33. Битва при Манцикерте (19 августа 1071 г.)

Приход послов [турок] еще не был ни отменен, ни отсрочен, а некоторые из приближенных императора [Романа IV Диогена] убеждали его отвергнуть мир, как лживый по суще­ству и скорее бесполезный, чем сулящий выгоды. Ведь сул­тан, говорили они, боится [нас], ибо не имеет значительных сил и, ожидая [войска], идущие следом за ним, выигрывает время, чтобы соединиться с остальными силами. Эти речи толкали императора на войну. Таким образом, турки хлопо­тали у себя о деле мира, император же, издав боевой клич, неожиданно одолел в [первой] схватке. Молва об этом, до­стигнув врагов, поразила их. Пока же они, также вооружив­шись, отогнали беспомощную толпу [своих] в тыл, а сами тот­час сделали вид, что построились в военный порядок. Но большинство их [тут же] обратилось в бегство, увидев вы­строившиеся в порядке и военном великолепии фаланги ро-меев. Турки отступили назад, а император устремился следом за ними со всем войском [и преследовал их], пока не наступил поздний вечер. Однако, не встречая у врагов сопротивления и зная, что лагерь лишен конных воинов и пешей стражи, ибо у императора не было с собою достаточного войска, чтобы и здесь оставить защиту, [к тому же] большинство [воинов], как выше упоминалось, было утомлено еще раньше, император решил не продолжать более преследования, чтобы турки, устроив засаду, не напали на беззащитный лагерь. Вместе с тем он учитывал, что если он продолжит свой путь, то ночь застигнет его при возвращении и тогда турки, будучи хоро­шими стрелками из лука, изменят [направление] своего бега на противоположное. Поэтому, повернув императорское знамя, он возвестил, что пора вспомнить о возвращении, Стратиоты же, оказавшиеся далеко от [своих] фаланг, видя поворот императорского знамени, решили, что император по­терпел поражение. Многие, впрочем, уверяют, что некто из злоумышлящих против императора, двоюродный брат Ми­хаила, пасынка императора, давно затаив на него злой умы? сел, сам сеял среди стратиотов подобные слухи и тотчас, за­хватив своих [воинов] (а ведь ему по доброте императора была вверена немалая часть войска), вернулся, как беглец, в лагерь. Подражая ему, и соседние с ним лохи (отряды) один за другим без боя обратились в бегство, а за ними – и другие. Тогда император, видя бессмысленное и беспричин­ное бегство, остановился вместе с окружавшими его людьми, призывая, как обычно, своих [воинов] прекратить бегство. Но никто не повиновался.

Те же из неприятелей, которые стояли на холмах, видя нежданную беду ромеев, сообщили султану о случившемся и убеждали его повернуть [на ромеев]. И вот, после возвраще­ния султана, тотчас и неожиданно для императора битва раз­разилась. Приказав окружавшим его не поддаваться и не впадать в малодушие, император долго и мужественно за­щищался. Среди же прочих [воинов] вне укреплений [лагеря], захлестнутых [волною] паники, стоял разноголосый вопль, господствовало беспорядочное бегство, и никто там не сказал нужного слова. А если и говорили, то одни о том, что император храбро сопротивляется с оставшимися у него [воинами] И что варвары [уже] обращены в бегство, другие же возвещали о его гибели или пленении, третьи же болтали совсем другое и приписывали победу то той, то другой стороне, пока не на­чали многие из бывших с императором [в походе] каппадо-кийцев дезертировать оттуда [целыми] отрядами.

О том же, как я сам, став на пути бегущим, многих за­держал, стремясь отвратить поражение, пусть расскажут другие.

После этого многие из императорских конюхов, возвра­щавшиеся с конями на вопрос о том, что случилось, отве­чали, что не видели императора. И какое было смятение, и плач, и горе, и ужас неудержимый, и пыль до небес, и, нако­нец, турки, нахлынувшие на нас отовсюду! Поэтому каждый, сколь у него нашлось рвения или стремительности или сил, вверил бегству собственное спасение. Неприятели же, пресле­дуя бегущих по пятам, одних убили, других взяли живыми, а третьих растоптали [лошадьми]. И случилось ужасное, всякие слезы и жалобы превышающее, ибо что может быть печаль­нее, чем лагерь императора бегством и поражением от вар­варов бесчеловечных и грубых низринутый, чем император, лишенный помощи и варварским оружием окруженный, чем палатки императора, командиров и стратиотов, ставшие до­бычей этих мужей, [что может быть горше], чем узреть все у ромеев опустошенным, а царство увидеть в мгновенье ока рухнувшим?!

Так обстояло дело с остальным войском. Но окружавшие императора враги отнюдь не легко и не сразу его одолели. Обладая стратиотским и военным опытом, знакомый со мно­гими опасностями, он оказал сильное сопротивление напа­дающим, убив многих [из них]. Наконец, он был ранен мечом в руку, а затем конь его был повержен стрелой, и ему при­шлось сражаться пешим. И вот к вечеру, вконец утомленный, о, горе, он смирился и стал пленником [турок].

Michaelis Attaliotae ¹ Historia, Bonnae, 1853, p. 160–163.

¹ Византийский автор XI в., современник и участник описываемых здесь событий.