Циммерлинг. Исландские саги

вали раздельно, доказывали, что абсолютно все «висы на случай» суть обрывки не дошедших до нас древних циклов, или, наоборот, пытались доказать, что почти все висы, приписываемые скальдам прошлого, фальсифицированы рассказчиками саг — наметим наиболее реалистичный, с нашей точки зрения, вариант ответа. Зависимость некоторого круга стихов от прозаической традиции, сообщавшей об событиях, к которым данные стихи приурочены, сильнее всего для вис, имевших узко локальное хождение в пределах одной округи (такие тексты назывались в самой древнеисландской культуре словом héraðsfleygt букв. разнесенное по округе, т. е. «сведения местного значения»). Условия возникновения стихов подобного рода демонстрируют прежде всего саги, входящие в состав компиляции «Саги о Стурлунгах» и повествующие о событиях XII—XIII вв. по свежим следам, однако сходные ситуации могут быть восстановлены и для ряда родовых саг, в том числе, в нашей подборке — для «Саги о Битве на Пустоши» и «Саги о Хромунде Хромом». Когда в 1014 г. в Боргарфьорде произошла Битва на Пустоши и погибло много знатных исландцев, это событие дало повод для сочинения вис в лагере обеих враждующих сторон — агрессоров («северян») и жертв нападения («южан»). В саге приводится четырнадцать вис, приуроченных непосредственно к данному эпизоду распри. Семь вис приписывается «северянам», все они связаны с именем Эйрика Тревоги, участвовавшего в битве и благополучно вернувшегося домой, семь вис — «южанам», в том числе две висы — Тинду Халлькельсону (он остался жив), четыре висы — Торбьёрну Брунасону и одну вису — Гисли Торгаутсону (оба погибли). Очевидно, что все висы данного круга с равным успехом могли быть сочинены не только участниками битвы, но и другими лицами, хотя, с учетом того, что рассказ о событиях и сами стихи были адресованы, прежде всего, местным уроженцам, апокрифическую вису легче было приписать тому, кто имел прижизненную репутацию скальда (из потенциальных авторов обсуждаемых вис это реально известно лишь о Тинде Халлькельсоне). Точно так же, когда в конце X в. в другой части Исландии произошло неординарное событие — в результате нападения пришлых викингов героически погибли бонд Хромунд Хромой и его сын Торбьёрн — оно просто не могло не отразиться в скальдических стихах. Непринципиально, кем сочинены эти стихи — самим Хромундом (что следует из текста саги о нем), его уцелевшим сыном Хастейном (он затем покинул Исландию и погиб в битве при Свольдре в 1000 г.), или кемто еще: важно, что стихи тесно связаны с местной прозаической традицией об конфликте Хромунда с пришельцами, его обороне и гибели.

С другой стороны, хвалебные и поминальные драпы, а также висы, интересные не только благодаря условиям своего возникновения, но и благодаря особенностям поэтического языка, меньше нуждались в поддержке прозаического контекста. Лучшим подтверждением этому служит то, что висы знаменитых скальдов — Кормака Эгмундссона, Халльфреда Трудного Скальда, Тормода Скальда Чернобровой — весьма часто приводятся в сагах о них невпопад, ср. ниже комментарий к висам Тормода («Сага о Названных Братьях», № 8, 27, 30, «Прядь о Тормоде», № 4): это свидетельствует о том, что рассказчик саги знает вису скальда, но не знает, как ее приспособить к выстроенному им сюжету. Что, с точки зрения современного литературоведа, является далеко не худшим вариантом в сравнении с опущением висы: ср. в той же «Саге о Названных Братьях» слова рассказчика саги, который со ссылкой на строфы из драпы Тормода сообщает, что Торгейр сын Хавара пользовался почетом в Англии и Дании, но текста самих строф, к огорчению читателя-специалиста, не приводит, поскольку не может сообщить о пребывании Торгейра в этих странах ничего конкретного.

