Уайт Л. Избранное. Эволюция культуры (Культурология. XX век). 2004
.pdfПоэтому мы снова возьмемся за задачу формулирования адекватной научной теории, призванной описать изначальное социальное положение человека.
122
Оппоненты «поиска происхождения культуры» используют такие термины, как «домысел», «недоказуемый» и «чистейшая спекуляция». Они могли бы (но на сегодня не припоминается ни одного случая) употреблять также термин предположение. Предположение есть суждение, основанное на наблюдении или на другом суждении. Например, я нахожу в земле орудия из каменных отще-пов, но не нахожу черепков и делаю предположение о типе культуры, или я знаю, что некий народ живет исключительно за счет дикой природы, и делаю предположение о типе общества. Гипотезы строятся на предположениях. Гипотезы проверяются — подтверждаются, модифицируются или отвергаются — при помощи дальнейших наблюдений. Если гипотеза способна согласовать комплекс имеющихся данных, не противореча ни одному из известных фактов, если, более того, она проливает свет на данные, о которых идет речь, и делает их понятными, то такая гипотеза отвечает почти всем требованиям науки.
В антропологии имеется огромное количество данных, подлежащих осмыслению: реальные предметы, явления, а также точные наблюдения и отчеты о них. У нас есть палеонтологические данные об эволюции приматов, которые, не будучи полными, тем не менее существенны и информативны. Нам очень многое известно о сравнительной эмбриологии, анатомии и физиологии у обезьян, антропоидов и человека. Мы имеем археологические данные о культурной эволюции, которые, несмотря на фрагментарность и неполноту, могут служить надежной базой для многих обоснованных предположений. Наконец, у нас есть многочисленные этнографические описания очень простых культур, чьи общества настолько примитивны, что по сравнению с самой ранней стадией социальной эволюции человека могли лишь незначительно уйти вперед. Таким образом, в нашем распоряжении огромный объем сведений из четырех источников: палеонтологии, сравнительной биологии, археологии и этнологии, — которые способны обеспечить крепкий фундамент обоснованного предположения и плодотворной теории.
Мы можем построить теорию происхождения человеческого общества, или, если точнее, превращения общества антропоидов (то есть непосредственных предков человека) в человеческую социальную организацию следующим образом, поэтапно: 1) мы знаем, что собой представляет социальная организация приматов, эволюционно предшествующих человеку; обобщенная модель этой организации была изложена в предыдущей главе «Природа социальной организации»; 2) мы вправе считать, что у ближайших предков человека была та же самая, общая для приматов модель (в силу фундаментального анатомического и физиологического
123
сходства между человеком и остальными приматами), поэтому у нас есть реальное понимание того, какой была социальная организация непосредственных предков человека; 3) мы знаем, что именно с точки зрения поведения отличает человека от остальных приматов: это применение символов и на данной основе использование орудий; 4) поэтому переход от антропоидного общества к человеческому, превращение социальной организации предков человека в человеческую организацию произошли благодаря воздействию символов и орудий на социальную организацию антропоидов. Мы можем проследить эту трансформацию очень подробно, если рассмотрим, в чем состояли последствия символизации и применения орудий для социальной организации.
Общую модель социальной организации ближайших предков человека коротко можно охарактеризовать следующим образом: она состояла из: 1) локальных, территориальных групп, которые, в свою очередь, составлены из 2) семейных групп, то есть взрослого самца, его самки или самок и их не достигшего зрелости потомства. В тех видах, где самцы доминируют, — а это относится и к людям, — у одних взрослых особей бывает по нескольку самок, в то время как у других нет ни одной, поскольку они не в состоянии заполучить и удержать самку в результате физической борьбы за нее. Теперь давайте посмотрим, какое воздействие на данный тип социальной организации оказывало применение символов и орудий.
Первым результатом должна быть явственная тенденция к моногамии. Социальная организация ближайших предков человека была отмечена полигамией, поскольку — как мы уже видели (с. 117— 118) - самцы представляли собой доминирующий пол. Вследствие этого процесс выбора полового партнера определялся самцами. В ходе такого процесса, то есть в борьбе между самцами за самок, более сильные и более агрессивные самцы должны были бы получать больше, чем одну самку, оставляя некоторых более слабых самцов вообще без пары.
Однако желание обладать самками ради сексуального удовлетворения одинаково свойственно всем самцам. Тем не менее и в обществе, и в процессе выбора партнера, где все основано на грубой силе, желания более слабых самцов не удовлетворяются. Привнесение символов (членораздельной речи) и орудий в этот процесс преобразует его и делает возможным равномерное распределение самок. Приблизительно так и произошло.
