Циммерлинг. Исландские саги

Сами поэтические фигуры, т. е. поэтические синонимы (т. н. хейти) и сложные именования (кеннинги) понять нетрудно, так как они почти всегда обозначают типовые сущности — мужчину и женщину вообще, а не конкретных мужчин и женщин, корабль вообще, а не конкретный корабль и т. д. Поэтому внутренняя форма скальдических кеннингов и хейти стандартна и предсказуема и обычно позволяет легко восстановить обозначаемую категорию. Скальдические кеннинги строятся как бинарные дескрипции, порождаемые моделью вида «X Y-a», где X — опорное слово-классификатор, а Y — определяющее слово, стоящее в род. п. и выступающее в роли понятийного атрибута обозначаемой категории. Например, слово сходка является одним из возможных классификаторов битвы, а слова меч, секира, стрела служат атрибутами битвы, поэтому выражения сходка мечей/секир/стрел будут кеннингами битвы. Одна и та же категория допускает классификаторы и атрибуты разного типа, поэтому битва может названа также песнью валькирий или дождем Одина. В функции определяющего слова кеннинга мог выступать другой кеннинг, который, с свою очередь, мог включать в себя третий кеннинг и т. д. Например, кеннинг из висы-иллюстрации [Герд

[огня [кисти поддержки]]] анализируется так: поддержка кисти ≡ рука;

огонь руки ≡ золото (золотое запястье, которое женщины носят на руке), Герд золота ≡ женщина. Слово Герд, которое является опорным словом-классификатором главного кеннинга — собственное имя валькирии, поэтому читатель (и слушатели висы в древней Исландии) уже по этому слову могли угадать, что речь в висе идет о женщине. Кеннинги, включающие в себя другие кеннинги в качестве промежуточных звеньев, принято называть двойными, тройными и т. д. Кеннинги, превышающие по объему тройные, встречаются в корпусе скальдической поэзии редко.

Существовали языковые и стилистические ограничения на выбор опорных слов и слов-атрибутов. Так, опорным словом кеннинга мужчины могло быть только слово грамматического мужского рода, а опорным словом кеннинга женщины — только слово грамматического женского рода, поэтому ясень битвы или Моди битвы — это всегда кеннинг мужчины, а липа запястий или Скёгуль руки — это всегда кеннинг женщины. С другой стороны, в силу стилистического запрета мужчину нельзя назвать ясенем украшений или подателем пива или хранителем очага — украшения, раздача пива на пиру, надзор за очагом лежат в компетенции женщины, а соответствующие слова являются ее атрибутами. И наоборот, женщину лучше не называть липой битвы или лещиной побед — земная женщина, в отличие от валькирии, не должна при-

га об Эгиле», № 58) засвидетельствован кеннинг полового члена. В висе Торбьёрна Брунасона («Сага о Битве на Пустоши», № 6) встречается оригинальный кеннинг смерти, в висе, приписываемой Хельги Асбьёрнссону («Сага о сыновьях Дроплауг», № 1) есть кеннинг ночи, а висах из «Сна Торстейна» можно найти кеннинг неба.

Виса была, в принципе, самодостаточной поэтической формой, однако существовали и более крупные скальдические произведения, по традиции называемые в русской скандинавистике песнями — т. н. драпа (drápa) т. е. развернутая хвалебная либо поминальная песнь с припевом или рефреном, он назывался стев (stef), и т. н. флокк (flokkr) т. е. хвалебная песнь без припева. Помимо наличия припева, драпа отличалась от флокка также бóльшим объемом и более высокой связностью—от скальда требовалась более тщательная проработка и проведение общих мотивов. Из саг известны случаи, когда адресат флокка считал себя оскорбленным и требовал от скальда сочинения драпы: наиболее известный рассказ подобного рода связан со скальдом Торарином Славословом, которому датский конунг Кнут Могучий (правил в 1015—1035 гг.) угрожал отрубить голову, если тот не переработает сочиненный им флокк в драпу, которую положено сочинять о столь могущественном государе, как Кнут. Данный эпизод упоминается в «Пряди о Тормоде».

Виса, произнесенная по определенному случаю, называлась отдельной (lausavísa, букв. «непривязанная виса»), а виса в составе флокка или драпы могла также быть названа строфой или куплетом (erindi, букв. «сообщение»). До нашего времени дошло несколько драп и флокков (обычно, не целиком), а также ряд вис, предположительно являющихся фрагментами драп и флокков, поэтому точные формальные характеристики жанра скальдических «песен» нам неизвестны. Ср. ниже обсуждение в комментариях к «Поминальной драпе о Торгейре сыне Хавара». Достоверно известно лишь, что дротткветтные драпы первоначально сочинялись лишь о современниках скальда — заказчике (в случае прижизненной хвалебной драпы), либо об умершем патроне или друге (поминальные драпы). В XII в. в Исландии появляется мода на сочинение драп о живших в историческую эпоху на памяти людей конунгах или героях прошлого. Так, некто Хаук Вальдисарсон по неизвестному нам поводу решил сочинить в XII в. драпу о знаменитых исландцах века родовых саг. Драпы о легендарных личностях, христианских святых, деве Марии и т. п. появляются в Исландии лишь на закате скальдической традиции6.

