) Выходом становится поворот от матери к вещам, так как они заслуживают большего доверия и в ре­зультате становятся аддиктивными объектами. Они приносят удовлетворение и наказание, временное забвение в смертельных объятьях и возрождение.

Джойс Макдугалл (2002) в формировании наркотической зависимости выделяет роль бессознательных страхов и желаний матери, которые тормозят способность младенца быть одному. В результате у него вырабатывается наркотическое отношение к ее присутствию и ее функциям по уходу за ним, формируются созависимые отношения. Со временем психо-активные ве­щества (ПАВ) занимают место переходных объектов детства, однако они не могут обеспечить развития несформированных механизмов независимо­сти, поэтому автор называет объекты аддикции патологическими прехо­дящими объектами. Роль таких объектов могут играть и другие люди, тогда речь идет об эротической зависимости или созависимости.

J i 9 /1ДДИЛ l

Стивен Карпман описал «драматический треугольник», который лег в частности, в основу проанализированной Эриком Берном (1997) игры «Алкоголик». Каждый игрок занимает попеременно одну из трех ролей: Преследователь, Жертва и Спаситель. Получив зарплату, муж приходит пьяный, без денег, и устраивает дома дебош, играя роль Преследователя (а жена — Жертвы). Наутро он мучается с похмелья и исполняет роль Жертвы, вымаливая прощение жены, которая вначале находится в роли Преследователя, а, простив и дав опохмелиться, — в роли Спасителя. Очевид­но, что Преследователь и Жертва нуждаются друг в друге для садомазохист­ских созависимых отношений, при этом Жертва-алкоголик использует готовность Спасительницы-жены самоутверждаться за его счет. Со временем алкоголик подрывает свою самооценку и впадает в зависимость от жены. Когда ей, наконец, удается привести мужа лечиться, для нее это передача роли Спасителя профессионалу, а для мужа — ее предательство и появление совсем уже безжалостного Преследователя (как у Высоцкого: «Обложили меня, обложили...»).

Нейрофизиология аддикта. У детей, родившихся от пьющих матерей («детей субботы»), наблюдается алкогольный синдром плода. Этот синдром является основной причиной задержки умственного развития детей, оставля­ющей далеко позади себя болезнь Дауна. Еще больше распространен у детей такой неспецифический синдром, как минимальная мозговая дисфункция, включающий плохую обучаемость и гиперактивность. По некоторым данным, заболеваемость среди бедных слоев населения составляет 80%. Подростки с этим синдромом не могут безболезненно освободиться от влияния родите­лей, построить хорошие социальные и сексуальные отношения со сверстни­ками и разумно планировать свою жизнь. Часто они пытаются контролиро­вать свою гиперактивность с помощью марихуаны и других наркотиков; снижают остроту депрессивных реакций, принимая алкоголь.

S. Rado (1926,1933) оценивает фармакогенный оргазм, отличающийся от полового оргазма, как одну из целей употребления наркотиков. Он отмечает, что эйфория ведет к потере чувства реальности, уходу от нее и появлению примитивной либидинальной организации, которая характеризуется нали­чием агрессивных и аутоагрессивных проявлений.

Радо вводит понятие психотимии и обозначает им болезнь, заключа­ющуюся в сильной тяге к химическим веществам. Он описывает напряженную депрессию в сочетании с нетерпимостью к боли как реакцию на фрустрацию. При этом химические вещества вызывают бурную радость, замещающую сексуальный оргазм. В объектах любви больше нет никакой необходимости, и аддикт чувствует неуязвимость, поскольку с ним (с ней) больше ничего не может случиться. Однако затем наступает фармакотимический кризис,

из которого есть три пути: 1) суицид, при котором пациент считает, что его вечная радость в окончательном уходе из реальности; 2) бегство во временную ремиссию и 3) вхождение в состояние психоза, в иллюзорную реальность.

В 1954 г. американский нейрофизиолог Джеймс Олдс открыл в головном мозгу центры удовольствия, стимуляция которых вызывает эйфорию, по ин­тенсивности близкую к оргазму. Подобные ощущения в обычных условиях подкрепляют полезное, адаптивное поведение и облегчают невыносимую боль. Предполагается, что центры удовольствия аддиктов не получают достаточной активации в повседневной жизни, поэтому у них от рождения наблюдается синдром дефицита удовольствия. Дети с этим синдромом испытывают постоянное чувство скуки; источником «острых ощущений» для них становится гиперактивность, непослушание, лживость и агрессивность. Вследствие повышения толерантности (переносимости) прежние ощущения притупляются и в ход идут психоактивные вещества.

В конце прошлого века были обнаружены расположенные на поверхности нервных клеток головного мозга опиатные рецепторы и выделены нейро-медиаторы, воздействующие на эти рецепторы: дофамин, энкефалины, эндо-морфины (эндорфины) и др. Оказалось, что ПАВ имитируют действие ней-ромедиаторов, стимулируют их выработку и задерживают распад. При этом мозг постепенно отвыкает вырабатывать медиаторы сам, его требуется подстегивать все большими дозами ПАВ. Без допинга мозг не может сразу восстановить свою прежнюю активность, в результате резко ухудшается настроение и самочувствие.

Алкоголь и транквилизаторы таким образом понижают выработку в го­ловном мозге нейромедиатора ГАМК (гамма-аминомасляная кислота), опиоиды — эндорфинов, кокаин и амфетамины — дофамина. Недавно был обнаружен нейромедиатор, который действует почти так же, как ТКГ (тетра-гидроканнабиол), основной активный алкалоид конопли. Чрезмерное потреб­ление марихуаны снижает выработку этого медиатора.

ХИМИЧЕСКАЯ ЗАВИСИМОСТЬ И СУИЦИД

Наркомания — это многолетнее наслаждение смертью.