Возможны и промежуточные случаи, когда цикл вис приурочен к определенному событию, но прозаическая и стихотворная традиция не стыкуются. Любопытны в этом отношении висы, приписываемые Гриму сыну Дроплауг из «Саги о сыновьях Дроплауг»: рассказчик саги разместил их столь небрежно, что сумел не только нарушить их порядок, но и спутать висы, посвященные двум разным эпизодам распри — смерти Хельги Дроплаугарсона в 998 г. и убийству Хельги Асбьёрнссона в 1008 г. Наиболее интересный в культурном отношении прецедент связан с частичным размежеванием прозаической и скальдической традиции о битве при Стикластадире в 1030 г., ср. ниже разбор апокрифических стихов, связываемых с именем Тормода в Стикластадирском эпизоде23.

Сопоставительный анализ текста висы и прозаического сагового комментария к нему сам по себе не может доказать аутентичность висы, но в ряде случаев помогает установить, что виса либо предшествовала акту записи саги, либо, по крайней мере, намного старше последней редакции саги. Так, курьезным анахронизмом, лежащим на совести рассказчика «Саги о сыновьях Дроплауг» (№ 2 в этой саге), является то, что он ухитрился поместить вису, содержащую в обращении стандартный кеннинг мужчины Фрейр коня пучины в ситуацию, где скальд отвечает на вопрос женщины. Другой курьез, как показали со-

23 Более подробно данная тема обсуждается в наших статьях [Zimmerling 1997; Циммерлинг 1998].

временные саговеды, связан с уверенностью рассказчика «Саги о Названных Братьях» в том, что Тормод говорит в висе № 18 о том, что жертвами Торгейра в последней схватке стали тринадцать врагов, между тем скальд сообщает, что Торгейр всего за свою жизнь убил тринадцать человек. Распространение письменного текста данной саги привело к разрастанию недоразумения, что отмечено выше в комментариях к «Пряди о Торарине Дерзком»: рассказчик пряди небрежно списал цифру «13» (xiii), добавив к списку мнимых жертв Торгейра еще один графический фантом (xiiii = «14»).

Помимо анахронизмов, связанных с неадекватно восстановленной ситуацией произнесения, для ее датировки существенно наличие искажений в самом тексте висы: большие расхождения между вариантами висы в разных версиях саги и заведомая порча стиха обычно свидетельствуют о древности висы. Здесь, как показывает опыт, возможно большое число промежуточных шагов между механическими искажениями и домыслами хранителей скальдической традиции о первоначальном облике произведения. Крайний случай, лежащий на грани тождества текста, разобран ниже с связи предсмертной висой Тормода (№ 40 в «Саге о Названных Братьях»): здесь в одной из редакций саги почти полностью искажен первый хельминг висы, а в другой редакции почти полностью искажен ее второй хельминг — текст, свободный от искажений, восстанавливается лишь в результате критического чтения обоих версий. При этом одним из первых звеньев искажения было сомнение знатоков Стикластадирской традиции в исконности или в экспрессивной силе выражения худощавая жена, которое скальд употребил применительно к Хель. С виду безобидная замена этого выражения кеннингом Скёгуль насеста ястреба привела к переосмыслению всей ситуации висы, с добавлением в нее роли апокрифической жен- щины-слушательницы, что в итоге исказило текст до неузнаваемости. Мастшаб расхождений — в двух версиях саги совпадают лишь три (!) строчки из восьми — и перекличка висы Тормода № 40 с другими висами Стикластадирского цикла практически исключают датировку висы периодом позже конца XI в. Разумеется, это не доказывает того, что данная виса действительно была сложена умирающим Тормодом, но зато — и это для литературоведа гораздо важнее — удается доказать, что виса сложена скальдом XI в. и что она вплоть до XIII в. передавалась изустно.

Тем не менее, вопрос о том, были ли в действительности знаменитые скальды X—XI вв., о жизни которых мы знаем из саг, авторами тех стихов, которые связываются с их именем, по-прежнему остается

его поэзия претенциозна, напыщенна и некрасива (это вполне подтверждается дефектами в висах, приписываемых Гуннлаугу), а Храфна рассказчик саги устами Гуннлауга уничтожает тем, что объявляет его поэзию внешне красивой, но ничтожной и пустой по содержанию29. При этом человеческие симпатии рассказчика явно на стороне Гуннлауга; примечательно, что в саге появляется авторитет — знаменитый скальд Халльфред, который не имеет к сюжету никакого отношения и введен только для того, чтобы, выслушав экспромт Гуннлауга, выдать реплику «Хорошо сложено» (Vel ort)30.

