Уайт Л. Избранное. Эволюция культуры (Культурология. XX век). 2004

системам биологическим.

Культурные системы, подобно биологическим организмам, уловленную и обузданную ими энергию растрачивают по ходу своего самовозрастания и самосохранения. Подобно биологическим организмам, культурные системы растут как количественно, так и качественно. Культурные системы растут количественно посредством умножения или удваивания, а именно: население увеличивается, племена разделяются, образуя новые племена и, стало быть, новые социокультурные системы. Культурные системы растут качественно, развивая более высокие формы организации и более высокую концентрацию энергии63. Степень организации

89

любой материальной системы пропорциональна аккумулированному в ней количеству энергии. Когда количество энергии, потребляемой социокультурными системами, возрастает в расчете на душу населения в год, эти системы не только увеличивают свои размеры, но и становятся более высокоразвитыми, то есть они делаются более дифференцированными в структурном отношении и более специализированными — функционально. Мы в избытке найдем подтверждения этого принципа, если проследим за эволюцией культуры в целом. Культуру как термодинамическую систему можно анализировать, исходя из следующих факторов: энергии, орудий и продукта. Как мы убедились, культура является механизмом удовлетворения потребностей_человека. Чтобы реализовать эту роль, она должна использовать энергию и заставлять ее работать. Применение энергии требует технологического аппарата, поэтому, чтобы охватить все материальные средства, благодаря которым энергия используется, трансформируется и расходуется, мы можем расширительно использовать термин орудия. Термином продукт мы обозначим все предметы и услуги, способные удовлетворять потребности человека и произведенные или сформированные культурой за счет использования энергии. Так, ловля рыбы, охота на дичь, изготовление керамики, стрижка волос, прокалывание ушей для подвески украшений, подпиливание зубов ради красоты, тканье полотна и еще тысяча и одно культурное действие — суть примеры управления энергией и расходования ее с помощью специальных приспособлений — для удовлетворения определенных потребностей человека. Поэтому мы можем представить себе культурный процесс в понятиях энергии, средств выражения и удовлетворения потребностей. Данная концепция может быть выражена простой формулой: Эх Т^> П, где Э — затрачиваемая энергия, Т1— технологические средства для ее использования, а П— продукт, или результат труда, удовлетворяющий потребности человека.

Под энергией мы разумеем «способность проделать работу». «... Энергия и работа — суть взаимозаменяемые термины», — говорит Содди64; одно понятие передается через другое. Так, например, камень перемещается с места на место или его форма меняется за счет скола или шлифовки. Затрачивается энергия; совершается работа. Энергия имеет как количественный, так и качественный, или формальный, аспекты. Количественно энергия измеряется в значениях определенных стандартных единиц, таких как эрги, калории, английские единицы теплоты и т.п. Одну величину энергии поэтому можно сравнить с другой. Качественно энергия проявляется в большом разнообразии форм: атомной, молекулярной, звездной, галактической, клеточной и многоклеточной, а также

90

культурной. С точки зрения культурных систем солнечная радиация, растения, животные, ветер, движение воды, разные виды топлива, молекулы и атомы являются важными формами энергии, важными потому, что именно в этих формах они присутствуют (или могут присутствовать) в культурных системах. Понятно, конечно, что энергия не создается и не уничтожается; она просто преобразуется. Культурные системы поэтому функционируют, только потребляя в той или иной форме энергию и преобразуя ее в ходе производства предметов и услуг, удовлетворяющих потребности человека.

В отношении способов использования энергии культурные системы варьируют; некоторые из них более эффективны по сравнению с другими. Сопоставить их можно на основании коэффициентов, получаемых отношением количества потребляемой и расходуемой за данный период времени энергии к числу индивидов в данной системе. Так, одна культурная система может потреблять и использовать х единиц энергии на душу населения в год65, другая 3 х или

10 х. Смысл этого коэффициента заключается, конечно, в соотношении между количеством потребляемой энергии, с одной стороны, и числом людей, чьи нужды должны быть удовлетворены, — с другой. Отдельное человеческое существо, таким образом, составляет единицу измерения потребностей человека и служит поэтому константой, относительно которой измеряются различные варианты количества энергии. Например, мы можем сравнивать культуры по количеству энергии, потребляемой и расходуемой на душу населения в год. Или же можем проводить сравнение в понятиях мощности (скорости выполнения работы) и классифицировать культуры, исходя из количества лошадиных сил на душу населения.

