Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков интеллекта. 1983

кает цепочку процессов, результатом которой в конечном счете оказывается отказ от выбранного способа действия. Существенным моментом этих процессов является выделение серотонина, вызывающего активацию тормозных клеток или снимающего их подавление (см. также Birbaumer, 1975, S. 195).

Функциональное значение связи структур памяти и процессов оценки совершенно ясно: мотив полной и возможно более точной реализации действия сохраняется в памяти вместе с соответствующими моторными программами; относительно независимо от них при активации процессов поиска в памяти могут быть найдены соответствующие состоянию актуально действующих потребностей цели для принятия оптимальных поведенческих решений.

Так осуществляется взаимодействие мотивационных и когнитивных компонентов организации поведения. Достаточно удивительным во всем этом является то, что аффективно-эмоциональная оценка осуществляется весьма грубо работающей системой. Она способна лишь к различению уровней интенсивности эмоций и аффектов в координатах биполярной шкалы. Мотивационная сила этой одномерной оценочной системы остается на протяжении эволюции почти постоянной. Но поскольку в результате действия естественного отбора и научения происходит дифференциация когнитивных структур и их функций, влияния этой грубо работающей системы начинают направляться все более усложняющимися когнитивными процессами, проявляясь даже в случае самых тонких понятийных различений. Управляя динамикой поведения, определяя благодаря своей оценочной функции характер удерживаемой в памяти информации, аффективно-эмоциональная система остается исходным базисом мотивации не только в течение эволюции, но и в ходе общественной истории человечества. Ее развитие определяется дифференциацией когнитивных структур. Именно здесь, на пересечении мотивационных оценок и когнитивных процессов, впервые возникает потребность в рациональном объяснении окружающего мира.

Прежде чем вновь обратиться к анализу проблемы исторического развития познавательных возможностей человека, необходимо в качестве предварительных замечаний рассмотреть также специфические отношения, складывающиеся между системой аффективноэмоциональной оценки и процессами коммуникативной регуляции поведения с помощью сначала просто звуковых сигналов, а затем

иречи.

К.Прибрам и Д. Макгиннис (Pribram, McGinnies, 1976) показали, что миндалевидное ядро может усиливать в зависимости от наличной сенсорной информации общий уровень активированности коры больших полушарий. Влияние лимбической системы на диффузные, висцеральные регуляции типа потоотделения, изменения частоты сердцебиений (вплоть до коротких остановок), вздыбливание шерсти

ит. д. обеспечивается уже упоминавшимися связями с гипоталамусом и ретикулярной формацией, простирающимися до продолговатого мозга. Согласно данным, полученным У. Эйди (Adey, 1969), тета-ритм гиппокампа появляется в связи с интенцией к выполнению

122

а

б

верхнем рисунке, приводит к возникновению голосовых реакций, свидетельствующих о росте общей агрессивности животного. Напротив, раздражение областей, показанных внизу, обычно сопровождается вокализациями, указывающими на более направленный характер аффективных реакций (по Ploog, 1972, с упрощениями). Связь выделенных областей со структурами лимбической

системы совершенно очевидна.

некоторого двигательного акта. Создается впечатление, что он обусловлен соответствующей мотивацией. Однако Д. Макгиннис, как и ряд других авторов, указывает на тот факт, что в момент начала выполнения движения исчезает медленное негативное отклонение потенциалов коры головного мозга, причем таким движением может быть движение голосовых связок. Готовность к выполнению движения и его мотивация в данном случае оказываются трудноразличимыми. Точно так же в звуковой коммуникации взаимодействуют аффективно-эмоциональная оценка и процессы построения движения. Ведь именно такие эмоционально напряженные ситуации, как социальные конфликты, сильная угроза, беспомощность и изоляция, сочетаются с характерными висцеральными симптомами стресса, а также с голосовыми реакциями, в которых проявляется аффект и которые постепенно становятся преимущественной формой его выражения. Любопытно, что эти модулируемые аффективной оценкой ситуации формы звуковой сигнализации оказываются непосредственно понятны партнерам в их коммуникативном значении. Повидимому, языку эмоций, проявляющемуся в мимике, звуках и жестикуляции, соответствует витальное, нерефлексивное распознавание значения. Аффективно-эмоциональная модуляция звуков предшествует формированию средств звуковой и вербальной коммуникации в ходе научения и целенаправленного обучения. Поскольку они тем не менее сразу же распознаются партнерами, эти сигналы служат достаточно надежным средством передачи примитивной семантической информации.