Совсем иначе устроены лучшие стихи признанных скальдов: дротткветтное восьмистишие в их руках оказывается несравненно более емкой формой. Так, Тормод Скальд Чернобровой, повествуя о подвигах Торгейра сына Хавара, не только выбирает хейти и строит оригинальные кеннинги, но и успевает сообщить запоминающиеся бытовые детали (Торгейр плывет у него на просмоленном кнёрре в висе № 7, сдирает крышу с хутора в висе № 10, заключает договор о поруке в висе № 14), одним штрихом указывает на источник информации (сам участвовал в битве, узнал от Торгейра, узнал от третьих лиц), выражает собственные эмоции и оценки (виса № 5), оценки окружающих (за одно деяние современники Торгейра хвалили, за другое порицали — висы №№ 3—4), объясняет причину, по которой эпизод завершился именно так (агрессия наказуема — виса № 13), а также умелым подбором моделей кеннинга и конвенциональных выражений внушает слушателю параллель между подвигами Торгейра и подвигами эпического вождя в героических песнях. При этом в поэзии Тормода, как и поэзии других видных скальдов, сложный кеннинг далеко не всегда служит «ударным» местом висы, ее коммуникативным центром: например, в висе № 34, сказанной перед битвой при Стикластадире, такую роль играет выражение век ножей (skálmöld), являющееся эсхатологической аллюзией31. В другой висе (№ 5 в «Пряди о Тормоде») Тормод вообще произносит только один стандартный кеннинг, зато запутывает порядок

29Íslenzk Fornrit III, p. 80.

30Íslenzk Fornrit III, p. 89. К сожалению, ирония рассказчика «Саги о Гуннлауге» по отношению к своим персонажам слишком тонка и завуалирована, чтобы

еелегко воспринимал неподготовленный читатель; вероятно, что уже близкие к рассказчику поколения исландцев принимали панегирики Гуннлаугу за чистую монету.

31С современной точки зрения это — цитата из «Прорицания Вёльвы» (Vsp 45), однако генетическое соотношение висы Тормода и данной эддической песни неясно.

слов так, что предельно затрудняет слушателям восприятие частей висы, пока она не закончена. И тем не менее реплика конунга Олава Святого «Однако твои стихи очень занятны» едва ли мотивирована лишь тем, что Тормод заставил его поломать голову над синтаксисом дротткветтного стиха: разобравшись в висе, конунг (или подставляемый на его место искушенный ценитель) понимает, что скальд предложил правителю подобие социального контракта, оговорив права сторон: именно эта перспектива обсуждается в сопровождающем прозаическом тексте.

Итак, наилучший, хотя и трудоемкий путь к определению индивидуальной манеры скальда, лежит через определение коммуникативного центра его стихов, того, как и для чего он использует поэтическую форму. При этом могут выясняться вполне конкретные детали и предпочтения. К примеру, Тормод, к творчеству которому мы обратились в поисках антитезы пустой либо напыщенной поэзии, строго регламентирует употребление морских кеннингов (они имеют в его стихах величальную функцию), не использует кеннинг ВОЛКА, предпочитая употреблять в обозначениях стервятника названия крупных хищных птиц, не употребляет по отношению к самому себе кеннинги СКАЛЬДА и кеннинги ПОЭЗИИ, охотно вставляет ключевую информацию в вводные предложения, в определенных случаях предпочитает не употреблять кеннинги, заменяя их эпическими синонимами или эпитетами. Именно совокупность всех этих черт (а не обсуждавшиеся ранее нерелевантные признаки типа количества богов языческого пантеона, мелькающих в кеннингах Тормода32), позволяют прийти к выводу, что большая часть отдельных вис, приписываемых Тормоду в «Саге о Названных Братьях», принадлежат тому же лицу, которое ответственно за сочинение «Поминальной драпы о Торгейре». Наличие драпы или цикла стихов, связываемых с именем того или иного скальда, служит благоприятным фактором для стилистической экспертизы его вис—если, конечно, строфы предполагаемой драпы удается объяснить как части общего композиционного замысла. Для «Драпы о Торгейре» последнее не вызывает никаких сомнений, ср. ниже анализ ее поэтики.