Источником энергии, благодаря которой культурные системы приводились в действие в самом начале человеческой и культурной истории, был, конечно, человеческий организм. Энергия, с помощью которой орудия труда, верования, обычаи, ритуалы и эмоции были впервые организованы в функционирующую систему, происходила от самого же человека; он был, так сказать, энергетическим заводом, придавшим изначальным культурным системам их движущую силу. Объем энергии, получаемой культурной системой от этого источника, конечно, мал. Средний взрослый мужчина способен генерировать мощность примерно в одну десятую лошадиной силы, или 75 ватт. Но коэффициент мощности некой данной культурной системы, получающей всю свою энергию от человеческих организмов, так или иначе не может равняться 0,1 лошадиной силы на душу населения. Когда учитывается каждый: мужчины и женщины всех возрастов, от беспомощных

91

детей до стариков и немощных, больных и калек, то средний показатель должен быть намного меньше, возможно, не более 0,05 лошадиной силы на душу населения66. Поскольку количество произведенных услуг и предметов, удовлетворяющих потребности человека, пропорционально количеству использованной энергии, или произведенной мощности в расчете на душу населения, то культурная система, активизируемая только энергией человеческого организма, должна была бы при постоянстве остальных факторов представлять собой минимальное значение в ряду возможностей, которые заложены в культурных системах. И тогда те культуры, которые и с точки зрения энергии (или мощности) на душу населения, и с точки зрения количества производимых на душу населения услуг и предметов, удовлетворяющих человеческие нужды, располагают лишь энергией человеческих организмов (в смысле контроля над этой энергией и распоряжения ею для удовлетворении человеческих потребностей), — такие культуры оказываются в самом низу шкалы.

Существует простор для вариабельности культурных систем, которые функционируют исключительно за счет человеческой энергии. В нашей формуле (Эх Т -* П) энергетический фактор Э может варьировать в зависимости от калорийности дневного рациона. Т, технологический фактор, варьирует в зависимости от эффективности производства. Таким образом, совершенно вне связи с естественной средой обитания, которая изменяется от племени к племени и от местности к местности, мы сталкиваемся с разнообразием культурных систем. Количество энергии, потребляемой в год на душу населения, является в данной ситуации базовым фактором; без него остальные два теряют смысл или превращаются в фикцию. Без энергии орудия потеряли бы смысл, никакая работа не могла бы быть выполнена, никакой продукт не был бы произведен. Энергетический фактор дает нам поэтому объективный и полновесный критерий, позволяющий измерять как рассматриваемые выше, так и все остальные культуры. В большей или меньшей мере, но культура зависит от количества энергии, потребляемого в год на душу населения. Таким образом, в основе своей развитие культуры — это процесс возрастания (в расчете на душу населения за год) количества используемой в работе энергии, а также все последствия, сопровождающие такой рост.

Для того чтобы составить представление об изначальных культурных системах, базировавшихся на энергии только человеческого организма и действовавших благодаря только этой энергии, можно было бы рассмотреть несколько культур нового времени, имеющих сходные для своего класса технологические основания: например, культуру тасманийцев, она, различных групп пигмеев

92

ит.д.67 Разумеется, совершенно независимо от источника и величины потребляемой энергии два фактора — технология и окружающая среда — способствуют появлению культурных различий, но мы коснемся этих факторов позднее. Тем не менее сколько бы современные культуры, базирующиеся исключительно на энергии человека, ни различались в специфических деталях, все они похожи в одном отношении, представляющемся фундаментальным: эти культуры чрезвычайно ограничены в своей возможности контролировать внешний мир и производить (на единицу проделываемой работы) предметы, удовлетворяющие потребности человека. В социальном смысле все они просты, то есть обладают относительно недифференцированной структурой. И философские их построения — их системы знаний и верований — так же просты и неразвиты. У нас есть все основания считать, что наиболее ранние культуры человечества принадлежали к тому же типу, что и культуры нового времени, в распоряжении которых была только энергия человеческих тел, хотя в технологическом отношении последние культуры могли быть более высокоразвиты. И точно так же мы можем быть уверены, что культурное развитие обязательно достигло бы известного уровня — причем, уровня низкого, — на котором так или иначе стало бы возможным потребление дополнительного количества энергии на душу населения в год. Человечество еще долго пребывало бы в условиях дикости, если бы не возможность расширить доступные ему источники энергии. Культурные системы не развиваются за счет одного лишь интеллекта, высоких идеалов и искренних стремлений, это не вера, которая, как считается, способна сдвинуть горы; у культурных систем должна быть энергия, как, подозреваем, должна она быть и при двиганье горами.

Необходимо сделать некоторые оговорки в связи с нашими утверждениями об источнике энергии самых ранних культур. Человеческий организм был основным источником для всех наиболее ранних систем и единственным источником для многих из них. Существовал, однако, и другой источник, доступный некоторым культурам, а именно водный поток. Даже самые примитивные народы умели сплавлять предметы вниз по течению, вместо того чтобы переносить их. Но сила воды вплоть до железного века, а то и позже, не была важна для хода культурного развития. Ее значимость относительна даже сегодня.

Ветры тоже были доступны большинству первобытных народов, но у них не было средств, чтобы овладеть ими и использовать их энергию. На более высоких уровнях культуры ветры становятся значимы как источник энергии для судов, оснащенных парусами. Механическая энергия, получаемая посредством ветряных

93

мельниц, приходит в культурную историю очень поздно и никогда, ни в одной культуре не имеет большого значения.

