Khaydegger_M__Chto_zovetsya_myshleniem

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

дить из его сокрытости (Verbergung/Entbergung). Впрочем, весь семинар посвящен истории истины (¢lˇqeia, lˇqh, laqÒn, laq◊j). И когда Хайдеггер уже в том же месте говорит, что животное не имеет руки, что рука никоим образом не может происходить из лапы или когтей, а исключительно лишь из речи и слова, он сразу же вносит ясность, что «не человек “имеет” руки», а именно рука владеет существом человека, чтобы этим существом располагать (Der Mensch «hat» nicht Hände, sondern die Hand hat das Wesen des Menschen inne…)28.

2. Вторая нить приводит к письму. Если рука человека на основании речи или слова (das Wort) есть то, что она есть, то самым непосредственным и самым изначальным проявлением (manifestation) этого начала будет жест руки с целью позволить стать слову явным (manifeste), а это значит рукописание, Handschrift [рукопись] (l’écriture manuelle, la manuscripture), которое показывает (montre) и, начерчивая, записывает слово для глаза. «Слово как начертанное (dessiné или incrit) и таким образом показывающее себя глазу (und so dem Blick sich zeigende) есть написанное слово, т. е. письмо (die Schrift). Но слово как письмо и есть руко-пись (Das Wort als die Schrift aber ist die Handschrift)». Вместо l’écriture manuelle при переводе Handschrift мы используем manuscripture [рукописание], так как не нужно забывать, как это часто бывает, то, что письмо пишущей машинки, против которого Хайдеггер будет держать неумолимую обвинительную речь, является точно так же рукописанием. В краткой, обрисованной в одном абзаце «Geschichte» der Art des Schreibens [«Истории» искусства письма] («histoir» de l’art d’écrire) Хайдеггер полагает, что опознал основную причину Zerstörung des Wortes [разрушения слова] («destruction du mot» или de la parole). Типографская механизация разрушает единство слова, это полное тождество, эту собственную цельность сказанного слова, которую сохраняет и собирает рукописание, поскольку оно, по видимости, ближе к голосу и к собственному телу и поскольку оно соединяет и связывает буквы. Я акцентирую на этом мотиве собирания по причинам, кото-

28 M. Heidegger. Parmenides. С. 118–119.

291

ЖАК ДЕРРИДА

рые сразу же проясняются. Пишущая машинка содействует разрушению слова: она «вырывает (entreißt) письмо из существенной сферы руки, а это значит, слова». Напечатанное на пишущей машинке слово это лишь Abschrift [копия], и Хайдеггер напоминает о первых временах пишущей машинки, когда машинописное/дактилографическое письмо (Brief) расценивалось как нарушение правил приличия. Сегодня же так обстоит с письмом рукописным, которое оставляет впечатление чего-то неуместного: оно замедляет чтение и кажется старомодным. Оно становится поперек дороги тому, что Хайдеггер считает действительной деградацией слова через посредство машины. Машина degradiert [низводит] слово — или речь — и сводит его к простому средству общения (Verkehrsmittel), инструменту коммерции (Handels) и коммуникации. Кроме того, она дает тем, кто желает этой деградации, некое преимущество: возможность скрыть свое рукописное письмо и тем самым нечто присущее «характеру». «В машинописи все люди выглядят одинаково», заключает Хайдеггер29.

Хорошо было бы тщательно проследить те пути, которыми разоблачающая критика пишущей машинки достигает остроты и ясности (я не могу сделать этого здесь)30. В конечном итоге звучит:

Die Schreibmaschine verhüllt das Wesen des Schreibens und der Schrift [Пишущая машинка сокрывает существо писания и письма]. Это сокрытие то же самое, что движение оттягивания, ускользания (слова entziehen, Entzug всплывают в этом тексте много раз). И если в этом ускользании пишущая машинка становится zeichenlos [без значения] (sans signe), инсигнификантной, а-сигнификантной [незначащей]31, то потому, что она утрачивает руку. Она во всяком случае угрожает тому, что — в руке — сохраняет слово (la parole), или сохраняет для слова отношение бытия к человеку и человека к сущему. Die Hand handelt [рука «ручает» (руко-творит)], la main manie. Die Wesenszusammengehörigkeit [существенная сопринадлежность] руки со словом, различение, определяющее существо человека, проявляется (sich

29 Там же. С. 119.

30 Там же. С. 124 и далее.

31 Там же. С. 126.

