Khaydegger_M__Chto_zovetsya_myshleniem

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

трех ее вариантов, в том, который цитирует Хайдеггер в «Was heißt Denken?», мы читаем знаменитую строфу:

Ein Zeichen sind wir, deutungslos,

Schmerzlos sind wir, und haben fast

Die Sprache in der Fremde verloren8.

Из трех французских переводов поэмы — существует перевод Алоиза Беккера и Жерара Гранеля, переводчиков Was heißt Denken? Давая перевод Гельдерлина в тексте Хайдеггера, переводчики используют слово monstre (для Zeichen) в стиле, который показался мне сначала несколько манерным и слишком галлицизированным, но, подумав, я увидел, что, во всяком случае, он достоин внимания и осмысления (donner à penser).

Nous sommes un monstre privé de sens,

Nous sommes hors douleur

Et nous avons perdu

Presque la langue à l’étranger9.

We are a «monster» void of sense

We are outside sorrow

And have nearly lost

Our tongue in foreign lands.

Мы монстр без значенья, Боли в нас нет, И почти забыли

Свой язык на чужбине10.

8 M. Heidegger. Was heißt Denken? 3-е изд. Tübingen: Niemeyer, 1971. С. 52.

9 Qu’ appele-t-on penser? Перевод Алоиза Беккера и Жерара Гранеля (Paris:

Presses Universitaries de France, 1959). С. 92.

10На русский язык это стихотворение было переведено С. С. Аверинцевым

Мы знак, но не внятен смысл.

Внас нет боли,

271

ЖАК ДЕРРИДА

Не обращаясь к упоминанию о языке, забытом на чужбине, что привело бы меня очень скоро вновь к семинару о национальности, я хочу подчеркнуть прежде всего: «мы… монстр» («nous… monstre»). Мы знак-монстр, и мы единственным образом (singulier) есть знак, который показывает и предостерегает, тем более единственным (plus singulier), что, показывая, означая, обозначая, он остается без значения (privé de sens). Он говорит собой, выдает себя

(как будто бы) без значения, как монстр-знак, односложным и двусложным образом, это «мы»: мы есть знак (signe), в своем указывании, предостережении, в подавании знака в направлении че- го-то, но на самом деле в направлении ничто; некий сторонний (à l’écart) знак, понятый в отклонении в отличие от знака (en écart par rapport au signe); показ (montre), который отклоняется и отдаляется от показа в смысле показывания (monstration); монстрзнак (monstre), который ничего не показывает (montre). Не является ли такое отклонение знака относительно самого себя и его так называемой нормальной функции уже чудовищностью демонстрируемости (une monstruosité de la monstrosité), чудовищностью, монструозностью де-монстрации (une monstruosité de la monstration)? И это то, что есть мы — мы, коль скоро мы забыли — возможно, в неком переводе — свой язык на чужбине. Однако «мы», монстр-знак, является ли это человеком?

Мы в изгнаньи едва ль Родной язык позабыли.

Гельдерлин. Соч. М.: Художественная литература, 1969. С. 181. Немецкое Zeichen Аверинцев переводит как «знак», и поэтому в его

переводе хороша и уместна конструкция противопоставления через «но». Однако две последние строчки читаются по меньшей мере двусмысленно благодаря выражению «едва ль», то есть остается непонятным — позабыли или нет. Кроме того, слово «боль» во второй строчке необходимо здесь заменить на «скорбь» потому, что, с одной стороны, французское douleur и английское sorrow ближе к русскому настроению, связанному с прошлым, а, с другой стороны, в слове «боль» звучит скорее телесная коннотация, чем образ смерти, как это происходит со словом «скорбь» (Прим. А. Бабетова).