Франсуа Мориак

Тенденция к саморазрушению часто связана с алкогольной и наркоти­ческой зависимостью. Суицидальный риск больных алкоголизмом и нарко­маниями в десятки раз превышает риск самоубийства в общей популяции. 75% лиц, совершивших суицидальную попытку, хотя бы один раз лечились

Чк

от алкоголизма или наркомании, каждый второй молодой самоубийца был алкоголиком. Три четверти покончивших с собой мужчин и две трети женщин в возрасте 30-39 лет на момент совершения попытки находились в состоянии алкогольного опьянения. Каждый пятый больной алкоголизмом совершает суицидную попытку или самоубийство в состоянии депрессии.

По наблюдениям Б. Любан-Плоцца с соавт. (2000), среди госпитализи­рованных суицидентов больные с химическими зависимостями составляют 17%, занимая таким образом третье место после депрессивных больных (49%) и психопатических личностей (18%). По данным Н.Е. Бачерикова и П.Т. Згон-никова (1989), наибольшую суицидную опасность составляет сочетание злоупотребления алкоголем с дисгармоничными чертами характера и органи­ческой мозговой патологией. Среди таких лиц суициденты составляют 91%. Максимум самоубийств среди больных алкоголизмом приходится на возраст 25-49 лет. Способы самоубийства отличаются особой жестокостью, особенно в состоянии алкогольного делирия.

Алкогольная зависимость. С алкоголем связано свыше половины смерт­ных случаев и тяжелых травм при дорожно-транспортных происшествиях, 50% всех убийств, 40% разбойных нападений, 35% изнасилований и 30% самоубийств. При этом многие случаи агрессии бывают спровоцированы их жертвами. По-видимому, в происхождении и химической зависимости, и вле­чения к саморазрушению у этих людей лежат одни и те же чувства душевной боли и отчаяния.

Как отмечают А.Г. Амбрумова и В.А Тихоненко (1980), между приемом алкоголя и суицидальным поведением существуют два основных типа взаи­моотношений. При первом из них алкоголь принимается до появления суицидальных мыслей. В состоянии опьянения вначале возникают кон­фликты, затем — суицидальные тенденции, которые в течение короткого и острого пресуицида достигают максимума и реализуются в суицидальных действиях. При втором типе алкоголь принимается после появления суици­дальных мыслей с целью облегчить реализацию своего намерения. Пресуицид в этом случае более продолжительный, с меньшей аффективной напря­женностью.

Влияние алкогольного опьянения на высоту суицидального риска неод­нозначно. С одной стороны, оно повышает вероятность суицидальных дейст­вий, облегчает их реализацию; с другой стороны, в большинстве случаев свидетельствует о недостаточной серьезности намерений. С третьей стороны, в силу ослабления критики и контроля за своим поведением человек может совершить завершенный суицид даже при явно демонстративных тенденциях.

В настоящее время под диспансерным наблюдением в наркологических учреждениях России находится свыше 3 млн. больных алкоголизмом и нар-

команиями — больше всех остальных больных с психическими расстрой­ствами. Фактическое количество химически зависимых превышает учтенные показатели в десятки раз; на каждого здорового приходится в среднем четыре человека, страдающих от злоупотребления ПАВ. При этом выявлено, что мо­лодежная наркомания представляет опасность для 63% друзей опрошенных. По данным ряда авторов, под угрозой сейчас находится треть молодого поколения страны, а это в ближайшей перспективе может привести к социаль­ной нестабильности общества. Смертность среди наркоманов в 20 раз выше, чем в населении в целом. Смерть возникает из-за передозировки, соматиче­ских осложнений, самоубийств. По данным Минздрава России за последние десять лет смертность от наркотиков увеличилась в 12 раз, при этом среди детей она выросла в 42 раза.

Е.Г. Трайнина (1990) связывает резкое снижение уровня самоубийств в 1986 г. (с 29,6 на 100 тыс. населения в 1984 г. до 18,9 в 1986 г.) с известными Постановлениями ЦК КПСС и Совмина СССР от 1985 г., резко ограни­чившими продажу спиртных напитков. Однако вскоре, как это уже было в аналогичной ситуации в 20-30 годах, потребление алкоголя увеличилось за счет самогоноварения и употребления суррогатов; кроме того, начала увели­чиваться распространенность наркоманий и токсикомании.

Как отмечает автор, алкогольное опьянение может выступать в качестве «катализатора» имевшегося ранее суицидального решения, которое явилось следствием неразрешенного личностно значимого конфликта. У синтонных, конформных и истероидных личностей алкогольное опьянение выступает в ряду традиционных ритуальных действий, предшествующих самоубийству: прощальные записки, переодевание в специально подготовленные одежды, прослушивание любимой музыки и т. д.

Алкоголь также употребляют для купирования эмоционального напря­жения, раздражительности и сниженного настроения в рамках суицидоопас-ных реакций дезадаптации. У эпилептоидных и паранойяльных личностей на фоне алкогольного опьянения происходит переоценка ситуации конфлик­та с появлением чувства безвыходности. Суицидальное решение возникает стремительно и реализуется высоко летальными способами. У синтонных, гипертимных и шизоидных личностей алкогольная эйфория приводит к не­адекватным способам решения проблемы и ухудшению ситуации без надеж­ды на ее улучшение. Дополнительная алкоголизация приводит к быстрой, без колебаний, реализации возникших суицидных намерений. У эмоцио­нально-неустойчивых и возбудимых личностей алкогольное опьянение на фоне астенизации после болезни, длительного переутомления или недосы­пания может привести к гипертрофированной оценке малозначащего кон­фликта как непереносимого. Следствием этого является неожиданное для окружающих суицидное поведение.

^ / t)