292

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

manifestiert) в том, что рука как раз проявляет то, что сокрыто, «что die Hand Verborgenes entbirgt [рука раскрывает сокрытое]». И она творит это именно в своем отношении к слову, тем, что она показывает, и тем, что она пишет, тем, что она дает знак, показывающий знак, или, более того, тем, что она этим знакам или «монстрам-знакам» дает формы, которые называются письмом («… indem sie zeigt und zeigend zeichnet und zeichnend die zeigenden Zeichen zu Gebilden bildet. Diese Gebilde heißen nach dem «Verbum» gr£fein die gr£mmata» [тем, что она показывает и показывая обозначает, и обозначая преобразует показывающее знаки в образы. Именование этих образов—gr£mmata—проис- ходит от «глагола» gr£fein]). Таковое включает в себя — и об этом Хайдеггер говорит явным образом: «Письмо в происхождении своего существа есть руко-пись (Die Schrift ist in ihrer Wesensherkunft die Hand-schrift). И Хайдеггер, я хотел бы добавить, об этом не говорит, но это мне кажется еще более решающим, это письмо, непосредственно связанное со словом, что еще более вероятно, это система фонетического письма, разве что эта система, которая собирает Wort, zeigen и Zeichen [слово, указывать и знак], не берет с необходимостью всегда свой ход через голос, и речь-слово, о чем здесь говорит Хайдеггер, существенно отличаются от всякого qwnˇ. Это различие достаточно необычно, чтобы заслуживать особого внимания. Но Хайдеггер не проронил ни единого слова об этом. Напротив, он настаивает на существенной и изначальной сопринадлежности Sein, Wort, l◊gein, lÒgoj, Lese, Schrift как Hand-schrift. Эта собирающая их сопринадлежность привязана, впрочем, к движению самого собирания, которое Хайдеггер все вновь и вновь, и здесь, и в других местах вычитывает в l◊gein и в Lesen [чтении] (… das Lesen d. h. Sammeln)32. Мотив Versammlung [собирания] ведет за собой осмысление Geschlecht в тексте о Тракле, который я вскоре в некоторой степени привлеку для нашего разговора. Протест против пишущей машинки принадлежит здесь равным образом к области интерпретации техники (technique) и интерпретации политики с позиции техники. Это нечто само собой разумеющееся. Точно так же, как в Was heißt Denken? через несколько страниц после тематизации руки дается ссылка на Мар-

32 Там же. С. 125.

293

ЖАК ДЕРРИДА

кса, на семинаре 1942–1943 годов также выносятся на рассмотрение Ленин и «ленинизм» (именование, которое нашел для этой «метафизики» Сталин). Хайдеггер напоминает о словах Ленина: «Большевизм есть советская власть плюс электрификация»33. Когда Хайдеггер об этом писал, Германия вступила в войну именно с Россией и Соединенными Штатами Америки (для которых на этом семинаре Хайдеггера также были найдены жесткие слова), но электрической пишущей машинки еще не было.

Эта очевидно позитивная оценка рукописания не исключает низкой оценки письма в общем, как раз напротив: она получает свой смысл в рамках общего истолкования способа/искусства писать (l’art d’écrire) как возрастающего разрушения слова или речи. Пишущая машинка является лишь современным усугублением зла. Зло приходит не только через письмо, но и через литературу. Непосредственно перед цитатой из Mnemosyne в Was heißt Denken? имеют место два четких и резких утверждения:

1. Сократ есть «самый тонкий мыслитель Запада. Поэтому он ничего не писал (der reinste Denker des Abendlandes. Deshalb hat er nichts geschrieben)»34. Ему удалось встать и устоять на сквозном протягивающем ветру и в движении оттягивания, in den Zugwind dieses Zuges, того, что дано для мышления. В другом фрагменте, в котором также речь идет об этом Zug des Entziehens [тяге оттягивания] (qui traite aussi de ce retrait), Хайдеггер вновь проводит различие между человеком и животным, на этот раз — перелетной птицей. На одной из первых страниц Was heißt Denken? он пишет, еще до первого цитирования Mnemosyne: «Когда мы попадаем в этот тяг оттягивания (Zug des Entziehens), мы — подобно перелетным птицам [«дающим тягу» от наступающей зимы на юг, т. е. тянущимся], но совершенно иначе — пребываем в этом тяге к притягивающему при том, что оно само оттягивается»35. Выбор примера связан здесь с немецкой идиомой: oiseau migrateur [перелетные птицы] звучит в не-

33 Там же. С. 127.