272

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

Перевод Zeichen как monstre имеет три достоинства. Он вызывает в памяти мотив, звучащий уже в Sein und Zeit: мотив связки между Zeichen и zeigen [указание] или Aufzeigung [показывание], между знаком (Zeichen) и де-монстрацией. В параграфе 17, Verweisung und Zeichen [«Отсылание и знак»], проведен анализ Zeigen eines Zeichens, указания знака, и задет мимоходом вопрос о фетише. В Unterwegs zur Sprache [«На пути к языку»] Zeichen и Zeigen увязываются в одну цепочку с Sagen [сказать], а точнее, с древневерхненемецкой идиомой Sagan: «Sagan heißt: zeigen, erscheinen-, sehen- und hören-lassen»11

[С-казать — значит показать, об-явить, дать видеть, слышать]. И далее: «… и употребим для обозначения такого сказа (Sage), насколько в нем покоится существо языка, старое, достаточно засвидетельствованное, но умершее слово: каз (Zeige)» (la monstre, во французском переводе; слово выделено Хайдеггером, причем непосредственно после цитаты из Тракля, в близость которого мы вновь еще войдем)12. Второй аспект, в котором французский перевод знака как monstre имеет определенное достоинство, значим лишь в латинской идиоме, потому что эта идиома настаивает на неком отклонении знака в противовес знаку нормальному; настаивает на неком знаке, который вдруг уже не есть то, чем он должен быть, он ничего не указывает, ничего не означает, не указывает шага смысла (les pas de sens) и свидетельствует об утрате языка. Третий аспект, в котором этот перевод имеет определенное достоинство: здесь ставится вопрос о человеке. Я опускаю здесь длинную цепь рассуждений, которые, на мой взгляд, имеют свою необходимость, а именно рассуждений о том, что в сущности связывает известный гуманизм, известный национализм и известный европоцентристский универсализм, и перехожу сразу же далее к хайдеггеровской интерпретации «Мнемозины». Является ли это «мы» в Ein Zeichen sind wir действительно «мы люди»? Многочисленные указания дают скорее основания думать, что ответ поэмы остается довольно неоднозначным. Если бы это «мы» было на самом деле «мы люди», то эта гуманность была бы определена действительно монструозным образом,

11M. Heidegger. Unterwegs zur Sprache. Pfullingen: Neske, 1959. С. 252.

12Там же. С. 253.

273

ЖАК ДЕРРИДА

в отклонении от нормы и особенно от гуманистической нормы. Но интерпретация Хайдеггера, которую это цитирование Гельдерлина подготавливает и предваряет, говорит нечто о человеке и тем самым также и о Geschlecht, о Geschlecht и о слове Geschlecht, нечто, что нас еще ожидает в тексте о Тракле, в Unterwegs zur Sprache.

Одним словом, чтобы сэкономить время, я скажу, что речь идет о руке — руке человека, об отношении руки к речи и мышлению. И даже если контекст далек от того, чтобы быть классическим, речь все же идет о весьма классически, и кроме того, весьма догматически и метафизически выдвинутой (даже если контекст далек от того, чтобы быть догматическим и метафизическим) оппозиции между рукой человека и рукой обезьяны. Речь идет о такого рода дискурсе, который говорит все о руке — в той мере, в какой она дает и отдается, за исключением того, что он, во всяком случае по видимости, не говорит о руке или ее даре как некой точке сексуального желания или, как это обычно говорят, о Geschlecht в сексуальном различии.

Рука — нечто собственное человека как монстра-знака. «Рука протягивает и принимает, а именно не только вещи, но она протягивается и принимается в другую руку. Рука держит. Рука несет.

Рука обозначает, вероятно, потому, что человек есть знак (Die Hand zeichnet, vermutlich weil der Mensch ein Zeichen ist)»13. Феноменология духа

[Гегель], говорит ли она о руке нечто иное?

Этот курс лекций 1951–1952 гг. является более поздним, чем Brief über den Humanismus [«Письмо о гуманизме»], в котором вопрос о бытии выводится за пределы метафизического или онто-тео- логического горизонта классического гуманизма: Dasein [присутствие] не есть homo этого гуманизма. Следовательно, мы не будем заносчивыми и подозрительными по отношению к Хайдеггеру, впадая опять же именно в этот гуманизм. С другой стороны, характеристики и тематика этого фрагмента соответствуют мышлению дара, дарения [давания] и того es gibt [«дано, имеется»], ко-

13M. Heidegger. Was heißt Denken? С.51; M. Heidegger. What is Called Thinking?; Перевод Фреда Д. Вика и Й. Глена Грея. New York: Harper &Row, 1968. С. 16.

274

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

торое выходит за пределы предшествовавшего формирования вопроса о смысле бытия, без его опрокидывания.