6 Обзор поздних скальдических драп см. в статье: И. Г. Матюшина. Песнь о Солнце и закат скальдической традиции // Атлантика, вып. 3, 1997, с. 36—38.

Предполагают, что непосредственные предшественники скандинавских скальдов — поэты раннегерманской эпохи — могли исполнять хвалебные песни при дворе вождей вдвоем на два голоса (т. н. амебейное пение)7. Однако никаких свидетельств того, что в Скандинавии VIII—XIV вв. скальды именно пели, а не декламировали свои стихи, нет. Что касается коллективного исполнения скальдических стихов, то в древнескандинавской культуре это было невозможно в силу подчеркнутой индивидуальности скальдического творчества: только автор висы или песни имел право на их произнесение от своего имени8. Более того, открытое заимствование отдельных строчек или кеннингов у коллеги — предшественника или современника — давало повод для обвинения в плагиате. Так, старейший скальд норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого (ум. ок. 940 г.), Аудун получил прозвище Плохой Скальд (дрисл. Illskælda, возможен перевод Поганый Скальд) за то, что «взял припев из драпы, сочиненной о конунге Харальде его родичем Ульвом Себбасоном. За это Аудун получил свое прозвище, а его драпа — название Краденый Припев»9. Другой норвежский скальд — Эйвинд Финнссон, чье творчество относится ко второй половине X в., получил (предположительно за традиционализм и эпигонский характер своей поэзии) прозвище Погубитель Скальдов10.

7Обсуждение данных свидетельств см. в статье: М. И. Стеблин-Каменский. Скальдическая поэзия // Поэзия скальдов. Л., 1979, с. 99.

8Стих О. Мандельштама «И снова скальд чужую песню сложит / и как свою ее произнесет» к скальдической поэзии неприменим, хотя его нет нужды считать антикультурным — он отражает не особое мнение о поэзии скальдов (которую, вероятно, Мандельштам не знал), но недифференцированное употреблением слов «бард» и «скальд» в русской литературной традиции XIX—XX вв. в значении «эпический поэт вообще в древнем или легендарном европейском обществе». Ср. начало того же стихотворения «Я не читал рассказов Оссиана, / не пробовал старинного вина. / Так что же мне мерещится поляна, / Шотландии кровавая луна?», из которого видно, какую среду и какую страну имеет в виду поэт. Исторические скальды, как отмечено выше, не были эпическими поэтами, хотя могли хорошо знать эпическую поэзию, ср. эпизод, где скальд Тормод исполняет перед битвой при Стикластадире «Речи о Бьярки».

9Данные сведения сообщаются в т.н. «Сказе о скальдах» (Skáldsagan), содержащимся в составе «Хауковой Книги». Отрывок цит. по изданию: Íslenzk Fornrit II, 1938, p.19.

10Другие возможности толкования прозвища Эйвинда обсуждает М. И. Стеб- лин-Каменский в кн. «Поэзия Скальдов», Л., 1979, с. 148.

Точное время формирования скальдического канона неизвестно: упоминание о первых скальдах относится к концу VIII—IX вв. Временем расцвета скальдической поэзии в Исландии является период с X по XIII вв. включительно. Рунические надписи подтверждают широкое распространение скальдических навыков и в континентальной Скандинавии. Авторы некоторых шведских надписей прямо называют себя скальдами11, во многих надписях есть кеннинги и другие элементы скальдической стилистики12. Несколько надписей имеют ритмическую структуру, напоминающую скальдические размеры, а одна датируемая приблизительно 1000 г. надпись — на камне из Karlevi, остров Эланд — целиком записана дротткветтом и удовлетворяет всем требованиям скальдического канона. В 1997 г. в Гренландии при раскопках т. н. Восточного Поселения скандинавов в Qorlortup Itinnera Ø 34 была обнаружена еще одна дротткветтная надпись; исходя из палеографических особенностей рунического письма, она может быть датирована XI—XII вв. Данная надпись пока не расшифрована полностью13. Судя по месту находки, она должна быть исландской либо норвежской: скандинавская община в Гренландии была создана исландскими и норвежскими колонистами и сохраняла с этими странами оживленные торговые сношения. Норвежский конунг Харальд Суровый (ум. 1066 г.) сам был известным скальдом — цикл его вис, посвященных Елизавете, дочери Ярослава Мудрого, на которой он впоследствии женился, неоднократно переводился на русский язык — и покровительствовал другим скальдам. Именно во время правления Харальда Сурового, как можно думать, окончательно оформился цикл скальдических стихов, посвященных знаменитой битве при Стикластадире 1030 г., где погиб сводный брат Харальда Олав Святой и ряд скальдов Олава, самым известным из которых был Тормод Скальд Чернобровой (998—1030 гг.), главный герой «Саги о Названных Братьях» — ср. легенду о том, что Харальд Суровый, которому в момент битвы при Стикластадире было пятнадцать лет, сумел закончить предсмертную вису Тормода («Сага о Названных Братьях», № 40). Скальдом был и живший в середине XII в. оркнейский ярл Рёгнвальд Мороз (Rögnvaldr Kali) сын Коля (ум. 1158 г.) — выдающаяся личность своего времени14. В «Саге об Оркнейцах» рассказывается, что ярл Рёгнвальд и