Многие дискуссии об использовании энергии начинаются с разговора — или восторженных речей — об огне. Однако зачастую они быстро сводятся к рассуждению о нем как о символе дома, семейного очага, девственниц-весталок и т.д. Бесспорно, человек очень рано научился пользоваться огнем и даже добывать его. Но он не применял огонь широко, как форму энергии, точнее, как средство выполнения работы — до недавнего изобретения парового двигателя. Огонь может пригодиться, чтобы ночью удерживать диких зверей поодаль от человеческого жилья (хотя легко преувеличить его ценность в этом отношении), он может также представлять излюбленный символ в семейной жизни и религиозном ритуале. Но такое применение огня не вписывается в термодинамический контекст понятия энергии. Даже использование огня при приготовлении пищи с трудом может быть поставлено в энергетический контекст, поскольку обработка продуктов не равноценна тому, что может быть сделано за счет затрат мускульной энергии; огонь в данном случае не может быть приравнен ни к мышечной энергии, ни к энергии в целом.

На несколько более продвинутых уровнях культуры огонь приобретает большое значение в искусстве керамики, при обжиге глиняной посуды. А на еще более высоких уровнях огонь становится чрезвычайно важным в металлургических ремеслах, при плавке руд и изготовлении металлов. Но ни в одном из этих контекстов огонь все-таки не функционирует как энергия в том смысле, в каком мы употребляем этот термин. И в гончарном производстве,

ив металлургии огонь имеет инструментальное значение, как и при приготовлении еды. Он

— средство превращения материалов. Но его нельзя заменить мышечной энергией. Поэтому,

поскольку мы не можем приравнять огонь в гончарном и металлургическом ремесле к мышечной энергии, мы не придаем ему значения в качестве формы механической энергии. Существует, однако, весьма практическое применение огня как формы энергии, доступное самым первобытным народам. Они могут использовать его для выжигания сердцевины у бревен при изготовлении каноэ. Здесь уже огонь заменяет мускульную энергию и потому приравнивается к ней. Однако нам неизвестна ни одна культурная система, в которой энергия, добываемая и используемая таким образом, составила бы больше, нежели крошечную часть всего используемого количества энергии. Огонь как форма энергии используется также некоторыми народами для расчистки земли под посадки. Но когда земледельческий уровень достигнут, мы уже далеко продвинуты в культурном отношении и

94

всамом земледелии имеем такой метод получения энергии, в сравнении с которым данное, вспомогательное использование огня является крайне незначительным.

В таком случае мы можем выделять в качестве первой стадии культурного развития эру, в которой человеческий организм сам по себе был главным источником энергии, используемой культурными системами, эру, в которой ветер, вода и огонь как источники энергии были в действительности весьма незначительны. Эта стадия началась с происхождения самого человека, а завершилась одомашниванием животных (жвачных) или разведением растений, или же тем и другим вместе. И в абсолютном смысле (по количеству лет), и в относительном (по сравнению с протяженностью остальных периодов культурной истории) эта эра «энергии человека» — весьма впечатляюща. Если признать, как это делают многие авторитетные

ученые, что культура началась миллион лет тому назад, и если датировать начало земледелия примерно 10000 лет тому назад68, то стадия «энергии человека» в культурном развитии охватывает до сей поры около 99% истории культуры. Данный факт настолько значителен, насколько и примечателен.

Эру, в которой культурные системы всю свою энергию, за очень малым исключением, получают от человеческого организма, характеризует еще одна черта, а именно: существование полностью за счет пищи, получаемой от дикой природы. Это дает нам еще один удобный и значимый показатель культурного развития, а также основание для классификации культур.

Когда человек существовал полностью за счет пищи из дикой природы, он мало чем отличался от эволюционно более низких животных, которые, разумеется, питались точно так же. Правда, человек мог приготовить себе еду, и это, безусловно, явилось важным фактором его выживания. Но нельзя и преувеличивать значение кулинарной обработки, как это делалось

вслучае с огнем. Пока человек полностью существовал за счет дикой природы, его можно было считать диким животным по крайней мере в некотором смысле. Сейчас он — одомашненное животное, и эту перемену сотворило главным образом именно занятие земледелием: одомашненный человек есть побочный продукт земледелия. Здесь вновь нельзя не поразиться гигантской протяженности стадии добывания пищи из дикой природы по сравнению с последующими эпохами.

Количество энергии, получаемое культурными системами от человеческих организмов (на душу населения за год), разумеется, и мало, и ограничено. До тех пор пока культурные системы не сумеют увеличить это количество за счет освоения других источников, они никогда не смогут выйти за пределы определенного уров95

ня развития, причем весьма низкого. А вода, ветер и огонь, как мы успели убедиться, в качестве источников полезной энергии на низких уровнях технологического развития оказались малозначащими. Культура не могла развиваться и веками подряд не развивалась, пока сохранялся предел приблизительно в 1/20 лошадиной силы на душу населения. Однако в конце концов эффективный способ приращения энергии для строительства культуры был найден, он заключался в одомашнивании животных и выращивании растений; говоря коротко — за счет потребления солнечной энергии, содержащейся в биологических формах, отличных от человека.

