Filosofi

девший, что этот путь в разы длиннее? Ответ – правы оба. Так был сформулирован принцип предпосылочности, или относительности, научного знания. Он заключался в утверждении зависимости знания от системы наблюдения.

Принцип относительности Эйнштейна нашел свое дальнейшее развитие в квантовой теории Нильса Бора. Этот ученый применил его при оценке экспериментальных данных, полученных в процессе выявления природы света. Дело в том, что опыты со светом на различных экспериментальных установках давали взаимоисключающие результаты. Опыты в камере Вильсона (цилиндр, наполненный насыщенным паром) фиксировали траекторию света как частицы (корпускулы). А эксперимент пропускания света через прорезь в щите давал картину разложения света на спектры, что говорило о его волновой природе. Эти два свойства – волны и корпускулы – несовместимы. Встал вопрос о том, являются ли результаты экспериментов следствием взаимодействия света с различного рода приборами, или они объективны. Но тогда каким образом противоположные свойства сосуществуют в одном и том же объекте?

Бор отреагировал на эту проблему следующим образом: «Общее понятие относительности, – написал он в своей книге «Атомная физика и человеческое познание», – выражает существенную зависимость всякого явления от системы отсчета, которой пользуются для его локализации в пространстве и времени». Ученый, естественно, имел в виду зависимость от средств наблюдения, и утверждал равноправие результатов, полученных на различных экспериментальных установках.

Такое широкое понимание относительности подводило к изменению понятия истины, ставило истину в зависимость от позиции наблюдателя. Формула «O – S» с этой точки зрения уже не отражала действительного отношения субъекта и объекта, отношения, составляющего сущность познавательного процесса. На самом деле это отношение выглядит, как «O/S – S», то есть «объект/субъект – субъект».

Поскольку прибор мог влиять на итоги эксперимента, физики, описывая результаты наблюдений явлений микромира, теперь должны были в дополнение к этому описывать характеристики и работу прибора, посредством которого

231

наблюдение производилось. Но прибор создавался, исходя из определенных представлений исследователя, то есть субъекта, об изучаемом объекте. Так субъективное представление «просачивалось» в знание об объекте. Получалось, что истина, в результате, лишается такого своего свойства, как объективность, поскольку невозможно абсолютно изолировать объект от субъекта.

К аналогичному с физиками выводу пришли и представители социально-гуманитарных дисциплин. Дело в том, что эти дисциплины изучают отношения, существующие в обществе. Общество же отличается от природы наличием действующего субъекта – человека. В этом его специфика как объекта познания. Я – действующий субъект – являюсь одновременно объектом себя же, как действующего субъекта.

Отсюда происходит вторая особенность гуманитарных наук, заключающаяся в том, что Я, как часть общества, будучи объектом самого себя, знаю кое-что о себе, благодаря не науке, а повседневному опыту и специализированной деятельности, которой непосредственно занят: политике, искусству, религии, экономике, праву и т.д. Политик, искусствовед, юрист – не ученые, а их знание – не научное, даже если они опираются на научные источники. Тем не менее, это знание также является средством познания объекта в социально-гуманитарных науках.

Таким образом, и в социально-гуманитарных науках объект оказывается неотделимым от субъекта, и их познавательное отношение, как и в естественных науках, соответствует схеме

«O/S– S».

Всвязи со всем сказанным становится очевидным, что вместе

сизменением представления об истине должно измениться и представление о рациональности. Поскольку объективная истина оказывается недостижимой, то есть тождество мышления и бытия ставится под сомнение, рациональность превращается в возможность достижения с помощью научных знаний (неважно, правильно отражают они объективную реальность или нет) поставленной практической цели. Эту точку зрения наиболее отчетливо выразил известный немецкий социолог Альфред Вебер, утверждавший, что рациональность – это способность методически достигать запланированных результатов с помощью расчета.

232

Мы уделили так много внимания неклассическому этапу развития науки потому, что он положил начало процессу дальнейшего пересмотра таких, на первый взгляд незыблемых, понятий, как истина и рациональность. Уже в середине ХХ века эти понятия вновь изменились. Наука вступила в новую фазу своего развития, так называемую постнеклассическую, что было связано с появлением особых объектов исследования – исторически развивающихся систем. К ним относится Вселенная как система взаимодействия микро-, макро- и мегамира, Земля как система взаимодействия геологических, биологических и техногенных процессов и другие.

Вто же время на базе разработки некоторых идей термодинамики возникает новое направление в науке – синергетика, которая по отношению к вышеупомянутым системным объектам получает статус «методологической концепции». В ее основе лежит представление о переходе исторически развивающихся систем от одного относительно устойчивого состояния к другому. При этом каждое последующее состояние рассматривается ею как имеющее новую уровневую организацию элементов системы

иновый способ ее саморегуляции.