Другой филологический критерий, не до конца востребованный в литературе о скальдах, нужен не столько для атрибуции скальдического текста, сколько для реконструкции возможного пути его передачи в дописьменную эпоху: важно понять, какие именно качества висы могли способствовать ее сохранению. В комментариях к висам из нашей

32 Ср. развернутую критику подобных доказательств в рецензии Б. Гвюднасона [Guðnason 1972] на книгу Й. Кристьяунссона [Kristjánsson 1972: 111].

подборки показывается, что в разных ситуациях слушателей могли интересовать разные обстоятельства: то, что виса сочинена известным скальдом, то, что виса сочинена земляком, то, что она содержит нестандартный сложный кеннинг, то что виса содержит экзотические или грубые выражения, то что в висе упоминаются известные личности, наконец,— то, что виса сопряжена с памятным эпизодом, о котором сохранились точные или смутные сведения. Разумеется, все объяснения нужны лишь тогда, когда есть основания думать, что виса древнее прозаического текста саги. Однако ситуаций, где с уверенностью можно доказать факт присочинения вис последним рассказчиком саги, в нашем материале сравнительно немного.

Итак, попытки установить атрибуцию висы и дать ее примерную датировку на основании поэтологического анализа — трудная, но не совсем безнадежная задача. Основания для осторожного оптимизма состоят, во-первых, в том, что не все возможные пути передачи и искажения конкретных скальдических стихов равно вероятны, во-вторых в том, что драпы и циклы стихов дают представление об особенностях манеры скальда, в-третьих, в том, что гипотезу о фальсификации исландцами XIII в. вис, приписанных героям саг, доказать обычно труднее, чем гипотезу о большей древности вис той или иной саги по сравнению с ее прозаическим текстом.

Можно сделать общий вывод, что воспроизводство традиционной скандинавской культуры, частью которой была поэзия скальдов, в течение длительного времени обеспечивало в Исландии если не конгениальное восприятие скальдических стихов, то хотя бы готовность продолжить традицию, и в этом плане заучивание чужих стихов наизусть в буквальной форме, конъектуры к стихам и присочинение новых стихов, приуроченных к событиям прошлого — органичные проявления этой культуры. Поэтому самое печальное последствие для поэзии скальдов имело не появление письменности, не отсутствие внешних заказов со стороны правителей Норвегии и не оскудение фантазии скальдов, но постепенное исчезновение той аудитории, которая была воспитана на их стихах и была сама не чужда версификации: некрасивые или незначительные стихи рядовых поэтов, над которыми смеялись снобы в XIII в. и которые остаются объектом критики современных филологов, были питательной средой высших достижений жанра.

Иное дело — общества, изначально чуждые скальдической поэзии и усваивающие ее как часть мировой литературы33. Здесь надежда на

33 Увы, к их числу приходится отнести и современное исландское общество. Рядовым исландцам (не филологам) скальдические стихи, в отличие от саг и от

адекватное восприятие скальдов обычно невелика; на новые европейские языки их нередко перелагают ритмизованным подстрочником, исходя из того, что лучше дать читателю представление о том, что говорится в висе, чем стилизовать ее под другую поэтическую традицию. Русский читатель, однако, находится в привилегированном положении. Объективная причина этого кроется в том, что русский язык и русская метрика дают благоприятные возможности если не для воссоздания аллитерации, корневых рифм и ритмики дротткветта, то хотя бы для их имитации. Субъективная причина — в том, что благодаря просветительским усилиям М. И. Стеблин-Каменского и таланту С. В. Петрова34 и О. А. Смирницкой35, которым принадлежат филологически точные переводы вис, в нашей стране сформировался небольшой, но устойчивый круг ценителей скальдической поэзии. Особой заслугой С. В. Петрова и О. А. Смирницкой мы считаем то, что они в своих лучших переводах сумели нащупать в звуковом и образном строе русского стиха пласты, сближающие его с древнеисландским стихом, и тем самым, воссоздать многие черты языка скальдов на русском материале. Поэтому переводы тех, кто обращался к поэзии скальдов после них, не нуждаются в подробной наукообразной экспертизе: главный критерий их оценки — достоинства и недостатки самого русского текста.