Растения и животные являются, конечно же, формами и величинами энергии. Растения получают, преобразуют и запасают энергию, идущую непосредственно от солнца. Животные

существуют прямо или косвенно за счет растений; вся жизнь, согласно последним данным, зависит от процесса фотосинтеза, осуществляемого растениями. Но не являются ли дикие растения и животные — в той же мере, что и их культурные собратья, — формами и величинами энергии? Да, действительно являются. И тут следует напомнить, что энергия не создается и не производится; она лишь преобразуется или контролируется. Человек, когда присваивает и поедает дикое растение или животное, эксплуатирует энергетические ресурсы природы, и, в узком смысле слова, можно сказать, что он контролирует эти природные силы. Однако охота, рыболовство и собирательство не являются формой использования растительной и животной энергии; они лишь акты присвоения и потребления. Использовать же силу означает овладеть ею, направлять и управлять, так чтобы она не просто вводилась в

культурную систему, но сделалась ее интегральной частью. Бегущий поток совмещает в себе форму и величину энергии. Но, за исключением сплава предметов вниз по течению, данная энергия до тех пор не становится культурно значимой, пока ее не используют посредством водяных мельниц и не сделают составной частью культурной системы. Точно так же дело обстоит с растениями и животными. Одомашнивание растений и животных было способом овладеть ими как силами природы, направлять и управлять, а также сделать их составной частью культурных систем. Это нововведение имело колоссальное значение, поскольку открывало новые источники энергии и тем самым высвобождало культуру из ограничений, налагавшихся зависимостью от движущей силы человеческого тела.

У сельскохозяйственного разведения животных, конечно, много преимуществ по сравнению с охотой на диких зверей. Крупный и мелкий рогатый скот — на виду у человека и легкодоступен, а поиск дичи в противоположность этому связан со сложностями.

96

Одомашнивание дает человеку уверенность, что у него будут еда и шкуры; охотники же часто возвращаются с пустыми руками. Обеспеченность едой может возрасти вследствие одомашнивания. Охота, практикуемая выше определенного предела, на деле обычно уменьшает обеспеченность человека пищей; дичь может оказаться перебитой раньше, чем сумеет воспроизвести поголовье. Зато защита крупного и мелкого рогатого скота от нападений диких зверей поощряет рост численности домашних животных и, значит, увеличивает обеспеченность пищей. Новые и ценные продукты становятся доступны в результате одомашнивания. Использование молока — пищи, значение которой в некоторых культурах было бы трудно переоценить, — делается возможным благодаря одомашниванию. Охотникам были, конечно, доступны меха и шерсть, но экстенсивное использование шерсти для производства тканей сделалось возможным благодаря одомашниванию и разведению овец69; шерсть диких животных, очевидно, не подходит для этой цели70.

Огромное преимущество одомашнивания перед охотой состоит в постоянном использовании живых животных вместо потребления мертвых. Молоко, яйца и шерсть можно вновь и вновь получать от животных, не убивая их. На определенных уровнях культурного развития домашние животные могут использоваться как формы механической энергии: тянуть сани или волокушу, перевозить грузы, включая людей, тащить плуги и тележки. Кроме того, благодаря селекции одомашненные животные могут быть значительно усовершенствованы как производящие пищу или шерсть механизмы и как формы механической энергии.

Таким образом, одомашнивание животных — это способ овладения солнечной энергией, управления ею и применения ее в разнообразных формах с целью производства пищи, одежды и механической энергии. Все преимущества одомашнивания по сравнению с охотой, которые мы перечислили, можно, однако, свести к единственному и простому выводу: это способ производить больше предметов и услуг, удовлетворяющих потребности человека, в расчете на единицу работы и, следовательно, на душу населения. Культура развилась как следствие увеличения количества энергии, потребляемой в расчете на душу населения за год.

Почти то же самое можно сказать относительно преимуществ земледелия по сравнению с собиранием диких растений (в пищу и на другие нужды). Огородничество делает обеспечение пищей более надежным и более обильным. Тратя меньше сил на борьбу с сорняками, культурные растения получают больше шансов вырасти и обильно плодоносить. Обработка земли мотыгой, плугом, внесение удобрений, ирригация, севооборот и селекция домаш97

них животных — это тоже средства увеличения урожайности. Здесь, как и в животноводстве, земледелие создает на единицу работы больше требуемых человеку предметов, чем при собирательстве диких растений. И это — следствие того, что приемы земледелия обеспечивают больший контроль над силами природы.

