Zima_uch_met_pos_11

преемственностью трех философов из богатейшего в то время города Милета на побережье Малой Азии. Это — Фалес (624–546), Анаксимандр (610–546) и Анаксимен (585–528). Второй — к италийцам — жителям Южной Италии, в которой в то время существовали греческие колонии — независимые дочерние города полисов основной Греции. Италийская философия представлена Пифагором (571–497) и его последователями. Различие мировоззренческих установок, то есть побудительных причин, философствования ионийцев и пифагорейцев можно охарактеризовать следующим образом. Для ионийцев его движущей силой было удивление, любопытство по отношению к природе вещей, желание знать ради самого знания. Побудительные причины философствования италийцев были иными. Это было желание обожествления, побега из смертной жизни и возвращения к божественному существованию, от которого, как считалось, отпала душа. Милетскую школу отличал преимущественный интерес к сфере природного, тому, что позднее стало относиться к компетенции различных естественных наук — физики, астрономии, биологии, метеорологии. Так, известно, что Фалес считается первым астрономом и математиком в античной традиции. Он, в частности, известен тем, что сумел предсказать солнечное затмение 585 г. до н.э. Анаксимандр создал простейшие солнечные часы — гномон, построил модель небесной сферы — глобус, начертил географическую карту. Анаксимен интересовался астрономическими и метеорологическими явлениями, правильно указал, что звезды более отдалены от Земли, чем Луна и Солнце. Характерны и сохранившиеся названия трактатов Анаксимандра и Анаксимена — «О природе». Слово «природа» по-гречески «фюзис» (но надо иметь в виду, что это слово досократиками, кроме Демокрита и Парменида, практически не употребляется, а название сочинений дано позднейшими авторами). Однако не следует думать, что милетцы были учеными в современном значении этого слова более, нежели философами. В отношении досократиков, особенно самых ранних, такое четкое деление просто невозможно. В то время еще не произошло разграничения между собственно философией и науками о природе. Поэтому этот первоначальный этап развития философии принято на-

31

зывать натурфилософией. Милетцев можно называть первыми натурфилософами. Однако в отношении других досократиков, прежде всего элеатов, такое наименование вряд ли допустимо. Почему, мы разберем ниже. Тем не менее, важно отметить, что вот этот преимущественный интерес к природе, а не к человеку, действительно является важной отличительной чертой всей философии досократиков, и только в конце периода, у Демокрита, мы видим обращение к проблематике этической.

Что касается философии милетцев и по праву позволяет их считать первыми философами, то их заслугой является постановка проблемы первоначала, или просто начала всего сущего. Что представляет собой эта, может быть, наиболее ранняя и одна из фундаментальных проблем философии на протяжении всей ее истории вплоть до настоящего времени? Суть ее в следующем. Окружающий нас мир состоит из огромного многообразия вещей, в большей или меньшей степени отличающихся друг от друга. Но наряду с этим многообразием, мы можем обнаружить внутреннее единство между вещами, которое проявляется, например, в том, что вещи могут взаимодействовать между собой, превращаться друг в друга. Получается, что мир одновременно многообразен и един. Как связать эти взаимоисключающие утверждения между собой? Перед нами классический пример противоречия, классической философской проблемы. И милетцы предложили первый известный в истории способ ее решения. Должно существовать нечто, что, вопервых, присутствует в вещах в качестве единообразной основы, а, во-вторых, является генетически первичным, тем, из чего возникает все остальное. Это нечто и получило название начало. Обратим внимание, что милетцы не рассматривают начало в качестве отвлеченного философского понятия. Для них оно понимается вполне материально, вещественно. В этом, в частности, проявляется их натурфилософский характер рассмотрения природы. Например, у Фалеса началом всего является вода. Казалось бы, Фалес не оригинален. Задолго до него великий греческий поэт Гомер писал о том, что «Океан всему прародитель». Однако первым античным философом принято считать все-таки Фалеса. Почему? Постановка проблемы, осуществленная Фалесом не просто генетическая, как у

32

Гомера, она имеет онтологический характер. Фалес умом усматривает недостающее понятие, без которого наше понимание реальности является противоречивым. Именно рациональное усмотрение недостающих звеньев в картине мира и составляет существенную черту философствования.

