Антропология литература второй семестр часть 1 / шнирельман война мир

меньшим миролюбием отличались не более 10-12% из них (C. Ember, 1978. Р. 443). Однако она не дифференцировала охотников и собирателей по особенностям хозяйства и социальной структуры. Между тем, подавляющее большинство обществ, названных ею воинственными, были представлены конными охотниками или специализированными рыболовами, тогда как среди миролюбивых отмечались, в основном, бродячие охотники и собиратели.

О необходимости такой дифференциации писалось как в нашей, так и западной литературе. Следовательно, имеет смысл рассмотреть характер вооруженных столкновений среди оседлых или полуоседлых охотников, рыболовов и собирателей, занимавшихся эффективным специализированным присваивающим хозяйством.

III

ВООРУЖЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ

У ОСЕДЛЫХ И ПОЛУ ОСЕДЛЫХ ОХОТНИКОВ,

РЫБОЛОВОВ И СОБИРАТЕЛЕЙ

Оседлые или полуоседлые охотники, рыболовы и собиратели составляли особую группу народов, специфика которых обуславливалась двумя моментами. Во-первых, хотя их хозяйство относилось к категории присваивающего, оно велось с помощью достаточно специализированной техники и имело дело с весьма обильными, хотя и сезонными пищевыми ресурсами. Результатом часто являлась выработка особых методов долговременного хранения пищи, сооружения особых хранилищ для этого, необходимость их охраны и, вместе с тем, возможность длительного обитания на одном месте (Testart, 1982). Во-вторых, для этих обществ была характерна определенная степень социальной дифференциации и достаточно сложная социальная структура, в целом напоминавшая соответствующие параметры у ранних земледельцев

[102]

и скотоводов. Поэтому, учитывая эти сходства в социальной структуре и, отчасти, в образе жизни, в нашей науке издавна было принято включать все подобного рода общества в единую категорию (Шнирельман, 1986 а, 1986 б, 1988, 1993), которых американский aнтpoпoлoг M. Фpид назвал «ранжированными обществами» (Pried, 1967). Правда, сложность заключается в том, что в реальной исторической обстановке в силу действия самых разных факторов специализированное высокоэффективное присваивающее хозяйство и оседлость, с одной стороны, и ранжированная система, с другой, не всегда жестко сопутствовали друг другу (Legros, 1982). И все же в тенденции такое соответствие наблюдалось, из чего мы и будем исходить в настоящем исследовании.

Анализ военного дела у такого рода обществ уместно начать с эскимосов Аляски и Северо-Восточной Азии, чтобы выяснить имелись ли там отличия от рассмотренных выше эскимосов центральных и восточных районов Американской Арктики, а если имелись, то какого рода (Burch, 1974). Среди причин конфликтов у эскимосов Аляски встречались, в целом, те же, что у других уже рассмотренных выше обществ охотников и собирателей. Это – личные оскорбления, неудачи в торговых операциях и спортивных соревнованиях во время многолюдных ярмарок, кражи, умыкания женщин и т. д. Конфликты вели к рукоприкладству, физическим увечьям, и, в крайней форме, к убийствам. А это в свою очередь однозначно вызывало потребность в мщении (Burch, Correll, 1972. Р. 34; Burch, 1974. Р. 3, 4; Файнберг, 1964. С. 143; Hennigh, 1972. Р. 90).

Необходимость в мщении отчасти вызывалась верой в то, что дух убитого неизменно преследует потенциальных мстителей до тех пор, пока он не будет отомщен. Вот почему родственники убитого стремились отомстить за него, и убийца находился под постоянной угрозой. Поэтому же среди эскимосов было распространено мнение, что иной раз быть убитым лучше, чем убийцей (Malaurie, 1974. Р. 22; Burch, 1980. Р. 273). В то же время к мщению внутри и вне общины отношение было диаметрально противоположным. Внутри общины люди стремились избегать мести, так как в этом случае месть могла привести к самоистреблению или распаду

[103]

общины. Напротив, месть чужакам приветствовалась, и в этом случае община нередко выступала как единое целое. Так, например, если охотник не возвращался с охоты, то в общине Утукок однозначно считали, что его убили люди из общины Пойнт ХоупеР. В этом случае стремились убить любого члена той общины, полагая, что он, безусловно, находится в каком-либо родстве с реальным убийцей

(Hennigh, 1972. Р. 90).