Висследуемом синергетикой процессе перехода от одной уровневой организации к другой она фиксирует моменты состояния неустойчивого равновесия систем, так называемые «точки бифуркации». В этих точках система имеет «веерный набор» возможных путей развития. Просчитать, какой из путей ею (системой) будет «выбран», в принципе невозможно, так как на этот выбор может повлиять любое, даже весьма незначительное воздействие. В этих условиях носителем решающего воздействия может стать сам исследователь, то есть субъект познания.

С другой стороны, в современной культуре сформировался взгляд на мир (наиболее ясно описанный в синергетике), который предполагает «идею взаимосвязи и гармонического отношения между людьми, человеком и природой, составляющими единое целостное образование». В основе этого взгляда лежит представление о целостном космосе, органично включающем человека, представление об объектах действительности как «исторически

233

развивающихся человекоразмерных системах»120. Образно выражаясь, наш мир, с этой точки зрения, как бы рассчитан на естественное участие в нем человека, на включенность в процесс развития мира человеческой деятельности, человеческой практики.

С учетом всего сказанного, можно сделать вывод, что постнеклассический период развития науки формирует у научного сообщества точку зрения, согласно которой неприемлемо ни абсолютное противопоставление субъекта и объекта в познании, отстаиваемое классической наукой, ни такая схема их отношений, как O/S – S, принятая в неклассической науке и отражающая лишь невозможность познания объекта таким, каким он существует вне границ влияния субъекта.

Согласно этой точке зрения, системный объект должен с необходимостью включать в себя деятельность человека и, соответственно, описываться формулой O/S/P – S, где O и S – объект и субъект, а P – практика. Однако человеческая практика обусловлена целым рядом факторов, находящихся вне пределов научной компетенции, без которых картина исторически развивающейся системы окажется неполной. К ним относятся социальные цели и оценки: политические, этические, эстетические, религиозные и т.д., – истинность которых определяется не научными исследованиями, а повседневным опытом, общественным мнением, эмоциональными реакциями, вкусом, верой и другими, не сводимыми к научным методам, средствами.

Следовательно, постнеклассический тип рациональности должен соотносить характеристики получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, как это делается в неклассической науке, но и с ее (деятельности) ценностно-целевыми структурами. А это ведет к другому, на взгляд классической науки, парадоксальному выводу: при изучении системных саморазвивающихся объектов рациональное познание не имеет безусловного приоритета перед дорациональными и внерациональными, ненаучными познавательными формами.

Что касается понятия истины, которое, как это уже было от-

120 См.: Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы/В.С.Степин. Ред. В.И. Евсевичев.

– М.: Гардарики, 2006, с. 359–360.

234

мечено, тесно связано с типом рациональности, то в последнем случае явно прослеживается тенденция к отказу от принципа «единственности истины», к признанию истинности множества теорий, объясняющих одну и ту же проблему, если они отвечают определенному перечню критериев. И это логически вытекает как из допущения в изучении объектов вненаучных средств познания, так и все чаще применяемых в современной науке не имеющих под собой опытной основы умозрительных методов, необходимость которых объясняется невозможностью экспериментального исследования ряда системных объектов.

Литература

Учебники

Философия науки / Под ред. С.А. Лебедева. – М.: Академический Проект, 2006.

Философия социальных и гуманитарных наук / Под общ. ред. С.А. Лебедева. – М.: Академический Проект, 2008.

Дополнительная литература

Основы философии науки / А: Кохановский В.П., Лешкевич Т.Г., Матяш Т.П. Фатхи Т.Б. – Р-на-Д: Феникс, 2005.

Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук / Под общ. ред. В.В. Миронова. – М.: Гардарики, 2006.

Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. – М.: Гардарики, 2006.

Западная философия середины ХΙХ–ХХ веков

ХΙХ век в Европе и России без преувеличения можно назвать «ниспровергателем». Наиболее характерные отзывы о нем сводятся к тому, что это было время, в котором «срывались мифологические покровы», «развенчивались патриархальные иллюзии», «подвергались сомнению заповеди предков». В политической сфере он был отмечен многочисленными восстаниями и революциями, падением или ослаблением ряда европейских монархий, в науке – подрывом основ классической картины мира, в

235

искусстве – наступлением эпохи критицизма, вызванного расхождением идеалов с действительностью, что повлекло за собой размывание единства стиля, выработанного еще в эпоху Ренессанса, и, как следствие этого, появление во всех жанрах художественного творчества стилистического многообразия, возникновения множества индивидуальных художественных миров.