Понимание первоначала получило свое развитие у Анаксимандра, который назвал его особым термином апейрон. В переводе с греческого это означает «беспредельное». Возможно, Анаксимандр тем самым хотел показать, что начало нельзя отождествлять не с одной из стихий, известных древним — огнем, водой, воздухом или землей. Тем не менее, все античные авторы указывали на то, что апейрон необходимо понимать вещественно. Апейрон Анаксимандра не имеет начала во времени, он не возник, то есть существует вечно. Ему присуще движение в качестве неотделимого свойства. Но из этого начала рождаются вещи, которые со временем вновь разрушаются (та часть учения философов, в которой излагаются их взгляды на происхождение вселенной называется космогонией). Так возникает идея вечно существующего (как целое), но периодически возникающего и гибнущего мира (как реального многообразия вещей). Обратим внимание, что в таком качестве начало может пониматься двояко: как начало генетическое, хронологическое и как начало сущностное, то, что составляет основу всех вещей и позднее получит название субстанция.

Что касается Анаксимена, то первоначалом у него является воздух (этот воздух, как и воду у Фалеса, конечно, нельзя рассматривать как то, что мы называем атмосферой, но скорее как выражение качественного своеобразия, присущего данной стихии), а беспредельность апейрона рассматривается им лишь как количественная характеристика воздуха. Воздухом, по мнению Анаксимена, является и человеческая душа. Более того, и сами боги произошли из воздуха, а не являются его создателями.

Иногда в литературе взгляды милетских философов характеризуются как материализм, основанием чему является вещественное понимание ими первоначала. Такое утверждение является слишком категоричным, если иметь в виду материализм в его современном понимании. Оно, в частности, мало соответствует извест-

33

ному положению Фалеса: «все полно богов». Правильнее будет говорить о том, что для милетцев характерен особый взгляд на мир как на живое одушевленное существо, в котором боги являются силами, а душа, как двигательное начало имеется даже у предметов неживой природы. Такой взгляд, приписывающий жизнь неживым предметам, в философии называется гилозоизмом (происходит от двух греческих слов: «хюле», что означает «материя» и «зоэ» — жизнь). Милетцы, в отличие от более поздних досократиков, еще не проводили различение между началом и движущими причинами вещей. Такой подход, признающий единое начало сущего, называется монизмом.

Прежде чем перейти в пифагорейцам, укажем еще несколько существенных черт, характеризующих философское мировоззрение досократиков. Мы уже знакомы с греческим словом «фюзис», которое означает «природа». Но досократики употребляли вместо него другое слово для обозначения природы. Они называли ее космосом. Космос по-гречески означает порядок, гармония. Называя природу космосом, мыслители хотели тем самым выразить чрезвычайно важную мысль: природа устроена закономерно и упорядочена, напоминая живой разумный организм. В этом смысле природа божественна. Мировоззрение, которое отождествляет бога и природу называется пантеизмом. Пантеизм — важнейшая черта философского мировоззрения не только досократиков, но и всей языческой античности. Бог-природа вечно существует, но бог пантеизма это не то же самое, что Бог-Творец, Бог-личность в христианстве. Это скорее некоторый неумолимый закон. Вспомним, что в греческой мифологии боги отнюдь не являются создателями и правителями мира, а сами подчиняются судьбе, или мойре, которая вовсе не бог судьбы, а некоторая безличная необходимость. Выражением космического порядка являются законы, по которым устроена природа. Необходимо понимать, что идея разумности вселенной — это очень значительная философская идея античности. В самом деле. Почему природа — это космос, а не хаос?! Именно потому, что она разумна, и божественна, коль скоро ее законы неотвратимы. Преимущественный интерес к познанию природы и ее законов, как мы видели, существенная черта философии

34

досократиков. В этом аспекте их философское мировоззрение может быть охарактеризовано как космоцентризм. Почему вопросы устройства вселенной оказываются на первом плане? Это связано

стем, что человек рассматривается досократиками как часть природы, подчиненная тем же самым законам, как природа в миниатюре, как маленькая вселенная (это касается не только строения, но и самой разумности мира и человека). С этой точки зрения человек рассматривался как микрокосм (микрокосмос) сравнительно

смакрокосмосмом-природой. Идея различия природного и человеческого возникнет в античности позднее.