Чтобы предохраниться от мщения и в то же время обрести дополнительную храбрость убийцы могли либо слизывать кровь с кинжала, который служил орудием убийства (Р. Маккензи), либо пробовали кровь и кусочки сердца убитого (низовья Юкона), либо даже отрезали себе пальцы на руке или на ноге ( п-ов Стюард). А у эскимосов–чугачей воину-убийце было запрещено в течении семи суток принимать пищу и спать с женой (Malaurie, 1974. Р. 22-23; Burch, 1974. Р. 12; Nelson, 1899. Р. 328). Очевидно, все эти ритуалы, в

особенности, каннибальские, призваны были установить связь между убийцей и духом убитого, а тем самым и его родственниками, так как родство было залогом дружбы и миролюбия. С этой точки зрения, отдельных интерес представляет отношение эскимосов к чужакам. Под последними понимали тех, с кем не имели, ни родственных, ни партнёрских связей. Поэтому они постоянно вызывали у. людей подозрения, и их при первой же возможности старались убить (Burch, Correll, 1972. Р. 24; Hennigh, 1972. Р. 92; Malaurie, 1974. P. 4). Месть родственникам у эскимосов тоже встречалась, но она происходила лишь в чрезвычайных обстоятельствах, когда те совершали тяжелые преступления против общины и своим асоциальным поведением грозили самому ее существованию. Такая месть по сути являлась наказанием и осуществлялась ближайшими родственниками, что исключало какую-либо ответную месть (Hennigh, 1972. Р. 106-108). У эскимосов Аляски были известны два вида межгрупповых вооруженных действий – внезапные набеги и открытые сражения. Они велись в наиболее благоприятное время года, когда пищи было в избытке (Malaurie, 1974. Р. 26-27). В приморских районах набеги осуществлялись летом, когда отряд мстителей мог легко преодолевать крупные расстояния в лодках или байдарках. А во внутренних районах, где в

[104]

набеге участвовали пешие воины, нападения откладывались на осень, когда реки и озера замерзали, а ночи удлинялись, что способствовало успешным передвижениям и внезапности (Burch, 1974. Р. 4). Удаче похода помогала и детальная информация о противнике – его численности, расположении стоянок, особенностях местности и т. д. Для ее сбора порой высылались специальные лазутчики, что, в частности, и вызывало у эскимосов недоверие к чужакам.

Отряды мстителей насчитывали от нескольких десятков до нескольких сотен человек. Самые крупные из них встречались в приморских районах. Такой отряд бесшумно приближался со стороны моря, высаживался на побережье недалеко от вражеского поселка и на рассвете внезапно нападал на отдельные жилища. При этом жилище окружали, перекрывали вход и стреляли из лука через дымовое отверстие в крыше. Выбегающих врагов добивали дубинами или копьями. Чтобы избежать потерь, старались нападать на поселок в отсутствие местных мужчин, ушедших на охоту или для ведения обмена (Nelson, 1899. Р. 327-329; Hennigh, 1972. Р. 101; Burch, 1974. Р. 8-10; 1980. Р. 274; Malaurie, 1974. Р. 14,15,20). Такого^эода нападения были достаточно скоротечными. Так, для нападения на один из поселков на полуострове Стюард сибирским эскимосам понадобилось всего около 18 часов; из них 16 часов ушло на плавание туда и обратно и 1-2 часа – на собственно сражение (Malaurie, 1974.

Р. 14).

Целью таких нападений было полное истребление вражеской общины и, прежде всего, мужчин и мальчиков, чтобы те не смогли отомстить в будущем. Иногда убивали и женщин, хотя чаще их, а порой и детей, захватывали в плен. Известно, что у прибрежных эскимосов, в особенности, занимавшихся морским китобойным промыслом, имелось рабство, причем рабами служили пленные. Вопрос этот, к сожалению, остается малоизученным, в особенности, что касается статуса и судьбы пленных женщин. Ведь как установлено, некоторые группы эскимосов воздерживались от вступления в брак, а порой и от половых отношений с пленницами, чтобы тем самым избежать родства с врагами (Файнберг, 1964. С. 130-131; Nelson, 1899.

Р. 328, 329; Hennigh, 1972. Р. 99, 101, 102, 105, 106; Burch, Correll, 1972. P. 34; Burch, 1974. P. ll; Malaurie, 1974. P. 9, 11, 13-15). He вполне

[105]

ясно, захватывали ли у врага какую-либо другую добычу. Если одни авторы это категорически отвергают (Burch, Correll, 1972. Р. 34), то другие настаивают на том, что эскимосы могли захватывать ^врагов провиант, украшения и т. д. (Nelson, 1899. Р. 329; Malaurie, 1974. Р. 13).