В свете имеющихся в настоящее время данных нужно исходить из того, что эти аффективно управляемые процессы порождения и понимания звуков являются врожденными. Следует, в частности, учитывать, что обнаруженные у дочеловеческих приматов центры порождения звуковых сигналов расположены преимущественно в сером веществе центрально-мозговых желудочков, то есть на сравнительно низком уровне функциональной иерархии мозговых струкjyp . Как показывает рис. 28, взятый из работы Б. Плуга, электрическое раздражение этих областей позволяет получить широкий спектр положительно или отрицательно аффективно окрашенных звуковых сигналов (см. также Ploog, Melneshuk, 1969; Tembrock, 1971). При этом уже одна анатомическая близость данных областей к структурам лимбической системы свидетельствует о тесной взаимосвязи аффективных оценок и генерирования звуков. Можно предположить, что связь с работой лимбической системы сохраняют также такие звуковые реакции человека, как, например, крики ужаса или призывы о помощи.

Что касается распознавания значения подобных сигналов, то следует отметить, что, согласно данным X. Фюнкенстейна (Funkenstein, 1970), в слуховой коре полушарий низших обезьян имеются нейроны, настроенные на детекцию исключительно предупреждающих или призывающих на помощь криков собратьев по виду. Как известно, формы ответа на такую сигнализацию соответствуют вызвавшей ее мотивации: агрессивные звуки вызывают оборони-

124

тельную установку, в ответ на сигналы, свидетельствующие о потере контакта со стадом, предпринимаются поисковые действия и т. д. (см. Tembrock, 1971). Отсюда следует, что переработка коммуникативных сигналов подчинена тому же процессу оценки, что и переработка сенсорной информации в целом. Возможно, что именно здесь кроются корни этого примитивного, нерефлексивного понимания: аффективные звуковые сигналы просто приводят к такой активации лимбической системы реципиента, которая гомологична активации лимбической системы (и состоянию аффекта) «передатчика».

Сказанное, разумеется, не умаляет роли научения и индивидуального опыта в формировании средств звуковой коммуникации. Речь идет лишь об основании, на котором может затем строиться здание речевого общения. Процессы научения влияют на точность и характер звуковых сигналов благодаря регистрации и выбору оптимальных (с точки зрения гедонистического дифференциала) поведенческих эффектов. Дифференциация звуковых образований для целей коммуникации начинается уже на дочеловеческой фазе эволюционной истории. Тем не менее нигде различие между совершенством сенсомоторных координаций у человека и человекообразных обезьян не оказывается таким огромным, как в области звуковой коммуникации. Мы уже упоминали анатомо-физиологические различия в строении гортани и голосовых связок. Такие же различия обнаружены в строении центральных мозговых структур, участвующих в процессах порождения и понимания звуковых сигналов и речи. Даже у самых высокоорганизованных человекообразных обезьян невозможно вызвать звуковые реакции при электрическом раздражении коры больших полушарий. С полным основанием можно утверждать, что и в функциональной архитектуре высших кортикальных функций наиболее значительный скачок при переходе от животных к человеку связан как раз с теми структурами, которые обеспечивают у человека порождение и понимание речи. Это положение иллюстрируют схемы, изображенные на рис. 29 и 30.

Итак, в этой главе мы попытались показать, что биологической основой мотивации поведения являются процессы, разворачивающиеся в центрах лимбической системы мозга. Она оказывает дифференциальное влияние на протекание действий, так как ее активация обусловлена изменением эмоционального статуса. Эта система осуществляет аффективно-эмоциональную оценку как поступающей сенсорной информации, так и успешности выполнения действий. Все это происходит в тесной связи с внутренним организмическим состоянием по принципу непосредственной пользы: «что это может дать мне?», «для чего это может быть использовано?» Этим обусловливается селективное восприятие и удержание в памяти информации о предметах, ситуациях и событиях. Программы двигательного поведения и коммуникативные сигналы подчинены одним и тем же закономерностям мотивационной динамики. Без понимания этих закономерностей нельзя перейти к анализу хода и результатов процессов превращения человека-изготовителя примитивных орудий в человека-мыслителя.

126

Принципиальное значение имеет вопрос о том, можно ли найти в необозримом многообразии форм и видов человеческого мышления нечто вроде главного функционального принципа. Речь идет прежде всего о нахождении единых оснований постоянного роста психических способностей человека. Думается, что на этот вопрос можно дать утвердительный ответ. Огромное количество самых различных фактов указывает практически на одну и ту же закономерность: по мере эволюционного и исторического развития преодоление трудных ситуаций все больше определяется внутренними, когнитивными процессами, а не хаотическими попытками непосредственного поведенческого решения проблемы по типу проб и ошибок.