Перейдем к рассмотрению италийской философии, которая в ранний период представлена, прежде всего, учением Пифагора. Сразу надо оговориться, что в отношении учения Пифагора нас поджидает ряд трудностей, поскольку действительное его содержание установить весьма сложно. Поэтому в учебниках вам могут встретиться различные его изложения. Первое, на что надо обратить внимание — своеобразие мировоззренческих установок италийской школы, о чем мы уже упоминали. Если для милетцев в их философии в целом характерно, так сказать, религиозное безразличие (но не атеизм), то ранний пифагореизм испытал сильное влияние орфической религии, появившейся в Греции в VI в. и отличной от традиционных народных верований. Одним из положений ее доктрины был рассказ о происхождении человека из пепла титанов, уничтоженных Дионисом Загреем, богом, которому поклонялись орфики. Таким образом, человек представляет собой смесь божественной и земной природы, а очищение и высвобождение божественного элемента является целью, к которой направлен жизненный путь орфика. Если для большинства греков того времени душа человека представлялась скорее каким-то смутным воздушным призраком, то для орфиков — бессмертным богом, заключенным в теле, и обреченным следовать кругу реинкарнации до тех пор, пока не освободится при помощи следования орфическому кругу жизни. Возможно, что на развитие орфических представлений о душе, как самостоятельной части человеческого существа, повлияли культы дионисийной религии, неотъемлемой частью которых были вакханалии, во время которых люди дости-

35

гали состояния экстаза («экстасис» по гречески — выхождение вне себя) и обнаруживали как бы свое вне телесное существование, которое к тому же могло сопровождаться различными приятными ощущениями и главное оставляло ощущение истинности. Отсюда было недалеко до представления о том, что подобное внетелесное существование и реально, и лучше, чем в теле. Идея бессмертия и божественности души, ее обреченность на цепь перевоплощений (эта идея получила в литературе название метемпсихоз, но следует учитывать, что данный термин был введен только в I в. до н.э.) до тех пор, пока она не освободится от уз земного мира, была воспринята Пифагором, но способ освобождения понимался им подругому, что и позволяет считать его взгляды философией, а не религией. Божественной душу делает ум — способность знать вечную и неизменную истину, созерцая которую, душа очищается

ивозвращается в богоподобное состояние. Сложнее обстоит дело с тем, как Пифагор понимал эту истину. Чаще всего, основываясь на сообщении Аристотеля, делают вывод о том, что Пифагор высказал мысль о том, что «числу все вещи подобны», то есть в качестве первоначала выбрал число, поскольку все может быть выражено в числовых соотношениях. Однако ряд исследователей сомневается, что Пифагору действительно принадлежит подобная формулировка и что она вообще возможна для досократиков (в то же время надо отметить роль развития математики этого периода, связанной

исо вкладом Пифагора, для развития философии, поскольку математика оперирует дедуктивными умозаключениями, то есть чисто рациональной аргументацией; именно развитие дедуктивных доказательств (т. е. доказательства теорем из аксиом, частного из общего) во многом повлияло на то, что уже в школе элеатов совершается переход от рассуждений, оперирующих чувственными образами, что было характерно для милетцев, к рассуждениям, в которых приоритетной становится логическая аргументация). Скорее нам следует обратить внимание на другую идею Пифагора, согласно которой зарождение мира объясняется взаимодействием двух начал — «предела» и «беспредельного». Этот своеобразный дуализм отличает космогонические взгляды Пифагора от монизма милетцев — его предшественников, хотя контекст проблематики