34M. Heidegger. Was heißt Denken? С. 52.

35Там же. С. 5.

294

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

мецком как Zugvögel. Мы, люди, находимся в Zug [тяге] (trait) этого оттягивания (retrait), nur ganz anders als die Zugvögel [но совершенно иначе, чем перелетные птицы].

2.Второе четкое и резкое утверждение: мышление претерпевает свой упадок в тот момент, когда начинают писать, на исходе мышления, выходя из мышления (au sortir de la pensée, en sortant de la pensée), чтобы от него, как от сквозного ветра, укрыться. Это тот момент, когда «мышление вступило в литературу (das Denken ging in die Literatur ein)»36. В бегстве от мышления в укрытие это вступление в письмо и в литературу (в широком смысле этого слова) решило судьбу западной науки как в образе doctrina средневековья (учение, Lehre), так и в образе scientia Нового времени. Конечно, здесь речь идет о том, что является основанием господствующего понятия дисциплины, учения и университета. Тем самым становится очевидным, каким образом выстраиваются вокруг руки и вокруг слова и с четко выраженной связностью все те черты, на постоянную повторяемость которых я в другом месте обратил свое внимание, называя это логоцентризмом и фоноцентризмом. Какими бы ни были побочные и маргинальные мотивы (которые здесь одновременно работают и действуют), все же определенный, последовательно озвучиваемый дискурс Хайдеггера находится во власти логоцентризма и фоноцентризма — и это так, начиная с возобновления вопроса о бытии, деструкции классической онтологии, экзистенциальной аналитики и ее перераспределения отношений (экзистенциальных и категориальных) между Dasein, Vorhandensein и Zuhandensein [присутствием, наличным бытием и подручным бытием].

Экономия, которую я обязан блюсти в этом докладе, не позволяет мне выходить за рамки этой первой ориентировки (repérage) в истолковании Хайдеггером руки. Чтобы то, что я здесь говорю, связать (relier) лучше, в некой дифференцированной связанности,

стем, что я говорю о Хайдеггере в другом месте, в особенности в Ousia et Grammè, необходимо заново перечитать (relire) одну стра-

36Там же. С. 52.

295

ЖАК ДЕРРИДА

ницу из Das Wort des Anaximander [Изречение Анаксимандра] (1946), т. е. из текста, который также упоминает Mnemosyne, текста, с которым дискурсивно соотносится Ousia et Grammè. На этой странице указано то, что в creèn, которое обычно переводят вообще как «необходимость», говорит ¹ ce∂r, рука: «cr£w говорит: ich be-han- dle etwas [я прикладываю руку к чему-то]…» (je manie, je porte la main à quelque chose)37. Продолжение абзаца является слишком трудным для перевода, потому что здесь используется (behandelt) как раз немецкая идиома (in die Hand geben, einhändigen, aushändigen [давать

вруки, вручать, выдавать на руки]: remettre en mains propres, затем délivrer, abandonner, überlassen [предоставлять]) — причастие creèn лишается значений Zwangs [принуждения] и Müssens [долженствования]. Тем же ходом лишается этих значений и слово Brauch [употребление], которое Хайдеггер предлагает для перевода tÕ creèn и которое в повседневном немецком означает «потребность». Таким образом, не следует с необходимостью мыслить руку из «потребности». Во французском der Brauch перевели через le maintien [умение-держать-себя], что наряду с некоторой неадекватностью или значениями, уводящими в сторону, и ложными направлениями (faux sens) получает возможность двоякого намека: на руку (la main) и на момент «теперь» (maintenant), о которых собственным образом заботится этот текст. Если Brauchen, согласно Хайдеггеру, есть хороший перевод creèn, которое позволяет мыслить das Anwesende in seinem Anwesen [присутствующее

вего присутствии], если оно именует Spur [след], который исчезает в истории бытия, как бы она не развертывалась в качестве западной метафизики, если der Brauch есть одновременно Ð lÒgoj (Versammlung [собирание])38, то в таком случае рука — до любой техники руки, до любой хирургии (chirurgie) — имеет место ради че- го-то, имеет место не без причины (la main n’y est pas pour rien).

37M. Heidegger. Holzwege. Frankfurt: Klostermann, 1950. С. 337; Перевод Дэвида Форрела и Франка А. Капуцци. Early Greek Thinking. New York: Harper

&Row, 1975, 1984. С. 51.

38M. Heidegger. Holzwege. С. 340.