Значение как скотоводства, так и земледелия мы можем — с точки зрения развития культуры — выразить простой формулой. Вместо Э х Т-* Я (энергия, умноженная на технологию, дает требуемые человеку предметы и услуги) давайте напишем Э(Чх Н)х Т^> П, где Ч vi H— соответственно человеческий и не-человеческий компоненты фактора энергии. Если мы считаем фактор орудий постоянной величиной, то можем просто переписать нашу формулу таким образом: Чх Я-» П. Данная запись выражает отношение между количеством энергии, получаемым от человеческого организма, и тем, что получают от других источников. Это соотношение важно для всех культур, стоящих выше уровня стопроцентного существования за счет дикой природы, но оно становится еще важнее с последующим прогрессом культуры. Между прочим прогресс культуры хорошо выражается через данное соотношение: культура развивается по мере того, как растет отношение не-чело-веческой энергии — к человеческой. Или же мы можем определить прогресс культуры через отношение между продуктом и человеческой работой: культура развивается по мере того, как растет количество необходимых человеку предметов и услуг, производимых на единицу работы.

Поэтому животноводство и земледелие сходны в том, что оба являются средством расширения контроля над силами природы, а в результате — и средством развития культуры. Однако эти занятия не равноценны по своему потенциальному вкладу в строительство культуры: земледелие в этом смысле обладает гораздо большими возможностями по сравнению с животноводством. Различие в их относительных способностях зиждется на простом биологическом факте: крупный и мелкий рогатый скот должен питаться растениями, в то время как культурные растения используют энергию напрямую от солнца. В конечном счете пастушеская система, несмотря на весь ее контроль над животными, все же основывается на дикорастущей флоре: на растениях, которыми питается крупный и мелкий рогатый скот. Рост и изобильность этих растений не контролируются культурой. Если пастбищ не хватает, стада уменьшаются или погибают. В земледелии контроль над силами природы более значим и непосредственен. Растения потребляют солнечную энергию напрямую. Поля можно удобрять, лишнюю воду — отводить, посевы — поливать, можно использовать преимущества парников и т.д. Само собой разумеется, что

98

контроль, характерный для земледелия, никогда не бывает полным и совершенным, хоть и является более значительным, чем в животноводстве; фермер, безусловно, никогда полностью не защищен от природных бедствий. Но предел, до которого культура способна развиваться на пастушеской основе, ограничен и теоретически, и практически. Культура не может развиваться вне предела, устанавливаемого естественной продуктивностью пастбищ. Попытки увеличить поголовье скота, не учитывая это ограничение, на деле производят обратный эффект: численность стада сокращается вследствие ухудшения пастбища, что вызывается его сверхактивным использованием. С другой стороны, и в земледелии может существовать предел, до которого способно дойти производство (на единицу работы) требуемых человеку продуктов, но этот предел не достигнут даже и по сей день. В самом деле, по-видимому, мы еще недостаточно приблизились к нему даже для того, чтобы предсказать его и представлять себе его особенности.

Если земледельческая система превосходит пастушескую в способности использовать энергию для построения культуры, то система, соединяющая земледелие и животноводство, превосходит собственно земледелие как таковое. В такой системе производство зерна облегчено использованием животных в качестве перевозчиков грузов

и тягловой силы для плугов и прочих земледельческих орудий, для транспортировки урожая, для «вытаптывания зерна» при молотьбе, для приведения в движение механических жерновов, оросительных устройств и т.д.; используют животных и как производителей навоза для удобрения. Земледелие помогает животноводству не только тем, что делает более надежным и обильным обеспечение кормами крупного и мелкого рогатого скота, но и тем, что облегчает, делая более выгодным, содержание определенных видов животных, таких как свиньи и домашняя птица. Нет ни одной не знающей земледелия культуры, где бы эти виды были одомашнены и содержались в больших количествах. Зато в системах с земледелием они могут приобрести исключительную важность. Составив единое целое и взаимодействуя, земледелие и животноводство создали самые великие культуры в истории (до «топливного века»); исключение составляют такие регионы, как Мексика и Центральная Америка, где не было животных, пригодных для одомашнивания.

Следует иметь в виду, что, рассматривая охоту, рыболовство, собирательство, животноводство и земледелие, мы до сих пор касались лишь одного аспекта данных процессов, а именно — энергетического фактора. Мы совсем не касались еще фактора орудийного и совершенно не рассматривали окружающую среду. Очевидно, что каждая культура детерминирована инструментальным фактором и