Почему два-три холостых самца не объединялись, чтобы противостоять одному из своих собратьев? Они могли бы одолеть его и поделить самок между собой. Ничего подобного, по свидетельству Цукермана, не происходило в обществе бабуинов. «Не суще124
ствует данных, — говорит он, — в пользу того, что борьба «начинается как согласованное нападение обделенных самцов на гарем» сильного и агрессивного самца; на самом деле «согласованного действия или стратегии в их деятельности вообще не существует»99. Причина отсутствия кооперации проста: отсутствие подходящего способа для сообщения какой-либо мысли. Кооперация в среде низших приматов возможна на элементарном понятийном уровне и в ограниченных пределах. У антропоидов одна особь может сообщить другой с помощью жестов или знаков простое понятие, но все, что сложнее этого, для них невозможно. Даже такие простые мысли, как: «Ты обходишь холм тем путем, а я этим, и мы встретимся по ту сторону» или: «Завтра утром, когда сторож пройдет за ворота, ты упадешь и притворишься больным», — выходят далеко за пределы возможностей любого низшего примата.
Однако с появлением способности к символизации вкупе с развитием членораздельной речи и языка способность передавать мысли становится почти безграничной. Когда некоторые антропоиды превратились в людей и научились говорить, более слабые холостые самцы получили возможность составлять планы, передавать их друг другу и осуществлять совместными усилиями. Вместе они могли одолеть могучего самца-«многоженца» в одном сражении или в нескольких подряд; могли подкараулить, пока он уснет, а потом отправить его на тот свет. В любом случае членораздельная речь делала возможной многогранную и широкую кооперацию, а кооперация вела к равномерному распределению самок.
Нам могут возразить, что более сильные самцы тоже могли кооперироваться друг с другом и таким образом сохранять свое преимущество, но это слабый довод. Они не извлекли бы выгоды из такой кооперации, потому что по сути своего положения являются соперниками. У них нет общих интересов; наоборот, каждый хочет столько самок, сколько может получить за счет своих собратьев. Следовательно, между сильными особями может иметь место только конкуренция. А со слабыми должно быть по-другому. У них есть общие интересы. Все хотят самок; у всех общий враг. Объединенным противостоянием агрессору все они могут получить желаемое. Использование человеком орудий труда, то есть орудий, символов и понятий, интегрированных в едином умственно-телесном процессе100, также имело тенденцией разрушение полигинных семей и влекло за собой равное распределение самок.
Ранее нами уже отмечалось, что человекообразные обезьяны применяют орудия труда, однако это происходит спорадически и случайно. Орудие труда не входит в психическую жизнь антропоида столь же глубоко, как в случае с человеком. Для антропоидной
125
обезьяны орудие — не более чем дополнение, посторонний предмет. Человек же, со своей стороны, настолько включает орудия труда в свою жизнь (психически и механически), что они становятся для него внутренней реальностью ничуть не меньше, чем предметами окружающего мира. Сейчас, говоря об орудиях, нам важно подчеркнуть, что оружие способно уравнять маленького и слабого индивида с большим и сильным. Поэтому в среде людей, применяющих орудия, грубая сила теряет многие свои преимущества: маленький Давид может уложить большого Голиафа. Так что в соревновании за женщин маленький мужчина извлекает преимущество из оружия, чего антропоид достигнуть не в состоянии101. Вооружившись, маленький человек «добавляет локтей к своему росту». Сильный индивид тоже может вооружиться, но когда кто-то сражается пращой, копьем, духовыми ружьями и от-
равленными дротиками, луком со стрелами и пистолетом, превосходство в размере и силе теряет многие, если не все, свои преимущества. Ножом, пращой или отравленным дротиком человек маленького роста может убить самого сильного человека. Оружие имеет тенденцию делать всех людей равными102.
Одним из аргументов против теории исходной промискуитет-ной орды (из которой развились разнообразные формы семьи, достигшие наконец стадии моногамии) было то, что многие самые примитивные народы мира моногамны, а полигамия бытует только в более продвинутых культурах. Согласно же теории изначального промискуитета, справедливым было бы обратное утверждение: «групповой брак» или полигамия должны преобладать в культурах более низкого уровня, а моногамные тенденции появляются позднее и медленно нарастают по мере развития культуры. Но, как много лет назад отметил Дарвин, «существуют племена, стоящие почти у основания шкалы отсчета и при этом строго моногамные»103. Данное наблюдение подтвердилось впоследствии этнографическими исследованиями; было твердо установлено, что многие из наиболее известных примитивных племен, таких как ведды, андаманцы, различные группы пигмеев и т.п., — моногамны104. Однако это как раз то, что предусматривает наша теория. Пока человек не овладеет культурой настолько, что она начинает обусловливать его поведение, его сексуальные союзы проявляют тенденцию к полигинии. Но после того как дар речи развился в такой степени, что позволил многостороннюю передачу мыслей (а следовательно, кооперацию), и после того как пользование орудиями труда сделалось традиционным и эффективным, сексуальные союзы все больше и больше становились моногамными. И лишь позднее, на более высоких стадиях культурного развития, данное равномерное распределение самок было нарушено и установилась
126
полигамия. Наша теория поэтому не только согласуется с данными о наиболее примитивных из известных культур; она объясняет, почему моногамия распространена в них больше, нежели некоторые другие формы брака.