11Ср. Jansson S. F. T. Runinskrifter i Sverige. Stockholm, 1963, p.133.

12Ср. Jansson S. F. T., ук. соч., p.134.

13Текст надписи опубликован в журнале «Nytt om Runer» №13 (1998), p.10.

14Две висы Рёгнвальда Мороза переведены на русский язык С. В. Петровым. Ср. «Поэзия Скальдов», Л., 1979, с. 73.

некий исландец по имени Халль Тораринссон совместно составили пособие по скальдической поэзии, носившее название «Ключ размеров» (háttalykill enn forni). Этот текст до нашего времени не сохранился, однако известно, что он был использован исландским хёвдингом, историком и скальдом Снорри Стурлусоном (1179—1241 гг.) в третьей части «Младшей Эдды», носящей близкое название — «Перечень размеров» (Háttatal).

В IX—XII в. скальдическая поэзия и исландские скальды были востребованы при дворах всех правителей скандинавских стран. В XIII в. она оставалась массовым явлением лишь в Исландии: в Норвегии XIII в. мода на скальдов уже прошла — мы не только не имеем свидетельств о норвежцах, сочинявших скальдические стихи, но знаем и о том, что исландские скальды далеко не всегда встречали восторженный прием у правителей Норвегии. Снорри Стурлусон, правда, сочинил драпу (хвалебную песнь) о ярле Скули Бардарсоне, но это не принесло пользы ни ему, ни его родственникам: после гибели ярла в 1240 г. по прямому приказу конунга Хакона Хаконарсона в Исландии был убит и его союзник Снорри. Впоследствии, когда племянник Снорри, Стурла Тордарсон (ок. 1215—1284 г.), как и его дядя — историк-са- гописец и скальд,— прибыл в Норвегию, окружение Хакона Хаконарсона отнеслось к нему враждебно не только потому, что Стурла был представителем опального рода, но и потому, что он был носителем традиционной исландской культуры. При дворе Магнуса, сына Хакона Хаконарсона, ориентированном на феодальную идеологию, талант Стурлы в качестве скальда-панегириста был не нужен15, зато Стурла получил от окружения Магнуса задание создать официальное жизнеописание отца Магнуса Хакона Хаконарсона. С чем, как известно, Стурла блестяще справился, написав «Сагу о Хаконе Старом». В этой саге, как и другом своем шедевре — «Саге об Исландцах» — Стурла все же перемежает повествование скальдическими стихами (бóльшая их часть сочинена им самим).

15 В «Пряди о Стурле», входящей в состав обширной компиляции, известной как «Сага о Стурлунгах», и записанной ок. 1300 г., сообщается, что Стурле Тордарсону с трудом удалось добиться того, чтобы хвалебная песнь, заранее сочиненная им о Хаконе Хаконарсоне, была выслушана. После чего скальд удостоился от Магнуса, сына Хакона Хаконарсона, двусмысленного комплимента: «Я думаю, что ты вещаешь получше, чем сам папа» (Þat ætla ek, at þú kveðir betr en páfinn — Sturlu þáttr, 380). Более благослосклонен к Стурле оказался правитель Швеции ярл Биргир Магнуссон, который с первого раза щедро вознаградил скальда за небольшую песню (флокк из двенадцати вис).