99

фактором окружающей среды, равно как и энергетическим фактором, но было бы удобно и желательно каждый из них рассматривать по отдельности, опуская остальные два. Анализируя культурный процесс, мы можем любые два из приведенных факторов принять за константы, одновременно меняя значения третьего. Культура поэтому будет изменяться вслед за показателями изменчивого фактора. Так, в формуле -Эх Тх О -» Я, где Э, Т, Я обозначают те же явления, что и прежде, а О — окружающую среду, мы можем любые два из трех определяющих факторов принять за константы, а третий изменять. П, общий продукт, или степень культурного развития, будет тогда, соответственно, изменяться. Однако статус, или уровень развития, любой реальной культурной системы будет определяться одновременным действием всех трех факторов. Эти замечания приведены здесь с целью дополнить наше исследование культурного развития, проделанное лишь в энергетическом аспекте. Можно было бы, например, отметить, что некоторые пастушеские или даже охотничьи и рыболовецкие культуры, — если судить по нашему собственному стандарту, то есть по количеству необходимых человеку предметов и услуг, производимых на единицу работы, — являются более продвинутыми, более высокоразвитыми, чем некоторые культуры, практикующие земледелие. Вполне возможно, однако это не задевает обоснованности наших суждений о данных типах хозяйствования как о способах потребления энергии. Исключительно благоприятные природные условия или высокоэффективный набор орудий для использования энергии, или то и другое вместе могли компенсировать менее результативный способ утилизации энергии. Некоторые культуры, созданные охотниками или рыболовами, могли производить больше пищи на единицу работы, чем некоторые примитивные земледельческие системы. Обилие диких животных, таких как бизоны в прериях, особенно после появления там лошадей, или обилие рыбы, например лосося на Северо-Западном побережье США, вкупе с эффективным способом освоения этих источников существования, могли породить более высокую культуру, чем та, на которую способна примитивная земледельческая техника в условиях неблагоприятной среды. Существуют даже случаи, когда народы отказываются от возделывания огородов и полностью возвращаются к охоте. Но эти факты не затрагивают обоснованности наших суждений относительно потребления энергии. Они только показывают, что каждая культурная система определяется факторами технологии и окружающей среды в той же мере, что и фактором энергии. Мы можем отметить, однако, что среди самых примитивных культур нет ни одной, знакомой с земледелием или разведением скота; зато все высокоразвитые культуры — земледельчес100

кие, и нет случая, чтобы пастушеская система произвела на свет такую же продвинутую культуру, как наиболее развитые из числа тех, что порождены культивацией растений. Наши выводы об относительных достоинствах охоты, рыболовства, собирательства, пастушеских и земледельческих систем — как форм контроля над силами природы — подтверждаются, таким образом, всей

мировой культурной историей. Существование за счет дикой природы есть наихудший из перечисленных методов контроля; земледелие — наилучший.

Это не означает, однако, что всякий народ должен последовательно «пройти через эти три стадии развития». Народ может перейти непосредственно от присваивающей экономики к земледелию, совсем не имея опыта разведения крупного или мелкого рогатого скота, что, без сомнения, и произошло со многими племенами американских индейцев. Народ даже может отказаться от своих огородов и полностью вернуться к присваивающему хозяйству, как сделали некоторые североамериканские племена, жившие на Великих равнинах (или поблизости от них), с их несметными стадами бизонов, когда здесь появилась лошадь и началась миграция белых людей на запад. Нет необходимости и в том, чтобы пастушеская стадия предшествовала земледельческой в куль- турно-эволюционном процессе. Излишне было бы упоминать об этом тезисе, настолько он очевиден, если бы не представление, все еще бытующее, будто ранние эволюционисты настаивали, что пастушеская стадия предшествует земледельческой. Между тем нам не известен ни один достойный уважения антрополог, который когда-либо придерживался подобного взгляда. Мы здесь не занимаемся историей одомашнивания животных или культивирования растений. Мы могли бы только отметить мельком, что существуют животные, которые живут в отарах и стадах,

— это овцы, крупный рогатый скот и лошади, и они сыграли основную роль в построении культуры, обеспечивая людей пищей, шкурами, шерстью и двигательной силой. Среди культурных растений наиболее важны хлебные злаки. Они являются, по выражению Тайлора, «великой движущей силой цивилизации»71; все великие культуры в истории развились и существовали благодаря выращиванию хлебных злаков.

Мы можем отметить также, что одомашнивание животных было главным образом работой мужчин, а начало культивации растений — достижение женщин. Мужчина-охотник стал пастухом; женщина, собиравшая дикую растительную пищу, сделалась огородницей. Это разделение труда между полами имело огромное значение для социальной организации, причем как в производящей, так и в присваивающей экономике.

101

Окружающая среда. К инструментальному фактору культурного развития мы предполагаем подробно обратиться позднее. С фактором же окружающей среды можно разделаться сейчас, раз и навсегда, в той степени, в какой затрагивается эволюционистская теория. Каждая культурная система существует и функционирует в естественной среде, сочетающей флору, фауну, рельеф местности, ее высоту, метеорологические условия, атмосферные силы и т.д. И, разумеется, каждая культура подвергается воздействию этих факторов окружающей среды. Но в любом случае корреляция между культурой и окружающей средой не выражается отношением «один к одному». Среда не «детерминирует» культуру в том смысле, чтобы можно было заявить: «Зная характер среды, мы в состоянии предсказать культуру»72. Окружающая среда многообразна, и ее влияние и воздействие на культуры столь же многообразно. Одни природные условия подходят для земледелия, пастушеской экономики или, например, для рыболовства, ремесленного производства