296

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

II

Рука человека. Вы, несомненно, заметили, что Хайдеггер мыслит руку не только как всецело единственную и не только как принадлежащую человеку в качестве собственнейшего. Он мыслит ее всегда в единственном числе, как будто у человека не две руки, а всего лишь одна рука, лишь этот монстр-знак. Не отдельный орган посредине тела, наподобие того, как у Циклопа был единственный глаз посредине лба, хотя и это представление, оставляющее желать лучшего, кое-что дает для мысли. Нет, рука человека — это означает то, что далее речь идет не о тех хватательных органах или тех конечностях, используемых в качестве инструментов, каковыми и являются руки. У обезьян имеются хватательные органы, которые подобны рукам; человек пишущей машинки и вообще техники пользуется обеими руками. И не является ли говорящий и, что называется, пишущий рукой человек монстром-знаком с одной-единственной рукой (или монстром-знаком одной-единст- венной руки)? Даже если Хайдеггер пишет следующее: Der Mensch

«hat» nicht Hände, sondern die Hand hat das Wesen des Menschen inne [не человек «имеет» руки, а именно рука владеет существом человека] (L’homme n’ «a» pas de mains, mais la main occupe, pour en disposer — владеет, чтобы этим существом располагать — l’essence de l’homme), то уточняющее дополнение относится не только, как это видится на первый взгляд, к структуре «имения» — к слову, которое Хайдеггер заключает в кавычки и которое он предлагает поместить в иное, обратное отношение (человек не имеет руки; это рука, которая имеет человека). Уточнение относится к различению множественного и единственного числа: nicht Hände, sondern die Hand [не руки, а рука]. То, что, свершаясь, приходит (arrive) к человеку через lÒgoj или через Wort [слово], не может быть ничем иным, как од- ной-единственной рукой. Руки — это уже или все еще органическое или техническое рассеяние (dispersion). Поэтому не нужно удивляться отсутствию всякого, например выдержанного в кантовском смысле, упоминания игры различия между правым и левым или упоминания зеркала и пары перчаток. Это различие может быть лишь чувственным. Я, со своей стороны, уже рассматривал

297

ЖАК ДЕРРИДА

всвоей манере пару ботинок с левой и правой ноги Хайдеггера, сегодня же я не рискую на этом пути делать шаги дальше. Я ограничусь двумя замечаниями. Во-первых, on the one hand [с одной стороны], как обычно говорят по-английски, все выглядит (насколько мне известно) так, как будто единственное предложение, в котором Хайдеггер говорит о руках человека во множественном числе, касается как раз момента молитвы или, во всяком случае, жеста,

вкотором складываются (sich falten) обе руки, чтобы в Einfalt [односложности] объединиться. Хайдеггером постоянно привилегируется Versammlung [собранность]. Во-вторых, on the other hand [с другой стороны] никоим образом ничего не говорится о ласке или о вожделении. Делается ли любовь, занимается ли человек любовью рукой или руками? И как обстоит дело в этом отношении с сексуальным различием? Можно вообразить себе протест Хайдеггера: этот вопрос носит выводной характер — то, что вы называете вожделением или любовью, имеет своей предпосылкой появление (avènement) руки из слова, и с того времени, как я указал на руку, которая дает, подается, заверяет (verspricht), отдается, предоставляет, вручает и обязывает в уговоре и клятве, вы располагаете всем, что вам нужно, чтобы осмыслить то, что они вульгарно называют занятием любовью, лаской или вообще вожделением.— Может быть, но почему нельзя об этом сказать?

[Это последнее замечание могло бы послужить мне, если бы позволило время, переходом к тому слову, к тому обозначению, к «Geschlecht», которое мы к настоящему моменту (maintenant) должны были разобрать подробнее в другом тексте. Сейчас я не буду воспроизводить этой части моей лекции (conférence), могущей быть озаглавленной Geschlecht III, отпечатанная рукопись которой фотокопирована и роздана некоторым из вас для осуществления возможной дискуссии. Поэтому я ограничусь здесь самым кратким изложением.}

Ятолько что произнес «слово Geschlecht»: оно таково, что я уже не уверен, существует ли один референт [предмет референции], который может быть определен вообще и определен в единстве. Я уже не уверен, можно ли, кроме того, вообще говорить о Geschlecht за рамками лишь слова «Geschlecht», которое в дальнейшем