Теперь мы переходим к другому крайне интересному и важному аспекту превращения социальной организации антропоидов в человеческое общество. Семья у приматов, эволюционно предшествовавших человеку, является сексуальной группировкой; она образована для обеспечения сексуального удовлетворения и сохраняется с той же целью (причем исключительно с ней одной). Здесь нет экономических функций. Разумеется, мать выкармливает грудью своих детенышей и при случае дает им пищу, какую сумеет добыть. Но это не функция семьи, а отношения между матерью и ребенком. У самца в обезьяньей или антропоидной семье нет экономических функций. Он не обеспечивает едой ни свою самку, ни ее потомство. Наоборот, довольно часто лишает их пищи и даже выхватывает ее из рук ребенка.
Точно так же не приходится говорить и о каких бы то ни было защитных функциях обезьяньей семьи как таковой. При случае стадо защитит себя от врагов, но это происходит не на базе семьи. Самец, главенствующий в семейной группе, смог бы атаковать незваного гостя, угрожающего ему и его самке, но он сделал бы это в качестве акта самозащиты, а не как глава семьи. На самом деле самец иногда агрессивен и обижает свою самку с детенышами, и бывает, что мать вынуждена защищать себя и своих детей от агрессии со стороны отца. Среди приматов более низкого уровня существует, конечно, защита от врагов, но это скорее функция индивида или локальной группы, нежели семьи.
Таким образом, мы видим, что из трех функций социальной организации в целом — пищи, секса, защиты, — в семье обезьян действует только одна: сексуальная. Семья у приматов более низкого уровня — это группа, формируемая в силу сексуального влечения; единственной функцией семьи является удовлетворение сексуальных потребностей. Короче говоря, семья у антропоидов -это сексуальная группа.
Когда у человека появилась членораздельная речь и язык, стал возможен новый образ жизни, а именно: почти неограниченная совместная деятельность в любой сфере. Мы уже видели, что в обществе обезьян более слабые самцы не могли объединиться и противостоять более сильным особям в конкурентной борьбе за самок, потому что не могли передать друг другу мысль о согласованном нападении. У приматов более низкого уровня в силу специфики их
способа существования в большинстве случаев никакого преимущества не могло проистекать из коллективного
127
усилия по добыванию пищи; эффект от самостоятельного поиска еды был для каждого таким же, как и от совместной работы, даже если бы это удалось сделать. Но если бы и существовали ситуации, при которых объединение усилий давало преимущество, обезьяны не могли бы воспользоваться им — за исключением простейших случаев. Поэтому не обладавшие речью приматы более низкого уровня оказались в стороне от прогрессивных изменений в организации поисков пищи; социальная эволюция оказалась невозможной для данного биологического сектора.
Относительно защиты и обороны у приматов более низкого, чем человек, уровня дело обстоит почти так же: минимум кооперации внутри локальной группы и невозможность продвинуться дальше этого минимума. Один индивид предупреждает остальных об опасности, издавая специфический крик. Является ли это «настоящей кооперацией», зависит, конечно, от применяемых дефиниций, но ясно, что перед нами не более чем зачаточная форма процесса. При нападении на врагов и при защите от них нет плана, нет и совместной работы. Рассказы о бабуинах, расставляющих часовых, которые призваны извещать об опасности остальных собратьев, совершающих набег на кукурузное поле, подразумевают кооперацию. Но указанный факт — один-два бабуина на часах, в то время как остальные кормятся, - может быть интерпретирован и иначе, более правдоподобно. Не все бабуины одинаково зрелые, опытные, осторожные или голодные. Одни решительно направляются в поля за пропитанием, а другие несмело тащатся сзади, тщательно изучая ситуацию, прежде чем отважиться на следующий шаг. Это и есть так называемые «часовые». Имеется и еще одно возражение против того, чтоб трактовать некоторых обезьян как «часовых». Как могут бабуины отобрать и определить конкретных особей на роль часовых? Как можно передать волю группы отдельным индивидам? Как можно достичь согласия в этом деле? Существует ли ротация в служении отдельных особей часовыми? Кормят ли остальные бабуины часовых за их службу? Как такого рода организации можно добиться без членораздельной речи?
Кооперация — при добывании пищи, а также при обороне и нападении — имеет место у приматов более низкого уровня в самой элементарной форме и в крайне ограниченных пределах. Более того, в отсутствие речи для них невозможен выход за рамки этой элементарной формы. Вот почему для обезьян и антропоидов социальная эволюция невозможна. Ситуация с человеком тем не менее другая. При наличии членораздельной речи и языка потенциальные возможности для совместной деятельности гигантски увеличиваются; в самом деле, они фактически не ограничены. Мы увидим, как первобытный человек реализовывал эти потенции.