Трудно переоценить ту роль, которую играет в этом развитии память. Ведь ее функции ни в коей мере нельзя свести только к пассивной регистрации поступающих сенсорных данных. Напротив, лишь благодаря участию ее структур становится возможным активный отбор информации, активный поиск данных, необходимых для решения стоящей перед субъектом жизненной задачи. При решении проблемы когнитивная переработка воспринимаемой информации определяется в конечном счете требованиями, предъявляемыми к способу представления, или репрезентации, проблемной ситуации. Воспринимаемое часто оказывается слишком сложным, многозначным, труднообозримым. Поэтому й необходим специальный функциональный аппарат, который мог бы осуществлять предварительную обработку поступающей информации в зависимости от мотивов и целей деятельности. Это означает, в частности, что некоторые перцептивные содержания могут отделяться от своего предмета и рассматриваться как бы в изоляции от него, другие — объединяться с имеющимися в памяти знаниями, а третьи — вообще игнорироваться. Лишь результаты этой осуществляющейся благо- , даря активному вмешательству памяти предварительной обработки [ служат «базой данных» для процессов собственно решения проблемы, или мышления в узком смысле слова. При этом чем сложнее ситуация, запутаннее проблема, тем более значимой оказывается такая предварительная обработка, ибо именно она позволяет выработать новое «вйдение» проблемной ситуации, позволяющее найти решение.

Благодаря активному вмешательству памяти одна и та же реальная проблема может быть когнитивно репрезентирована весьма различным образом. Совершенно естественно, что, чем проще (на-

1 2 9

пример, обозримее) представлена проблемная ситуация, тем легче найти решение. «Легче» в смысле меньшего количества внутренних когнитивных усилий. С точки зрения описания индивидуальной познавательной активности это представляется совершенно очевидным: умного отличает прежде всего то, что он может схватить ситуацию в целом, увидеть путь, ведущий к успеху там, где для остальных решение будет скрыто множеством не связанных между собой частных фактов и обстоятельств.

Но точно так же обстоит дело и в историческом развитии. Существует тенденция, ведущая ко все более простому представлению некоторой проблемы, делающему ее доступной для решения имеющимися у субъекта средствами. Мотивом, лежащим в основе этого процесса, является стремление овладеть своим природным окружением, научиться предвосхищать будущее развитие событий, рассчитывать последствия собственных действий, в частности, для лучшей их координации с действиями других членов группы.

В этой части книги мы перейдем к подробному анализу исторических закономерностей развития человеческого интеллекта. Для этого нам придется вновь вернуться к некоторым из уже рассмотренных данных, выделив их новые аспекты. Как отмечалось, период перехода от животных к человеку занимает время порядка 12 миллионов лет, начавшись примерно 14 миллионов лет назад с рамапитека, первого представителя гоминид, и окончившись Homo erectus'oM — первым человеком, систематически изготовлявшим орудия и знавшим о последствиях их применения. В этот период происходит изменение многих биологических механизмов и процессов. Так, продолжительность беременности возрастает до 9 месяцев, что, конечно, не могло не повлиять на формирование семейных отношений и складывающееся разделение труда между полами. Однако неизмеримо большее значение имеет постепенное освобождение процессов жизнедеятельности из-под власти законов биологического развития. И дело заключается совсем не в отмене принципов, сформулированных Ч. Дарвином. Надстраиваясь над законами биологической эволюции, вступают в действие закономерности социальной организации и координации поведения. Вместо индивидуальной борьбы за существование на первый план выступает совместная деятельность, направленная на обеспечение безопасности, пропитания и удовлетворения других потребностей членов группы.

Описанные в первой части элементарные механизмы научения обусловливают первоначально изменения, происходящие в двух основных направлениях: при формировании и дифференциации средств коммуникации, а также при становлении навыков изготовления и использования первых орудий и инструментов. Оба процесса отражают развитие познавательных способностей человека, развитие его интеллекта. Решающие изменения связаны при этом с появлением общественного разделения труда. В силу возникающего переплетения и взаимодействия процессов принятия решения членами группы оно в конечном счете меняет саму мотивационную основу поведения и связанную с ней систему аффективно-эмоциональных

130