298

GESCHLECHT II: РУКА ХАЙДЕГГЕРА

здесь цитируется в кавычках, скорее упоминается (mentioned), чем оказывается употребленным (used). По этой причине я и оставляю его на немецком. Никакое слово, никакая дословность не будут здесь достаточными для перевода этого слова, которое в своем идиоматическом значении собирает la souche (племя, порода), la race (раса), la famille (семья), le l’espèce (вид), le genre (род), la generation (поколение), le sexe (пол). Затем, после того как я сказал слово Geschlecht, я сразу отказался от него или внес поправку: «обозначению Geschlecht», пояснил я. Так как тема моего анализа свелась к виду композиции или разложения (décomposition), который — с полным основанием — касается единства этого слова. Возможно, оно даже уже не слово. Возможно, нужно с самого начала подходить к нему, исходя от его расчленения (désarticulation) или его разложения, другими словами: его формации, его информации, его деформаций или трансформаций, его переводов, генеалогии, его объединенного тела, объединенного после деления слов на части или же в соответствии с этим делением. Следовательно, мы будем интересоваться Geschlecht этого Geschlecht, его генеалогией или его генерацией. Но эта генеалогическая композиция «Geschlecht» в тексте Хайдеггера, который мы должны теперь (maintenant) подвергнуть вопрошанию, должна быть неотделима от разложения человеческого Geschlecht, от разложения человека.

Через год после Was heißt Denken? Хайдеггер публикует в 1953 году «Die Sprache im Gedicht» [Язык в стихотворении] в Merkur, где дает ему заглавие Georg Trakl, сопроводив подзаголовком, который почти не изменился в переиздании 1959 года в сборнике Unterwegs zur Sprache [На пути к языку]: Eine Erörterung seines Gedichtes [Разбор его стихотворения]. Все эти заглавия практически уже непереводимы. И все же я буду часто возвращаться к достойнейшему переводу Жана Бофре и Вольфганга Брокмайера, опубликованному в Nouvelle Revue Française (январь-февраль 1958 г.) и переизданному недавно в Acheminement vers la parole39. Риск мышления на каждом

39Nouvelle Revue Franquise 6 (1958). С. 52–75, 213–236; M. Heidegger. Acheminent vers la parole. Paris: Gallimard, 1976. С. 39–83. Возможно, вы будете удивлены тем, что я цитирую французский перевод Хайдеггера в лекции,

299

ЖАК ДЕРРИДА

шагу самым тесным образом уже вплетен в язык, идиому и перевод. Я приветствую это смелое предприятие, которое представило такого рода перевод, еще и в молчаливой форме. Наш долг здесь возникает по отношению к некому дару, который дает много больше, чем то, что называют просто переводом на французский. Всякий раз, когда я буду вынужден отходить от этого перевода, это будет происходить без всякого намерения что-либо переоценить и уж тем более без намерения улучшить. Скорее мы будем вынуждены умножить планы, ввести в беспокойство немецкое слово и проанализировать его в соответствии с целым рядом касаний, ласк или ударов. Перевод, в привычном смысле того, что публикуется под этим именованием, не может себе этого позволить. Но мы, напротив, имеем обязательства делать это всякий раз, когда будет затребован дословный учет, слово в слово, что называется, конвенциональный идеал перевода. Впрочем, это было бы оправданным, пусть даже явно тривиальным, но на самом деле существенным, если бы этот текст о Тракле считали Erörterung [разбором] того, что мы называем переводом. В сердцевине этого разбора, этого Ortes [места], Geschlecht, находится слово

даваемой на английском языке. Я делаю это по двум причинам. Вопервых, чтобы сохранить принуждение или возможности идиомы, в которой я сам работаю, обучаю или пишу. То, что вы слышите сейчас, есть перевод текста, написанного первоначально на французском. С другой стороны, я полагал, что текст Хайдеггера мог бы быть все же более доступным, мог бы получить некоторую дополнительную легкость, обогатив нас, таким образом, третьим ухом; размежевание (Auseinandersetzung) с помощью еще одного языка может уточнить наш перевод (Übersetzung) текста, называемого «оригинальным». Я только что назвал ухо другого третьим ухом не только для того, чтобы умножить избыток примеров пар (ног, рук, ушей, глаз, грудей и так далее) и всех проблем, которые они могли бы поставить перед Хайдеггером, но также чтобы подчеркнуть, что можно писать на пишущей машинке, что я и сделал, тремя руками с помощью трех языков. Я знал, что я должен буду говорить на английском текст, который написан на французском, а прочитан на немецком.

300