128
Давайте снова вспомним, что человек — это животное и что, подобно всем остальным животным, он ведет не на жизнь, а на смерть борьбу за выживание. Ситуация, в которой оказались первые человеческие существа, была своеобразной, если не сказать уникальной. По сравнению с другими животными люди были слабы и беззащитны. В борьбе за выживание (по Дарвину) они уступали многим своим конкурентам почти по всем пунктам. Они потеряли свою шерстяную шубу и ту легкость, с которой лазали по деревьям. Они не обладали могучей силой. Они не были быстроногими. Они не умели летать, да и вода не была их стихией. У них была тонкая кожа — и никакой защитной брони. Их зрение, обоняние, слух ничем не выделялись; они и в самом деле явственно уступали в этом отношении многим своим соседям. У них не было мощного яда, как у змеи, не было жала, как у шершня. У них не было даже отталкивающего запаха, который служил бы им защитой.
Можно предположить — на основе данных об очень примитивных культурах, знакомых нам не понаслышке, — что первобытный человек не считал себя венцом творения или даже существом, для которого оно свершилось. Напротив, он реалистично представлял себе свои слабости и недостатки. Он осознавал и открыто соглашался с тем, что птицы, змеи и звери превосходят его во многих отношениях. Действительно, он обычно создавал из них богов и взывал к их помощи и «силе». Первые люди были настолько слабы и беззащитны, что непонятно, как им вообще удалось выжить. Те данные, которыми мы располагаем,
свидетельствуют, что первые люди составляли численно незначительную массу по сравнению с их животными соседями. Вполне могло случиться, что, будь люди более многочисленны в эпоху своего становления — так что у каких-нибудь мощных плотоядных сложилась бы привычка охотиться на них и поедать, - люди были бы полностью истреблены. Но, подобно гадкому утенку или Золушке из народной сказки, слабый маленький человек добивается успеха несмотря ни на что и в конце концов возвышается до господства и доминирования над всеми остальными животными видами. Такова история приключений человека на этой планете. Самая старая и самая великая история успеха. Неудивительно, что такого рода истории всегда привлекали людей. Популярность христианского эпоса, в котором говорится, что слабым и униженным уготованы триумф и вечная слава и что Землю унаследуют кроткие, без сомнения, многим обязана привлекательности этого народного сюжета. Но если человек завоевал себе господствующее положение, то это произошло благодаря его вооруженности культурой, а не в силу физической доблести. Культура же есть совместное предприятие, ставшее возможным благодаря символам.
129
Культура, как мы неоднократно отмечали, является механизмом, функция которого — делать безопасной и непрерывной жизнь групп и индивидов, принадлежащих к виду «человек». Подобно биологическим организмам, строящим свое поведение так, чтобы его последствия обеспечивали безопасность существования и непрерывность жизни, культурные системы тоже ведут себя таким образом, чтобы защищать и поддерживать человеческие организмы в свойственных им границах. И так же как биологические организмы развивают способы усиления контроля над процессом своей жизнедеятельности, культурные системы тяготеют к развитию более эффективных средств, способных сделать жизнь безопасной и непрерывной для групп человеческих существ. По сути дела функция у культуры зоологическая: поддержание жизни человеческого вида.
Предпосылки для широкой и разнообразной совместной деятельности, которую привнесла
всоциальную организацию приматов развитая способность к символизации, заключались
вчленораздельной речи, а поскольку совместные действия для поддержания существования и обороны-нападения — это способ сделать жизнь более безопасной, то можно предположить, что культурные системы развиваются в направлении более широкой и эффективной кооперации. Посмотрим, как это проявлялось на самых ранних стадиях социальной эволюции человека.
От своих ближайших предков первобытный человек унаследовал локальную территориальную группу и семейную организацию. Но в первую очередь семье предстояло стать фундаментом социальной эволюции; это та организация, которой суждено было посредством символической коммуникации превратиться в человеческое общество.
Мы подчеркивали тот факт, что у антропоидов семейная группа формировалась и удерживалась вместе за счет влечения полов. Функция такой семьи была сексуальной, она удовлетворяла половое влечение. Следует отметить, однако, что эта антропоидная семья представляла собой нечто большее, нежели просто физическую или физиологическую связь. Союз между полами — это больше, чем биохимическая реакция; это еще и социальное отношение. Сходным образом отношение между матерью и ребенком было социальным наряду с тем, что их связывало рождение и вскармливание. Отношения между «отцом», то есть партнером матери, и потомством тоже носили социальный характер. Таким образом, мы видим, что семья у низших приматов, служа по существу оформлением биологических процессов, является одновременно фокусом социальных отношений (не связанных, однако, с культурой).