Скальдические стихи для настоящего издания переведены Ф. Б. Успенским и А. В. Циммерлингом. Корневая рифма и аллитерация переданы близкими звуковыми повторами, но логика употребления последних везде мотивирована не особенностями оригинала, а развертыванием русского стиха; задача чисто формального перевода не ставилась. Как и наши предшественники, мы оставляли себе право при необходимости менять оригинальные кеннинги и их элементы. Поскольку поэзия скальдов основана на синонимических заменах, мы активно пользовались теми синонимами, которые известны из истории русского языка (ср. тарчи, струг, гридь, чадь и т. п.) и теми словами, которые имеют в русской культуре устойчивые культурные коннотации (бирюк, вира, шишига и т. п.).

В отличие от С. В. Петрова и О. А. Смирницкой, переводчики последовательно переводили дротткветтные строчки трехстопным хоре-

рим, непосредственно непонятны — для них они представляют не источник эстетического восприятия, но высоко ценимый ингредиент классической древнеисландской литературы, создающий ее национальный колорит.

34Переводы С. В. Петрова собраны в неоднократно цитировавшейся выше книге «Поэзия скальдов», Л., 1979.

35Переводы О. А. Смирницкой издавались в составе изданий саг: «Исландские саги. Ирландский эпос», 1973; «Сага о Греттире», 1976; «Круг Земной», 1980.

ем. Такое решение имеет плюсы и минусы. Следует учитывать, что древнеисландские слова в оригинале в среднем по крайней мере на слог длиннее своих русских эквивалентов. Это значит, что древнеисландский стих более емкий — строка содержит в среднем на одно слово больше, чем строка русского трехстопного хорея, кеннинг нередко на одно звено длиннее переводного эквивалента, буквальное развертывание материала висы в подстрочном переводе превысит показатель оригинала на одну или несколько строк. Все это делает буквальный перевод бессмысленным и заставляет искать иные, более емкие или более экспрессивные, средства выражения. Разумеется, потери при таком подходе неизбежны, приходится чем-то жертвовать в составе висы. Впрочем, эта констатация не в меньшей мере относится к нашим предшественникам. В соответствии с нашим пониманием оригинала, мы повсюду стремились сохранить коммуникативно самые ценные или наиболее своебразные черты висы. В какой мере это удалось—пусть судит читатель: в нашем издании он получает возможность сравнить литературный перевод как с оригиналом, так и с подстрочником.

Антон ЦИММЕРЛИНГ

Библиография по скальдической поэзии

Издания скальдической поэзии

Den norsk-islandske skjaldedigtning ved Finnur Jónsson, bd. 1, 1A, 2A, København, 1912—1915 (издание скальдических стихов по текстам рукописей).

Den norsk-islandske skjaldedigtning ved Finnur Jónsson, bd. 2 (B). Rettet text. 2. Udg. København, 1973 (исправленный текст с переводом на датский язык).

Kock E. A. Notationes norroenae. Anteckningar till Edda och skaldediktning. Lunds Universitets Årsskrift, Lund, 1923—1943 (сильно исправленный текст с неортодоксальными конъектурами).

Ср. также издание «Младшей Эдды» с «Перечнем размеров»: Edda Snorra Sturlusonar. Kbh., 1931 (utg. Finnur Jуnsson).

Словарь языка скальдов

Finnur Jónsson. Lexicon Poeticum antique lingue septentrionalis. København, 1966 (глоссарий к текстам скальдов и к эддическим памятниках; ссылки даются на изданный Финнюром Йоунссоном корпус скальдов).

Общие работы

Стеблин-Каменский М. И. Поэзия Скальдов / Докт. Дисс. Л., 1947.