Чтобы точнее разобраться в том, что здесь было бы возможно обозначить как мышление руки или также руку мышления, некого будто бы не-метафизического мышления человеческого Geschlecht, мы могли бы отметить, что эта мысль звучит в определенный момент семинара («Межчасовые переходы. От I к II». Страница 48 и далее)14, в который вновь поднимается вопрос об обучении мышлению, причем в университете как месте наук и технологий. Именно

вэтом пассаже-переходе (Passage) я разрезаю-вырезаю, вырисовываю (je découpe), если можно так сказать, форму и пассаж-переход руки: руки Хайдеггера. На обложке номера периодического издания l’Herne, в котором я опубликовал Geschlecht I, была размещена фотография Хайдеггера, показывающая его (это был сознательный и осмысленный выбор) держащим перьевую ручку над манускриптом. Ницше — это первый мыслитель Запада, у которого была пишущая машинка (даже если он никогда ею не пользовался), и мы знаем это по фотографии. Хайдеггер же мог писать только пером, рукой мастера (Handwerkers), а не механика, как раз так, как это предписано в тексте, более всего интересующем нас сейчас. С тех пор я изучил все опубликованные фотографии Хайдеггера, особенно из альбома, приобретенного мной во Фрайбурге, где

в1979 г. я прочитал лекции о Хайдеггере. Игра и театр (Schauspiel) рук на этих фотографиях заслуживают целого семинара. Если бы

яне отказался от проведения такого семинара, я бы детально остановился на сознательно мастерски поставленной игре рук, знака (monstration) и показывания-доказывания (demonstration), игре, которая выставляется на обозрение, идет ли речь при этом о держании

вруках пера (maintenance), или манипулировании (manæuvre) тростью, скорее показывающей, чем поддерживающей, или же об обхождении с ведром воды у колодца. Демонстрация рук одновременно захватывает наглядным образом в ее сопровождении речи. На обложке того издания единственное, что выходит за рамки, за рамки как окна, так и самой фотографии,— это рука Хайдеггера.

14 M. Heidegger. Was heißt Denken? С. 48 и далее.

275

ЖАК ДЕРРИДА

Рука, которая есть как бы де-монстрируемость (monstrosité), это собственное человека как бытия указывания (monstration). Она отличает его от всякого другого Geschlecht и в первую очередь от обезьяны.

Говорить о руке это всегда говорить и о технике.

Чуть раньше Хайдеггер напоминает о том, что проблема университетского обучения связана с тем фактом, что «науки принадлежат к области существа техники» — «к области существа техники, а не просто к технике». Вокруг этого «существа» «все еще лежит туман», но за этот туман никто не ответствен — ни науки и ни ученые, ни вообще человек. То, что попросту всего больше дано для мышления, есть «то призывающее мыслить (Bedenklichste), что мы еще не мыслим». Кто мы? «Все мы еще не…, констатирует Хайдеггер, …включая и самого говорящего, и его даже в первую очередь» (der Sprecher mit einbegriffen, er sogar zuerst). Быть первым среди тех, кто еще не мыслит, значит ли это то, что это «еще не» в том, что нам всего больше дано для мышления, в призывающем мыслить, а именно в том, что мы еще не мыслим, мыслится меньше, или то, что оно мыслится больше? Первый здесь — это тот, кто говорит и указывает на себя, говоря таковым образом, обозначая себя в третьем лице, der Sprecher. Является ли он первым, потому что он уже мыслит то, что мы еще не мыслим, и уже говорит это? Или же он первый как еще-не-мыслящий и таким образом последний, который уже мыслит то, что мы еще не мыслим, или же который уже мыслит то, что мы еще не мыслим, что тем не менее не мешает ему говорить, чтобы быть первым, кто это говорит? Эти вопросы заслуживают более подробного и долгого рассмотрения через призму их само-полагания и само-разбора (auto-situa- tion), само-показа некого говорения, которое задается для обучения тем, что оно об обучении говорит, задается для осмысления того, что значит учиться и прежде всего учиться мыслить. «Поэтому мы,— продолжает Хайдеггер,— пытаемся здесь учиться мыслить» (Darum versuchen wir hier, das Denken zu lernen)15. Но что означает учиться (apprendre)? Ответ, не переводимый буквально,

15 Там же. С. 49.