130
С появлением человека к этому созвездию семейных связей у приматов присоединился новый фактор — символизация, нашедшая выражение в членораздельной речи. Этот новый фактор и в формальном, и в функциональном отношении трансформировал семью
антропоидов (в процессе ее превращения в человеческую). Он уменьшил — как мы уже видели — полигинию и усилил моно-гамность. И как следствие появившейся у людей возможности широкой и разнообразной кооперации, а также вытекающих из этого преимуществ семья приобрела две новые функции, а именно: взаимопомощь в борьбе за существование и взаимопомощь при обороне и нападении.
Последствия оказались революционными. Единственной функцией семьи у человекообразных обезьян было удовлетворение половой потребности. То была константа, означавшая, что возможности для социальной эволюции не существует. Когда при переходе от антропоидной семьи к человеческой последняя приобрела способность и навыки действовать совместными усилиями — поддерживая жизнь добыванием пропитания и сохраняя ее при обороне и нападении, — тогда открылся доступ к фактически неограниченной социальной эволюции, поскольку возможности развития, распространения и кооперации почти безграничны.
Формула предчеловеческой, антропоидной семьи - С= с (секс), то есть семейная организация есть функция от секса. Формула человеческой семьи - С= с (секс) х ЛТ (жизнеобеспечение и оборона-нападение), то есть семья является функцией от секса, помноженной на коллективные усилия в ходе жизнеобеспечения и обороны-нападения. Мы говорим помноженной вместо плюс, чтобы показать соотношение между сексуальным фактором и фактором кооперации в этой формуле, ибо зависимость между ними обратно пропорциональна: когда фактор взаимопомощи растет по величине и значимости, сексуальный фактор соответственно уменьшается. Таким образом, мы видим, что с прогрессом социальной эволюции важность биологического фактора (секса) уменьшается, а культурный фактор (взаимопомощь) растет. Или же в понятиях причины и следствия: именно увеличение фактора взаимопомощи в культурном контексте жизнеобеспечения и обороны-нападения влечет за собой развитие культуры. Однако мы забегаем вперед; мы вернемся к этому вопросу позднее.
Любой биологический вид стремится полностью использовать все имеющиеся у него средства, чтобы обезопасить свою жизнь, а также развивать и продолжать себя. Это общее правило, выведенное индуктивным путем, мы считаем верным; нам не известны факты, которые бы ему противоречили. Таков же вывод одного из
131
принципов, сформулированных в главе 2 («Энергия и орудия») как следствие из приложения второго закона термодинамики к живым материальным системам: жизнь является саморазвивающимся и саморазрастающимся_процессом (см. с. 86).
Вышеприведенное общее правило мы можем приложить, в частности, к кооперации: учитывая, что кооперация является способом и средством обезопасить жизнь, любой биологический вид, обладающий способностью к согласованным действиям, не только извлечет для себя преимущества из такой способности, но распространит и разовьет ее, насколько возможно. Мы сейчас постараемся проследить за ходом такого распространения и развития у человека как биологического вида, а следовательно, внутри социокультурных систем, поскольку совместная деятельность организуется и находит свое выражение внутри той внетелесной традиции, которую мы зовем культурой.
Семья была основной социальной ячейкой первобытного человеческого общества, как и предшествовавшего ему общества антропоидов. Именно в семье первые результаты речевой и орудийной деятельности сказались на переходе к моногамии. И именно здесь впервые появилась кооперация как человеческий образ жизни 105.
Семья в обществе антропоидов, как мы уже видели, не была группой взаимопомощи. Исключая материнский уход за незрелым потомством, каждый член такой семьи преследовал свои собственные интересы. С возникновением речи, однако, у мужа и жены появилась возможность всячески помогать друг другу; то же самое относится к детям, и те же дети могли помогать родителям или заботиться о них, если последние стали нуждаться в поддержке, а первые — способны ее оказывать. Существовало бессчетное количество ситуаций, когда взаимопомощь в повседневных делах была безусловно кстати, и можно предположить,
что - при наличии способности к совместной деятельности и соответствующих средств — эта взаимопомощь обязательно появилась бы. Сознавали ли мужчины и женщины ценность взаимопомощи, признавали ли, сознательно или бессознательно, преимущества кооперации в самом начале своего пути как человеческих существ? Разумно предположить, что так и было; осознание важности совместной работы шло рука об руку со способностью к ней. Поэтому после перехода к моногамии другим следствием речевой деятельности стало превращение семьи приматов в группу взаимопомощи.
Если взаимная помощь в нуклеарной семье, состоящей из мужа, жены и их потомства, желательна, то почему бы ей не простираться за пределы семьи? Биологические отношения у антропоидов, как и у всех остальных живых существ, выходят за преде132
лы семейной группы. Некая особь имеет родителей, а у них тоже есть родители, и так далее, до бесконечности. У родителей некой особи есть сиблинги, а у тех — потомки; дети собственных сиблин-гов особи создают другие ветви генеалогического дерева. У сексуального партнера особи есть родители, сиблинги и другие родичи. Биологический вид, таким образом, представляет собой непрерывную сеть связей кровного родства и свойства. И, как мы уже отмечали, все эти биологические отношения — между сексуальными партнерами, родителями и потомством, между сиблингами - одновременно являются и социальными отношениями.