Быстрые и радикальные перемены, порождавшие представления о парадоксальности действительности, непредсказуемости и хаотичности событий общественной жизни, ставили под сомнение даже «надежду просветителей XVIII века» – разум. Это приводило к резкому увеличению числа сторонников взглядов Шопенгауэра и Кьѐркегора, не видевших в природных и социальных процессах какой-либо логики, либо не желавших подчиняться этой логике, то есть необходимости, апологетами которой являлись уже сходившие с философской сцены Спиноза и Гегель, отождествлявшие с ней, но только познанной, свободу.

Научные теории, отражавшие эту необходимость, сначала под влиянием социальных катаклизмов, затем под впечатлением процессов, происходящих в самой науке, объявлялись либо фикциями (Ницше), либо играющими чисто инструментальную роль конструкциями, не имеющими никакого отношения к истине.

В итоге сторонники Ницше стали искать истину в переживании, интуиции или откровении, а наиболее прагматичные – в пользе. Другие же, в основном представители мира науки, попытались найти ее в эмпирической реальности, то есть в доступных человеческим ощущениям фактах. Они получили название «позитивисты».

Однако начать историю современной философии следует с одного из влиятельнейших направлений XIX–XX веков – марксизма, ведущая роль которого в «срывании мифологических покровов» и «развенчивании патриархальных иллюзий» не вызывает сомнений.

Раздел 1. Марксистская философия

Основателями марксистского философского учения являются немецкие мыслители и революционные деятели Карл Маркс

(1818–1883) и Фридрих Энгельс (1820–1895). В формировании

236

их взглядов значительную роль сыграло изучение ими гегелевской философии и знакомство с произведениями Людвига Фейербаха, такими как «Сущность христианства», «Предварительные итоги к реформе философии» и другими.

В юности оба философа находились под сильнейшим влиянием особенно диалектики Гегеля. Однако к собственным оригинальным построениям их подтолкнули проблемы, поставленные в своих работах Фейербахом, благодаря которому они перешли на позиции материализма. В метафизических конструкциях прежней философии и религиозных фантазиях Фейербах видел иллюзорную форму отражения действительности. Он считал, что тайна подобной формы отражения может быть открыта через «рациональное понимание человека, его бытия и деятельности».

Исходя из этого тезиса, Маркс поставил себе задачу открыть причины и условия устойчивого искажения человеческим сознанием объективной реальности, придания иллюзиям статуса подлинной действительности. Он увидел источник этого явления в превратности и иллюзорности самого мира «реальнопрактической жизни человека».

Ариадновой нитью, с помощью которой основатель марксизма продвигался к истине через лабиринты и хитросплетения отношений современного ему буржуазного общества, экономических и политических теорий последнего, было понятие «отчуждение», заимствованное им у Гегеля и тщательно переработанное в соответствии с его собственной материалистической позицией.

Как уже известно из предыдущих глав121, Гегель под «отчуждением» понимал любое «инобытие» духа, становление которого (инобытия) происходит как через объективацию духа в природе, так и через духовную и физическую деятельность людей, ее «опредмечивание». Преодоление же отчуждения, по Гегелю, происходит через «узнавание» духом в продуктах этой деятельности самого себя, «своей внутренней сущности».

Маркс усложняет проблему. Отчуждением он называет превращение деятельности человека и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним самим и враждебную ему, и связанное с этим превращение человека из активного субъ-

121 См.: Болдырев Б.П. Философия, ч. 1, с. 000

237

екта в объект общественного процесса.

Причиной же отчуждения является господство частной собственности, превращающей все в товар. Если я являюсь собственником вещи, безраздельно владею ею, я могу сделать с ней все, что захочу. Собственность можно использовать самому, можно уничтожить, ее можно выкупить или продать. Последнее приносит прибыль и потому наиболее привлекательно. Анализируя современные ему буржуазные отношения, Маркс показывает, что при капитализме товаром становятся и многочисленные продукты человеческого труда, и сама производящая эти продукты рабочая сила, и даже окружающая человека природа.

Владельцы этих товаров ради получения выгоды готовы на все. Используя право собственника, они зачастую распоряжаются этой собственностью, не считаясь ни с интересами других людей, ни с интересами общества в целом. Так, купив рабочую силу, то есть получив ее в собственность, капиталист ради увеличения прибавочной стоимости создает для носителей этой силы, пролетариев, невыносимые условия существования, до бесконечности продлевая рабочий день или интенсифицируя труд рабочего. В результате, при увеличении количества продуктов труда, то есть, по сути, богатства общества, жизнь производителей этих продуктов, наемных работников, дешевеет, происходит обнищание огромных масс людей. Они оказываются заложниками собственной создающей это богатство деятельности.