36

общий. Космос «вдыхает» внутрь себя «беспредельное» (ср. апейрон Анаксимандра), некоторую бесконечную пневму (ср. воздух Анаксимена), окружающую космос. Внутри космоса она ограничивается «пределом» и кладет начало отдельным вещам. Фактически мы видим, как в философии зарождается идея различения формы-предела, того, что делает вещь вещью, и материи (ср. начало у милетцев) как беспредельного, неоформленного основания вещей. Отметим, что подобный дуализм у пифагорейцев имеет и аксиологическое содержание. Для них форма, порядок соотносимы с истиной, пусть и не в числовом выражении, и являются аспектами добра. Тогда как неопределенность, присущая неоформленной материи, является аспектом зла. Становится понятно, почему тело, как проявление материального, рассматривается ими как низшее начало, а душа, как проявление формы, в качестве начала высшего. Подобное двойственное восприятие материи и формы, тела и души окажет серьезное влияние на последующую античную мысль.

Важнейшее значение в дальнейшем развитии философии досократиков, да и всей античной философии, принадлежит другой, более поздней философской школе италийского направления — элейской (V в. до н.э.), представленной Парменидом (504–501) (расцвет творчества философа, по гречески «акмэ», мы указываем в том случае, когда невозможно установить точные даты жизни), Зеноном (464) и Мелиссом. Элеатов, и прежде всего Парменида, вполне можно считать создателями онтологии как философской дисциплины. Принципиальная новизна их метода философствования состояла в том, что в отличие от ранних натурфилософов, для которых преобладал интерес к чувственно воспринимаемому, эмпирическому (слово «эмпирический» означает «опытный»; понятно, что источником опыта могут быть только чувства) миру, видимой вселенной, элеатов интересовал вопрос о логико-теоре- тическом (то есть умозрительном, рационалистическом) обосновании возможности самого чувственного мира, и прежде всего таких его кажущихся само собой разумеющимися свойств, как движение и множественность. Собственно, ими впервые в философии была поставлена проблема бытия. Кратко суть этой фундаментальной философской проблемы можно представить следующим образом.

37

Скажем, перед нами находится стол. Если мы посмотрим на него с боку, мы увидим ножки и крышку (точнее, даже и плоской крышки не увидим). Посмотрим сверху, не увидим ножек. Предположим, цвет данного стола коричневый, а материал, из которого он сделан, дерево. Далее. Вот перед нами другой стол. Черный. И сделан из металла. Стоп! А на каком основании мы его тоже называем столом? Ведь предмет, который мы называли столом до этого, он был деревянный и коричневый. Если мы правы, и столом можно назвать оба предмета, то между ними должно быть нечто общее. Но что? Что общего между черным и коричневым, между деревянным и железным?! А еще эти два предмета могут отличаться размерами, формой, количеством ножек. Общее между ними то, что оба являются столом, скажете вы. Тогда следующий вопрос. Как мы можем видеть, что перед нами стол? Глазами, скажете вы. Но перед нашими глазами два абсолютно разных предмета с точки зрения цвета, формы и т. д. А когда мы, только что посмотрев на стол сбоку, смотрим на него теперь сверху и вообще не видим ножек, означает ли это, что их на самом деле нет. Ведь мы их не видим! Понятно, что все это «детские» вопросы, но философия когда-то и начиналась с таких вопросов, а человечество когда-то училось мыслить. А что значит мыслить? Это, в том числе, уметь «видить» умом то, чего не видно глазами. Ведь стол в предмете мы узнаем умом, а не только чувствами, потому что у нас имеется понятие стола, с которым мы сравниваем наше чувственное восприятие незнакомого предмета. Та сторона вещи, которая видна только умом называется ее сущностью. Чем отличается чувственный образ вещи от ее сущности, выраженной в понятии? Тем, что чувственный образ предмета изменчив, а сущность всегда самотождественна, неизменна. Да и чувства, как выясняется, могут нас обманывать. Постановка проблемы бытия в простейшем виде, поэтому будет выглядеть следующим образом: как на самом деле устроен мир, что в нем действительно является существующим (т. е. бытием), а что нам только кажется таковым. Таким обра-

зом, поставить вопрос об обосновании существования чего-либо, означает необходимость определить, существует ли это нечто на самом деле, то есть объективно, независимо от нашего чувствен-

38

ного восприятия, или субъективно, то есть лишь кажется нам таковым.