Вобществе антропоидов отношения между особью и кем-то вне ее семейной группы, но внутри общей локальной, территориальной, группы, были просты и относительно малозначащи. Члены разных семейных групп были потенциальными сексуальными партнерами или соперниками друг другу. Они также были «товарищами» в том смысле, что принадлежали к одной и той же стае, кормящейся на одной и той же территории, сталкивающейся с одними и теми же опасностями и совместно наслаждающейся жизнью.Но этим все и ограничивалось. В разных семейных группах между индивидами были распространены только простые и общие социальные отношения. Они не были друг другу родственниками в том смысле, как это выражается терминами «отец», «кузен», «тетя» и т.п. Одна особь приходилась другой просто «индивидом-который-не-принадлежит-к-моей- семейной группе-но-является-членом-моей-локальной-группы». Таким образом, локальные, территориальные, группы, или же стаи, у антропоидов были просто сообществами семей, или их конгломератами. Связь семей напоминала связь твердых шариков в мешке; семьи не были соединены друг с другом специфическими, особыми отношениями составляющих их членов. При отсутствии членораздельной речи специфические генеалогические связи невозможно было ни определить, ни распознать, ни выразить. Как, например, без языка можно было отличить «кузена» от «дяди» или «сиблинга»?
Вчеловеческом обществе, однако, стало возможно с легкостью различать самые разные отношения, внесемейные и семейные, а также отношения свойства и кровного родства. На самых ранних стадиях человеческого общества эти внесемейные отношения приобрели значимость, поскольку обеспечивали «сырье» и «рамки» для организации совместной деятельности. Но эти внесемейные отношения стали важны исключительно в их социальном
аспекте. Первые люди были совершенно не осведомлены по части физиологии размножения106, поэтому их социальные системы не могли учитывать биологические связи. Более того, для совместных усилий в добывании еды и в обороне-нападении реальные кров133
ные связи не имели значения. Поэтому незнание биологической природы размножения не служило препятствием для развития эффективной социальной системы на основе взаимопомощи.
Роль ранней культурной системы поэтому состояла в том, что она, выходя за пределы семейной группы, организовывала и объединяла в единой кооперированной системе как членов нуклеар-ной семьи, так и кровных родственников вне ее. Сформулировать это можно просто и кратко, но сам процесс воплощения был безусловно долгим и трудным. Упомянутые отношения за чертой семейного круга нужно было сначала обозначить и сделать явными. Непосредственно семейные отношения, конечно, всегда очевидны, что в антропоидном, что в человеческом обществе; вы видите своего супруга и взаимодействуете с ним, со своими несовершеннолетними детьми, а если вы пока еще ребенок — то со своими родителями. Но
все обстоит иначе, когда в обществе обезьян дело касается более дальних родственников, чем члены нуклеарной семьи. Здесь невозможно распознать родителей своих родителей с их сиблингами по той простой причине, что родители разорвали особую социальную связь, которая прежде существовала между ними и их родителями вкупе с родительскими сиблингами. Следовательно, на уровне антропоидов невозможно узнать и различить своих дедушек с бабушками, дядей, теток, кузенов и т.п. К моменту, когда особь старится настолько, что у нее уже нет пары, она теряет следы своих собственных сиблингов и потому не может поддерживать отношения с племянниками и племянницами. Коротко говоря, в отсутствие языка нет никакой возможности держать в поле зрения родственников, более дальних, чем члены семьи.
Именно членораздельная речь и язык сделали возможным распознание и вычленение этих внесемейных родственных связей, а также оформление их в социально эффективную систему. Первым шагом было обозначение разнообразных типов отношений. Мы можем предположить, что данный процесс начался непосредственно с семьи, а в дальнейшем расширился до вне- и межсемейного уровня. Собственно говоря, процесс обозначения родственных отношений вполне мог происходить в ходе общения родителя с ребенком. Поразительно, насколько широко распространены термины родства типа mama, papa, dada, папа и т.д. Они обнаруживаются по всему миру, среди различных языков и культур. Заманчиво приписать такое единообразие сходству «детских слов» у всех народов, но возможно и более приемлемое объяснение.
Дать название тому или иному родственному отношению означает выявить и определить его, сделать чем-то, что принимается во внимание. Но наделение термином дает и еще кое-что: оно уточняет, оно говорит, с какого рода предметом мы имеем дело.