276

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

приходит через самую тонкую, мастерскую работу — работу с рукой и пером между словами entsprechen, Entsprechung, zusprechen, Zuspruch. Вместо перевода мы осуществим парафраз: учиться (apprendre) — это значит возвращать то, что мы делаем, к соответствию (Entsprechung) в нас с существенным (Wesenhaften). Иллюстрацией этого соответствия с существенным служит — как это уже имело место — традиционный пример философской дидактики, пример столяра (menusier) и ученика столяра (apprentimenusier). Хайдеггер при выборе слова для обозначения столяра отдает предпочтение Schreiner, но не Tischler, потому что он приводит себя в соответствие с призванием (Zuspruch) ученика столяра (Schreinerlehrling), который работает над шкафчиком (Schrein). Чуть позже он скажет: «Возможно, мышление — это всего лишь нечто подобное созданию некого шкафчика (wie das Bauen an einem Schrein)»16. Ученик столяра (apprenti-coffrier) обучается не только применению инструментов, компетентности в употреблении, полезности, применимости (outilité) вещей для работы. Столяра, если это «подлинный столяркраснодеревщик» (ein echter Schreiner), тянет (se porte) само по себе к различным породам дерева, и он соотносится с ними, «приводит себя… в соответствие со спящими в них образами, с деревом, как оно в скрытой полноте своего существа вступает в жилище человека (in das Wohnen des Menschen). Подлинный столяр (menuisier) приводит себя в соответствие со скрытой полнотой существа дерева, а не с инструментом или потребительской ценностью. Но со скрытой полнотой в той мере, в какой она «вступает» в обжитое место (я делаю здесь весь упор на значимости места по причинам, которые прояснятся позже), а именно в место (Ort), обжитое человеком. Никакого мастерства (métier) столяра не было бы без этого соответствия между существом дерева и существом человека, соответствия как бытия, предоставленного жилищу. Французское métier по-немецки означает Handwerk, руко-делие, ремесло, travail de la main (ручная работа), œuvre de main (ручная работа, нечто рукотворное), если даже не manœuvre (манипулирование). Если француз вынужден переводить Handwerk через métier, то, воз-

16 Там же. С. 50.

277

ЖАК ДЕРРИДА

можно, это имеет основания и является неизбежным — но все же это рискованный маневр, в ремесле перевода, поскольку при этом теряется рука. И тем самым вновь привносится то, чего хочет избежать Хайдеггер: оказанная услуга, полезность, служба, ministerium [служба], из которого, возможно, даже возникло слово métier. Handwerk, благородное métier,— это мануально осуществляемое métier, которое в отличие от какой-либо иной профессиональной деятельности не подчинено общественной пользе или стремлению к выгоде. В качестве Handwerk это благородное métier равным образом будет métier мыслителя или учителя, который учит мышлению (учитель не является, безусловно, учащим, профессором философии). Без этого соответствия с существом дерева, которое само пришло в соответствие с жилищем человека, деятельность была бы пустой. Она осталась бы занятием (Beschäftigung), попросту ориентированным на Geschäft, торговлю или погоню за прибылью. Имплицитно дело доходит до не менее однозначной иерархизации и оценки: на одной стороне, но равным образом и перемещенным вверх — на стороне лучшего — находится Handwerk, осуществленное скорее существом человеческого обитания, деревом деревенского дома (la hutte), чем металлом и стеклом городов; на другой стороне, но равным образом опущенным вниз находятся занятие, где рука отрезана от существенного, а также полезная активность, утилитаризм, управляемый капиталом. Очевидно, неподлинное, как признает Хайдеггер, постоянно заражает и контаминирует подлинное, подлинный столяр-красно- деревщик становится поставщиком мебели для «больших площадей» (супермаркетов), а ремесло жилища (l’habitat) превращается в международное производство, которое, я полагаю, и носит именование «обитания» (Habitat). Рука находится в опасности. «Любое ремесло (Handwerk), всякая человеческая деятельность (Handeln) всегда находится под угрозой этой опасности. Поэзия (Das Dichten), так же как и мышление (das Denken), не является исключением из этого»17. Аналогия здесь двойная: с одной стороны, между Dichten и Denken, но с другой стороны, между ними совместно, по-

17 Там же.