В погоне за прибылью собственники средств производства переносят это производство в поисках дешевой рабочей силы за границу, лишая своих соотечественников работы и, следовательно, средств к существованию. Но в итоге это приводит к банкротству самих собственников, так как снижающаяся покупательная способность на родине капиталиста лишает доходов и его самого. Товары, произведенные за границей не находят спроса в его стране. Так вещи начинают определять судьбы людей, а человеческая деятельность становится силой, враждебной самому человеку.

Логика исследования приводит Маркса к вполне естественному и единственно возможному по тем временам выводу о необходимости уничтожения частной собственности. Но как это сделать?

238

Исторический материализм. Чтобы ответить на этот вопрос, Маркс приступает к исследованию законов развития общества, результатом которого становится учение, получившее в истории философии наименование «исторический материализм». Его особенностью является то, что в нем впервые человеческое общество рассматривается диалектически, то есть в развитии, с материалистической точки зрения. Автор при описании процесса развития общества удачно применяет материалистически переработанную, «поставленную с головы на ноги», диалектику Гегеля. Первоочередной задачей Маркса становятся поиски материальной основы общественного развития.

Русский философ-марксист Г.В. Плеханов в своих лекциях, посвященных материалистическому пониманию истории, описывает путь, который прошла западная философская мысль в поисках истинных основ и движущих сил исторического процесса. Он начинает с анализа взглядов Вольтера и французских материалистов, первыми попытавшихся подойти к этому вопросу с научной точки зрения. Несмотря на то что последние придерживались материалистических взглядов на природу, во взглядах на общество они, как и Вольтер, оставались идеалистами и считали, что миром правят идеи. Плеханов соглашается с этой точкой зрения. Однако утверждает, что она содержит лишь часть истины. Да, идеи влияют на ход истории. Но откуда берутся сами идеи?

Существовавшее некогда убеждение в их врожденности человеку было опровергнуто английским философом Джоном Локком еще в XVII веке. Он показал, что в уме человека нет врожденных идей, принципов и понятий. Идеи и принципы возникают из опыта. И это верно как по отношению к спекулятивным, умозрительным, так и практическим, то есть моральным принципам. Люди осуждают то, что им вредно, и хвалят то, что полезно. Иными словами, в своих идеях и принципах они исходят из своих интересов. Интерес (не личный, а общественный), с точки зрения Локка, определяет суждения людей.

Именно в интересе, как первопричине, увидел французский философ Сен-Симон (1760–1825) средство решения проблемы исторического развития. Исходя из анализа материалов по истории Западной Европы и, в частности, Англии и Франции, он приходит к выводу о том, что история движется борьбой классовых

239

интересов.

Взгляды Сен-Симона нашли свое развитие в концепции французского историка Огюстена Тьерри (1795–1856). Дело в том, что до него практически все мыслители считали, что историю творят отдельные великие личности. Тьерри, на взгляды которого, видимо, повлияла Великая Французская революция, впервые объявляет творцом истории народные массы.

«Революция была делом народных масс, – пишет по этому поводу Г.В. Плеханов, – и эта революция, память о которой была столь свежа в эпоху реставрации, уже не позволяла рассматривать исторический процесс как дело более или менее мудрых и более или менее добродетельных личностей. Вместо того, чтобы заниматься деяниями и жестами великих людей, историки хотели отныне истории народов»122. Но почему народные массы творят историю? Другими словами: когда массы делают это, с какой целью они действуют? По мнению Тьерри и другого французского историка начала XIX века Минье (1796–1884), они действуют опять-таки с целью обеспечить свои интересы.

Но если для Тьерри, как и для Сен-Симона, интерес представлял собой первопричину исторического развития, то историки Франсуа-Огюст Минье и Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787– 1874) на этом не остановились. Они предположили, что интересы людей (народных масс), а, следовательно, и политические учреждения, в соответствии с этими интересами возникающие, порождаются общественным строем, то есть «состоянием народа», «гражданским бытом людей», или «состоянием собственности». «С самого начала XIX столетия, – пишет Плеханов, – социологи, историки и художественные критики – все отсылают нас к общественному строю, как самому глубокому основанию явлений человеческого общества». Однако такое решение проблемы оказалось недостаточным. Оно породило затруднение, казавшееся на первый взгляд неразрешимым.

В XVIII – начале XIX века никто не сомневался, что идеи, порождаемые общественным интересом, определяют общественный строй, но, с другой стороны, французские историки доказали, что те же самые идеи через классовые интересы, в свою оче-

122 Г.В. Плеханов. Материалистическое понимание истории/Г.В. Плеханов. Избр. философ. произв. – М.: Госполитиздат, 1956, с. 649.

240