134
Уголь — это одно; медь — другое. Дядя — один тип родственной связи; кузен — другой тип. Наконец, обозначение предметов упорядочивает их: этих животных мы назовем млекопитающими; тех — пресмыкающимися. Сходным образом мы можем сгруппировать в отдельный класс ряд специфических родственных связей и назвать их кузенными. Так можно обозначать родственников, начиная непосредственно с членов семейной группы и продолжая за пределами этой группы до бесконечности, в соответствии с генеалогическими линиями. Родство, зависящее от связи по браку, тоже может быть включено сюда как основывающееся на отношениях родитель-дитя и на отношениях между сиблингами. Следует отметить также, что название дается скорее именно отношению, чем человеку, называемому тем же термином. Оба в конце концов могут означать одно и то же, но предложенный подход способствует большей ясности и лучшему пониманию вопроса. Например, мы имеем социальное отношение, обозначаемое как «брат». Ему может соответствовать неограниченное число индивидов. Некий человек называется «брат», и он в самом деле является моим братом, поскольку находится в определенном социальном отношении ко мне, а не наоборот.
Теперь нужно сформулировать конкретно, что мы понимаем под родством. Мы уже пояснили, что имеем в виду скорее социальное, нежели биологическое родство. Но что такое социальное родство? Говоря коротко, это способ поведения двух или более индивидов по отношению друг к другу: то, что они делают, говорят, чувствуют, думают, и как они это делают. Социальное родство — это сумма обоюдных, или парных, обязанностей, прав, обязательств, прерогатив. Один человек обладает по отношению к другому определенными обязанностями и обязательствами. В свою очередь, он на законных основаниях может предъявлять другому определенные требования, которые тот не смеет отвергнуть. Эти обязанности, права, привилегии и прерогативы могут быть оговорены социальной системой подробно и конкретно, а могут быть выражены только в общих чертах. Например, у меня могла быть в целом обязанность жертвовать пищу определенному родственнику - время от времени или в случае нужды. Или же я мог быть обязан снабжать его рыбой или исключительно растительной пищей, да к тому же только в определенных частных случаях. От меня могло требоваться, чтобы я обращался с определенным родственником просто уважительно, или же я должен был выказывать это уважение установленным конкретным образом, включая некие жесты или соблюдение ритуала.
Но вне зависимости от того, являются ли требования неопределенными и общими или же
точными и детальными, они всегда
135
реальны, конкретны и значимы для жизни всех, кого непосредственно касаются. Другими словами, они всегда выражены в том или ином явственном поведении, возьмем ли мы кормление, одевание, воспитание, обучение, защиту, нянченье детей, любовь, увещевание, наказание, проявление уважения, подшучивание друг над другом или похороны.
Но вернемся к раннему человеческому обществу. Организация, применяющая кооперацию с целью сделать жизнь более безопасной, сформировалась следующим образом: 1) был осознан социальный аспект межсемейных отношений, который по праву сделался значимым (в обществе же антропоидов отношения между семьями всего лишь сопутствовали соответствующим биологическим связям); 2) это стало возможно благодаря языку, который не только создал условия для совместных действий семьи, но еще организовывал и регулировал их так, чтобы они приносили эффект; 3) то, что было сначала сделано внутри семьи, в дальнейшем было перенесено и стало эффективным за ее пределами. Это удалось еще и потому, что данные отношения были вычленены и классифицированы с помощью терминов родства.
Таким образом, кооперированная организация родственников сформировалась вокруг ядра в виде семьи. Она состояла из мужа, жены107 и их детей вместе с родителями мужа и жены, сиблингами родителей и их детьми и т.д. То была группа, в которой каждый был связан со всеми остальными родственниками социальными узами. У каждого были обязанности перед другими людьми, которые, в свою очередь, осуществляли его права и привилегии. Они помогали друг другу в поисках пищи, в обеспечении укрытия от стихии, в защите от врагов; они любили, оказывали уважение, учили, дисциплинировали, наказывали, хвалили, нянчили и хоронили друг друга. На деле это было общество взаимной помощи, собрание человеческих существ, совместно ведущих борьбу за жизнь.
До сего момента мы в своих рассуждениях принимали семью за точку отсчета. Мы показали, как биологически обусловленные социальные отношения в семье антропоидов становились в человеческом обществе социальными отношениями с функцией взаимопомощи. Это превращение означало, что, в то время как социальные связи внутри антропоидной семьи вырастали из потребностей организма индивида и были направлены на удовлетворение таковых потребностей (удовлетворение сексуального аппетита, забота зрелых особей о потомстве), социальные связи внутри человеческой семьи приобрели иной источник и иную цель: благополучие группы за счет взаимопомощи в ходе обеспечения пропитания, укрытия и защиты. Говоря коротко, в антропоидной семье социальные
136
связи были функциями организма индивида; в человеческой семье они все больше становились функциями семейной группы. В антропоидной семье социальные связи подчинялись сексуальным потребностям; в человеческой семье сексуальные потребности все в большей степени подчинялись социальным требованиям. Социальная эволюция у приматов, стоящих выше уровня антропоидов, стала возможной благодаря тому, что семья как социальная единица освободилась от ограничений, вытекающих из потребностей индивидуальных биологических организмов. Биологический союз между полами сохранился в качестве базы новой социальной организации, той оси, вокруг которой она вращалась. Но теперь человеческое общество было свободно для развития в новой плоскости и для неограниченного роста.