ит.д.; другие условия, наоборот, не подходят для этого, а определенные типы приспособления культуры к природе они даже могут сделать и вовсе невозможными. Но отношение культуры к окружающей среде в очень большой степени определяется уровнем развития культуры. Район, известный сегодня как Канзас, был не пригоден для земледелия с точки зрения народа, культура которого напоминала культуру индейцев-дакота в 1800 г. Сегодня тот же самый район не годится для охотничьего хозяйства. Будут ли использоваться запасы угля, железа или источники гидроэнергии какого-нибудь региона — зависит от степени развития культуры этого региона. Данное замечание помогает сделать ясным и очевидным важный вывод о соотношении культуры и окружающей среды: особенности естественной среды становятся значимыми, только когда и только поскольку они вводятся в культурную систему и делаются ее составной частью в виде элемента культуры. Уголь и железо Западной Европы или гидроэнергия Англии становятся значимыми только на определенных уровнях культурного развития. Водные потоки сравнительно мало значили для культуры Англии в 1200 г. н.э.; но в XVII и XVIII вв. они сделались чрезвычайно важны как источник энергии для промышленности; с развитием парового двигателя

иэксплуатацией угольных ресурсов реки вновь стали значить относительно мало. Таким образом, мы видим, что, хотя естественная среда обитания оказывает влияние на культуру, узнать больше об этом влиянии мы можем скорее из рассмотрения культуры и уровня ее развития, нежели из простого перечисления особенностей окружающей среды.

Однако рассмотрение влияния среды имеет смысл только при изучении отдельных культур; оно не

имеет отношения к общему

102

анализу культуры как таковой. Если нас интересует культура Египта в 3000 г. до н.э., Англии в 900 г. н.э., Британской Колумбии или Канзаса в 1850 г. и т.д., то мы должны рассматривать природную среду обитания. Но если существует интерес к культуре как особому классу явлений, если есть желание понять, какова структура культурных систем и как они функционируют, нет никакой нужды рассматривать природную среду. Если есть желание уяснить взаимосвязь между техническими орудиями и социальной организацией — как и почему социальные системы изменяются, какова роль искусства в общественной жизни, как соотносятся способ жизнеобеспечения и статус женщины, как и почему культура человечества, взятая в целом, выросла и развилась на протяжении веков, — в таком случае нет надобности рассматривать окружающую среду. Подобно физику, разработавшему законы для падающих тел, мечта культуролога - сформулировать законы поведения культурных систем как таковых. Разумеется, природная среда существует всегда, и она оказывает влияние на культуру в любое время и в любом месте, точно так же как характер падающего тела и плотность атмосферы всегда сказываются на падении последнего. Осенний лист летит вниз не так, как градина. Пуля падает в атмосфере одним образом, в вакууме другим. Но закон падающих тел ценен именно тем, что не учитывает ни влияние атмосферы, ни характер и строение падающего тела. Точно так же и культуролог старается формулировать законы поведения культурных систем вообще. Подобно физику, он хочет действительных универсалий. Если кого-то интересуют частности: отдельные культуры или отдельные падающие тела, — тогда, конечно, в каждом случае следует учитывать конкретные условия.

Возникновение и развитие земледелия — самого по себе или в сочетании с животноводством — имело гигантское значение для роста культуры. На протяжении примерно 990 000 лет культура развивалась и аккумулировалась. Но в конце палеолита она все еще была на сравнительно весьма низком уровне. Человек значительно опередил в развитии остальных животных, благодаря тому что пользовался орудиями и знаками. Однако он все еще существовал за счет дикой природы, как

иостальные животные, жил небольшими группами и не знал ни металлов, ни письменности. Тем не менее через несколько тысяч лет, после того как земледелие достигло современного состояния, вся система претерпела глубокое изменение. В технологическом смысле произошла трансформация от культурной системы, почти полностью основанной лишь на энергии человека, к системе, базирующейся прежде всего на энергии солнца, потребляемой в виде культурных растений

103

идомашних животных. Произошли также глубокие социальные перемены. Численность и плотность населения значительно увеличились, что, в свою очередь, нашло выражение в новых формах социальной организации. Небольшие деревни вырастали в городки, а в конце концов и в крупные города. Нации и империи пришли на смену племенной и клановой организации. Процветали ремесла, занятия искусством и философией. Развивалась металлургия; вошли в

употребление письменность, математика, календарь, денежное обращение. Короче, за сравнительно небольшой период73 всего в несколько тысяч лет, после того как земледелие утвердилось в качестве способа контроля над силами природы, возникли великие цивилизации Египта, Месопотамии, Индии, Китая, а в Новом Свете — Мексики, Центральной Америки и Перу. Возникновение и развитие земледелия повлекло за собой революцию в культуре. «Земледельческая революция» станет предметом анализа части II данной книги.