ВXIII в. в Исландии делались попытки опереться на авторитет скальдов при обсуждении аспектов грамматики и риторики; такое употребление навеяно опытом античных и средневековых латинских грамматик Доната и Присциана, которые разъясняли грамматические термины и риторические фигуры на основе примеров из поэзии. В силу этого некоторые энциклопедические и риторические трактаты XIII в. можно одновременно рассматривать и как пособия по скальдической поэтике. Помимо «Младшей Эдды» к данной группе древнеисландских памятников следует отнести прежде всего т. н. Третий и Четвертый Грамматические Трактаты; из последних двух памятников особенно ценен Третий Грамматический Трактат, написанный Олавом Белым Скальдом (1210/1212? — 1259 г.), племянником Снорри Стурлусона и родным братом Стурлы Тордарсона. Познания современных филологов в области скальдической метрики, о разновидностях рифмы и аллитерации, о правилах построения кеннингов, правилах выбора хейти и приемах их правильного использования почерпнуты, главным образом, именно из трех названных выше источников.

ВXIV — XV вв. поэзия скальдов приходит в упадок и в самой Исландии, хотя владение навыками версификации остается достататочно массовым благодаря форме, приходящей на смену скальдическим песням — т. н. римам. Римы, вне сомнения, можно отнести к популярным жанрам, пользующимся любовью исландских читателей и читателей тех стран, на язык которых они переведены. Что касается интереса для исследователя-литературоведа, то он мотивирован тем, что поэтика рим опирается на многие завоевания скальдов: авторы рим пользуются готовыми кеннингами, рифмами и ритмическими шаблонами для создания крупных нарративных версифицированных произведений, конкурирующих с сагами — установка, совершенно чуждая скальдам IX — XIII вв.

Скальдическая поэзия была бесписьменной: на протяжении многих веков висы знаменитых скальдов и висы, сказанные в запоминающихся ситуациях, передавались изустно. Это, разумеется, не может служить гарантией того, что все известные по рукописям XIII в. висы, приписываемые рассказчиками саг и авторами трактатов по поэтике скальдам IX — XII вв., аутентичны: во многих случаях условия произнесения висы, сообщаемый в саге путь ее передачи и характеристики поэтического языка явно свидетельствуют о том, что виса была сложена не тем, кому она приписывается. Вместе с тем, тотальный нигилизм некоторых современных комментаторов по отношению к попыткам доказать большую древность скальдических стихов по сравнению с ру-

мальное совершенство скальдического канона ради сохранения предполагаемого смысла. Весьма вероятно, что, столкнувшись с такими испорченными за время бытованиями висами, знаток скальдической поэзии считал себя вправе восстанавливать их прежний, т. е. правильный, вид, что, опять-таки, не всегда приводило к нужному результату. В этом смысле и Снорри, и другие исландцы XII—XIII вв., скорее всего, были соавторами своих предшественников (другой вопрос, осознавали ли они себя в этом качестве).

Иногда между первоначальным замыслом скальда и восприятием его стихов в последующие эпохи прослеживается связь иного рода: неверно понятые фрагменты стихов провоцируют ценителя висы на восстановление ситуации ее произнесения. В прологе к «Кругу Земному» Снорри Стурлусон прямо заявляет, что считает песни о конунгах, исполнявшиеся перед самими правителями или их сыновьями, вполне достоверным историческим свидетельством: «мы признаем за правду все, что говорится в этих песнях об их походах или битвах. Ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не решился бы приписать ему такие деяния, о которых все, кто слушает, да и сам правитель знают, что это явная ложь и небылицы. Это было бы насмешкой, а не хвалой18». Тот же подход явно распространялся составителями королевских саг и на висы и циклы вис, не связанные с хвалебными песнями, хотя Снорри не говорит об этом прямо. Так, рассказ о конфликте между сыновьями норвежского ярла Рёгнвальда Эйнаром Торфяным и Ториром Молчаливым в «Круге Земном» строится вокруг известных ему вис Эйнара19, что, на первый взгляд, говорит о глубоком проникновении в их суть. Немецкий филолог К. фон Зее, однако, показал, что само прозвище «Молчаливый» — плод домысла: в своих висах Эйнар похваляется тем, что уже отомстил за смерть отца, в то время как его брат Торир сидит дома молча, т. е. «сидит сложа руки и ничего не делает»20. Еще более яркие анахронизмы обнаруживаются в саговых комментариях к некоторым висам нашей подборки — ср. вису Торбьёрна Брунасона («Сага о Битве на Пустоши», № 6) и предсмертную вису Тормода Скальда Чернобровой («Сага о Названных Братьях», № 40).

18Цитата дается в переводе М. И. Стеблин-Каменского. Ср. «Круг Земной». М., 1980, с. 9.

19Ср. «Сагу о Харальде Прекрасноволосом» в составе «Круга Земного», гл. XXX.

20Klaus von See. Edda, Saga, Skaldendichtung: Aufsätze zur skandinavischen Literatur des Mittelalters. Heidelberg, 1981, S. 465.