Установить родственную связь, то есть социокультурное отношение, с неким индивидом за пределами семьи Эго, безусловно означает связать общими узами две семейные группы, поскольку человек, находящийся вне одной группы, бывает обычно членом другой. Таким образом, процесс установления родственных связей с индивидами вне семейной группы и включение их в организацию, характеризуемую взаимопомощью, будучи деятельностью, практикуемой каждой семьей, является вследствие этого процессом связывания одной семейной группы с другой и формирования организации, для которой важна взаимопомощь и где единицами служат семьи.
Первым типом межсемейного союза, ставшего социально значимым, несомненно, был тот, что соединил семейную группу, к которой индивид принадлежал в детстве, с его же семейной
группой, к которой он принадлежал как родитель. Другими словами, социальные отношения, установившиеся биологически в семье антропоидов, на человеческом уровне, вероятно, первыми приобрели социальную значимость. Так, социальные отношения с моими родителями, сложившиеся в раннем детстве, скорей всего имели тенденцию сохраняться и после того, как я вырос, женился и завел детей; в свою очередь мои отношения с детьми, вероятно, имели тенденцию сохраниться после их вступления в брак, а также распространялись на их детей. Сходным образом отношения, установившиеся в младенческие и детские годы между мной и моими братьями и сестрами, по всей видимости, должны были продолжиться и после того, как мы выросли, вступили в брак и у нас появились собственные дети; отношения же между сиблингами должны были распространиться и 'на детей этих сиблингов. Вероятно, таким путем складывались человеческие социальные отношения и распространялись вверх и вниз по генеалогическому дереву (при условии, что я - точка отсчета), а также в боковых
137
направлениях - к родительским сиблингам с их потомками, к моим сиблингам и их потомкам и т.д.
До сих пор мы затрагивали лишь те отношения, которые сложились и распространились в соответствии с прямыми и боковыми линиями кровного родства. Теперь мы переходим к браку как способу создания родственных отношений по линиям свойства. Когда целью является взаимопомощь, семьи могут вступить в отношения друг с другом посредством как свойства, так и кровного родства. И, разумеется, связь между семьями может быть как кровнородственной, так и свойственной: я могу жениться на своей кузине. Двойная связь, подобная этой, может быть крепче, чем каждая из них в отдельности, и, как мы увидим, на ранних стадиях социальной эволюции человека, когда требовалось, чтобы связь между взаимодействующими единицами была близкой и крепкой, почти всегда использовалась больше чем одна связь.
Но нужно было преодолеть серьезные препятствия, прежде чем стало обычным соединение двух семей с помощью брака, для того чтобы создать кооперированную группу. Семья приматов уровня человекообразных обезьян была компактной, автономной и независимой. Она отличалась сильными эндогамными тенденциями: влечением между отцом и дочерью, между матерью и сыном и. между братом и сестрой; единственная экзогамная черта вырастала из соперничества отца с сыном, когда последний достигал половой зрелости. Более того, самцы, стоявшие во главе семей у антропоидов, были соперниками друг другу в борьбе за самок. Наиболее ранние человеческие семьи должны были многие из этих черт унаследовать от своих антропоидных предков. Поэтому, если семьи намеревались с помощью брака объединиться, с тем чтобы образовать более крупную, основанную на взаимопомощи группу, то социокультурные системы, по всей видимости, должны были найти какой-то способ преодоления указанных препятствий. Такой способ был найден с «изобретением» инцеста и установлением правил, его запрещающих.
Инцест можно определить как союз — в форме сексуального контакта или брака — двух индивидов противоположного пола, которые находятся в слишком близком родстве друг с другом. «Родство» здесь означает социальные отношения, без учета биологической составляющей. «Слишком близкое» означает любое родство, которое именно так расценивается обществом; это понятие, как правило, в разных обществах и в разное время бывает разным: то это родство между параллельными кузенами, то между просто двоюродными, то между мужчиной и женщиной одного клана или одной фамилии. Каждое общество дает свою собственную, точно выраженную дефиницию инцеста. «Слишком близкое» означает
138
также, что инцест всегда запретен; у древних гавайцев, египтян, инков, у любого другого народа не существует понятия «разрешенного инцеста». Инцест, по определению, является преступлением108.
Понятие инцеста имеет смысл только по отношению к человеку как виду; у низших видов, лишенных способности к символизации и к самовыражению посредством членораздельной речи, не может быть такого понятия, как и соответствующего ему поведения. Правда, среди низших животных взрослые особи способны прогонять от себя потомство: либо когда