Роль орудий. Технологический процесс можно разложить, как уже отмечалось выше, на два компонента, или аспекта. С одной стороны, мы имеем потребляемую и расходуемую энергию, с другой стороны, механические средства, с помощью которых это осуществляется. Женщина выкапывает съедобные коренья при помощи палки; мужчина убивает оленя стрелой; зерно перемалывается с помощью метате* или водяной мельницы; бык тянет плуг. Обрисовав направленность развития технологии с точки зрения энергии, мы переходим теперь к аспекту орудийных, или инструментальных, средств.

Как указывал Оствальд, разъяснить устройство, применение и развитие орудий может помочь соотнесение их с энергией. «Когда человек взял в руки палку, — говорит он, — он увеличил радиус воздействия своей мускульной энергии... и поэтому мог приложить ее с большей пользой. Применяя дубинку, он мог аккумулировать свою мускульную энергию в кинетической форме и употребить ее с неожиданной силой в момент опускания дубинки. Таким способом можно было

проделать работу, которая не могла бы осуществиться за счет только мускульной энергии сжатия...»74.

В луке со стрелой мускульная энергия превращается в энергию натянутого лука, из которого она может высвободиться мгновенно и с большой силой. В арбалете мускульная энергия может сохраняться бесконечно долго. «Другой вид превращения, — говорит Оствальд, — относится к концентрации энергии на маленьких поверхностях, таких как острый край и точка; обе приводят к тому,

* Ручной каменный жернов у ацтеков. - Прим. пер.

104

что мышечная работа благодаря уменьшению сопротивления такой поверхности способна обеспечить гораздо большую силу давления... Меч и копье соединяют в себе увеличенную длину руки-радиуса и многократно усиленный эффект острия и точки»75. Другие механические средства, такие как рычаги, колеса, шарикоподшипники и т.п., имеют смысл с точки зрения наиболее эффективного, или экономичного, расходования энергии.

Конечно, результат, получаемый от расходования энергии в рамках культурной системы, обусловлен механическими средствами, за счет которых человек управляет энергией. Средства варьируют; одни из них более эффективны, другие менее. Один топор, например, может быть лучше, чем другой. Это значит, что на единицу расходуемой ими энергии один топор нарубит леса больше, чем другой. Мы можем говорить о качестве данного топора либо инструментальных средств в целом как о степени их эффективности, или просто эффективности. Эффективность орудия может варьировать от совсем никакой - и даже того меньше - до максимальной. Данный диапазон можно выразить в процентах; при этом эффективность будет исчисляться от 0 %, или менее, до 100 %, но не более.

Рассмотрим весло каноэ в определенной ситуации. Оно может быть настолько длинным, тонким или настолько тяжелым, что окажется бесполезным, а то и вовсе будет иметь отрицательную ценность. Его эффективность в таком случае — ноль процентов или менее того. Но мы можем представить — и реально создать — весло таких размеров и пропорций, что любое их изменение уменьшало бы эффективность весла. Его эффективность теперь 100 % от практически и теоретически возможного. Что справедливо для весла, справедливо и для любого другого механического средства потребления и использования энергии, будь то иголка, лук, тип паровоза или самолета. У каждого из них имеется тот максимум эффективности, выше которого улучшение невозможно. Увеличение эффективности орудия может быть достигнуто при изготовлении — за счет замены одного материала в его составе на другой, а также за счет улучшения конструкции. Например, алюминиевое или пластиковое весло может превосходить деревянное; определенные сплавы могут придать топорам или двигателям большую эффективность, чем это делают железо или сталь. Иными словами, один тип орудия может быть заменен другим, но каждый из них обладает максимумом эффективности. А число типов, возникших благодаря использованию комбинации материалов, ограничено (если не в теории, то на практике). Поэтому улучшение эффективности инструментальных средств в конечном счете всегда должно быть ограничено определенными пределами. На практике, как мы знаем из опыта, действительные пределы часто не достигают теоретически возможных.

105

Оценивая роль инструментальных средств контроля за энергией, их следует рассматривать с точки зрения экономичности, а также механической эффективности. Один тип орудий может быть более экономичным, но при этом не более, а то и менее эффективным, чем другие. Экономичность здесь измеряется в единицах энергии, требуемой для производства орудия. Согласно Чайлду, первые медные топоры и ножи были лишь немногим эффективнее (если вообще они были эффективнее) по сравнению с каменными орудиями, которые они заменили76. Но если каменный топор ломался, его было трудно и даже невозможно починить, так что требовалось изготовить новый взамен старого. Медный же топор, напротив, можно было починить относительно легко. Цена работы каменного инструмента была намного выше цены работы металлического, поэтому при одинаковой эффективности последний был предпочтительней. Тот же принцип приложим и к более высоким уровням технологического развития. Без сомнения, зачастую можно создать механизм, более эффективный, чем действующий аналог, однако стоимость нового механизма — в энергетическом ли, в денежном ли выражении — делает его менее экономичным. Таким образом, критерий экономичности способен ограничивать эффективность орудий и механизмов во многих случаях. Вне зависимости от того, оцениваем мы использование орудий с точки зрения их