Само слово бытие, обозначающее нечто, объективно существующее, происходит от глагола «быть». А что значит быть? На первый взгляд все просто. Для нас очевидно, что всему существующему в мире присущ определенный динамизм. Быть, значит существовать, существовать как процесс, во времени, существовать изменяясь (ниже мы увидим, что подобным образом строятся рассуждения Гераклита). Однако у элеатов мы обнаруживаем первые попытки дедуктивного анализа понятия бытия и оказывается, что выводы, к которым приходит философ, отличаются от тех, которые подсказывает нам чувственное восприятие (таким образом, Парменид впервые проводит различие между знанием-умопости- жением и мнением, основанном на чувственном опыте). Ход рассуждения элеатов можно представить следующим образом. Во-первых, должно быть нечто, что есть, что существует, и, следовательно, не может не быть (здесь и далее быть означает существовать). То, что соответствует самой объективной реальности (ср. с началом у милетцев). В-вторых, небытия, того, что не существует, быть не может. В-третьих, логически невозможно допустить, что нечто может быть и не быть одновременно. Далее. Если нечто есть, то оно должно обладать следующими определенными, логически выводимыми свойствами. Оно единственно (одно), поскольку нет небытия, то есть каких-либо промежутков в том, что существует; следовательно, оно непрерывно, неизменно, неподвижно, вечно. Оно всегда есть, то есть нельзя сказать, что оно было (поскольку это подразумевает изменения, а если изменения, то это уже не есть) или будет (значит, измениться, то есть не является неизменным началом, сущим). Получается удивительный вывод:

бытие должно быть единственным, неподвижным, неизменным. А множественность, движение, изменчивость привносятся нашим чувственным восприятием и являются не более чем резуль-

татом логической ошибки. Казалось бы, перед нами очевидное противоречие со здравым смыслом, хотя понятно, что здравый смысл нам часто как раз и не может дать достоверных знаний. Всем теперь известно, что не Солнце вращается вокруг земли, а

39

наоборот. Но в то время утверждения элеатов казались слишком уж необычными. И вот Зенон взялся показать, что допущение существования множественности приводит к еще более абсурдным выводам. Известны придуманные им для этого апории (погречески «апория» означает затруднение) — своеобразные мысленные эксперименты. Рассмотрим три из них. Первая называется «Стадий» (другое название «Дихотомия», то есть деление пополам). Движущееся тело, прежде чем преодолеть определенное расстояние, должно сначала пройти его половину, а прежде чем достичь половины, оно должно пройти половину половины и т. д. до бесконечности, ведь любой отрезок, как бы ни был он мал, можно делить пополам. Иными словами получается, что движущемуся телу за конечное время придется пройти бесконечное число отрезков, что делает движение невозможным. Вторая апория «Ахилл». Она показывает, что самый быстрый бегун никогда не догонит самого медленного, если при старте медленный бегун стоит впереди быстрого хотя бы немного впереди. Пусть между собой соревнуются Ахиллес и черепаха. Представим, что они начали движение одновременно. Казалось бы, что Ахиллес очень быстро догонит и перегонит черепаху. Но… Пока он преодолевал расстояние (пусть в 1 метр), разделявшее их, а ему на это потребовалось бы пусть малое, но какое-то время, черепаха за это время уползла вперед. Ахиллес снова вынужден догонять, и снова, когда он прибегает к новой точке, черепахи там уже нет. Суть в том, что отрезки, преодолеваемые здесь бегунами, предполагаются не дискретными, а состоящими из актуально бесконечного числа маленьких отрезков. Третья апория «Стрела» доказывает, что выпущенная из лука стрела, на самом деле не летит, а покоится, поскольку в каждый момент времени занимает определенный объем пространства. Получается, что движение — не более чем сумма состояний покоя. Эти апории позднее были разрешены Аристотелем, но их решение было связано с различением понятия актуальной и потенциальной бесконечности.

Философия элеатов — это монизм, но монизм иного рода, чем у милетцев. Отметим важный тезис, провозглашенный Парменидом, согласно которому: «одно и то же мысль о предмете и пред-

40