278

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

эзией и мышлением, и подлинным ремеслом (Handwerk). Он говорит это прямо и даже без всякого «может быть» (vielleicht), которое смягчало аналогию мышления с ручной работой по изготовлению шкафчика, являющейся, «может быть», подобной мышлению. Здесь, без аналогии и без «может быть», Хайдеггер ясно говорит: «Во всяком случае, это [мышление, Denken] есть ручная работа» (Es ist jedenfalls ein Hand-Werk) [une œuvre de la main — по-фран- цузски два слова]18.

Это не означает, что кто-то мыслит при помощи рук, как обычно говорят по-французски и по-английски, когда on parle avec ses mains — говорят при помощи рук, сопровождая это говорение многоречивыми жестами, или когда on pense avec ses pieds — думают при помощи ног, или же когда французы говорят: est bête comme ses pieds [глуп как его собственные ноги]. Что же, таким образом, имеет в виду Хайдеггер и почему здесь он останавливает свой выбор на руке, в то время как в другом месте он предпочитает приводить мышление в соответствие со светом или Lichtung [просветом], если можно так сказать, в соответствие с глазом, или еще со слухом и голосом?

Три замечания (remarques), предназначенных для подготовки ответа на эти вопросы.

1. Я выбрал этот текст, чтобы подготовить прочтение Geschlecht. Хайдеггер здесь действительно связывает мышление — не только философию — с мышлением или с расположением-разбором тела (Leib), тела человека как homo и человека (Menschen) как человеческого существа (Menschenwesen). Это позволит нам тем самым относительно того, что говорится или умалчивается (tu) о руке, предугадать в некоторой степени измерение Geschlecht как пола (sexe) или полового различия. Мышление не есть нечто лишенное мозга или тела; отношение к существу бытия это определенное manière [поведение] присутствия (Dasein) как тела. (Здесь я позволю себе сослаться на то, что я сказал по этому поводу в первой статье о Geschlecht.)

18 Там же. С. 50–51.

279

ЖАК ДЕРРИДА

2.Хайдеггер отдает предпочтение руке в тот момент, когда он, говоря об отношениях между мышлением и мастерством (métier) учителя, проводит различие между обычной профессиональной деятельностью, Geschäft, Beschäftigung, занятием, сориентированным на общественную пользу (service utile), и стремлением к прибыли и, с другой стороны, подлинным Hand-Werk [ручной работой]. Теперь, для того чтобы дать определение Hand-Werk, которое не есть никакая профессиональная деятельность, нужно осмыслить Werk, l’œuvre [работа], а также Hand и handeln [действовать], что невозможно перевести просто как agir [действовать]. Требуется руку мыслить. Однако ее нельзя мыслить как вещь, как сущее, и еще меньше — как объект. Рука мыслит прежде, чем она мыслится, рука — это и есть мыслить, она есть мысль, она есть мышление (la pensée).

3.Мое третье замечание более тесно связано с классической трактовкой «политики» Хайдеггера в контексте национал-социа- лизма. Во всех своих самооправданиях после войны Хайдеггер представляет свой дискурс о существе техники как заявление некого протеста, как едва прикрытый акт сопротивления (résistance), направленный против: 1) профессионально-сословной организации (professionalisation) университетских занятий, организации в духе безусловной преданности, как это требовали нацисты и их официальные идеологи; Хайдеггер напоминает о предмете своей «Ректорской речи», направленной на самом деле как раз против этой профессионально-сословной организации, которая также захватывается потоком технологизации; 2) подпадения на- ционал-социалистической философии под власть и императивы технической продуктивности. Размышления о подлинном Hand- Werk равным образом имеют смысл определенного ремесленного (handwerklichen) протеста против искоренения или принижения руки в промышленной автоматизации современного механизированного производства. Эта стратегия дает созреть сомнительным следствиям, в чем нет никаких сомнений: она широко распахивает двери для архаизирующего поворота назад к деревенскому ремеслу (Handwerk) и осуждает бизнес (Gewerbe) и капи-

280