Во всяком случае эскимосы-чугачи осуществляли нападения для захвата добычи и рабов (de Laguna, 1972. Pt 2. P. 581). Что же касается каких-либо территориальных захватов, то все специалисты сходятся на том, что их не было.

Так как скрыть враждебные замыслы часто бывало невозможно, то эффект внезапности терялся, и обе враждебных группы встречались в открытом бою. Они выстраивались друг против друга и начинали с взаимных оскорблений и издевок, искусством которых славились опытные воины, носившие название саликсук. 3атем доведенные этим до бешенства противники начинали обмениваться стрелами. Считая, что этим все дело ограничивается, Терни-Хай видел в этом нечто вроде атлетического состязания (Turney-High, 1949. Р. 91-92). Однако сама по себе стрельба была делом небезобидным. Ведь стрелы сохраняли убойную силу до расстояния 90-100 м, а противники стреляли друг в друга с 60-90 м. Конечно, эскимосы с детства учились увертываться от стрел и, кроме того, умело отбивали их древками копий. И все же этого было недостаточно для безопасности, если противники, как это бывало, стреляли одновременно. Далее, если воин использовал все имеющиеся у него стрелы, то противники окружали его, и какие бы чудеса храбрости и ловкости он ни демонстрировал, его добивали ударом дубинки по голове. Бои длились не более 1-2, часов и в целом напоминали серии индивидуальных поединков. Единого руководства боевыми действиями не было (Nelson, 1899. Р. 327-329; Hennigh, 1972. P. 98-99; Burch, 1974. P. 10, 11; Malaurie, 1974. Р. 15, 20, 21).

Главными видами дистанционного оружия у эскимосов служили лук и стрелы. При этом чугачи и сибирские эскимосы, подобно своим и по этничным соседям, применяли отравленные стрелы, чего у большинства эскимосов Аляски не наблюдалось. В ближнем бою использовались копья и костяные дубины, реже – каменные топоры и ножи. Специальное оборонительное вооружение встречалось лишь у западных групп эскимосов: У некоторых прибрежных групп имелись

[106]

костяные щиты, причем у чугачей они достигали огромных размеров и могли обслуживать разом до 20-30 человек. А эскимосы Сибири, о. Св. Лаврентия и некоторые аляскинские группы до Пойнт Вэрроу на востоке включительно обладали специальным пластинчатым доспехом. Происхождение его вызывает споры: одни авторы исходят из автохтонной гипотезы, другие указывают на явное его сходство с древними японскими доспехами. Как бы то ни было, эскимосы Берингоморья уже знали его к XVII веку. Правда, в силу его значительного веса, пользовались им не часто. Многие воины, предпочитали полагаться на свою ловкость или отбивать стрелы древками копий

(Nelson, 1899. Р. 327-330; Hennigh, 1972. Р. 99; Malaurie, 1974. Р. 15-18; Антропова, 1957. С. 208-209, 216, 217; Burch, 1974. Р. 5).

Развитие военного дела заставляло эскимосов Берингоморья уделять особое внимание своей безопасности. Это учитывалось, например, при основании поселков, которые строились на мысах, на возвышенностях, в труднодоступных скалистых местах. Иногда возводили даже примитивные укрепления из китовых и моржовых костей или других материалов. На подходах к поселку могли намеренно втыкать в землю острые кости, которые больно ранили ноги врагов. Сами хижины покрывались дерном и в некоторых ситуациях могли служить крепостями. Наконец, во время перемирия, а также в ожидании нападения эскимосы выставляли специальных дозорных

(Nelson, 1899. Р. 327,329; Hennigh, 1972. Р. 96,100; Burch, 1974. Р. 7,8; Malaurie, 1974. Р. 18,19; McCellan, 1975. Р. 234-235; Шнирельман, 1990).

Инициаторами и исполнителями кровной мести, как уже упоминалось, являлись ближайшие родственники покойного. Однако если речь шла о более или менее крупных межгрупповых столкновениях, то большую роль в принятии решений и организации играли уважаемые старики. Они же, наряду с опытными воинами, могли оказывать влияние на людей и в ч ходе вооруженной кампании. Однако собственно бой был_ли-,шен_ какого-либо централизованного руководства (Nelson, 1899. P. 329; Burch, Correll, 1972. P. 34; Burch, 1974. Р. 6; Hennigh, 1972). Если группа ощущала свою слабость перед врагом, то накануне нападения рассылала гонцов в соседние

[107]

дружественные общины для вербовки союзников. У эскимосов имелось несколько разных способов установить тесные взаимоотношения друг с другом, включавшие и взаимопомощь. Это осуществлялось на основании кровного родства по любому из родителей причем независимо от наличия или отсутствия брачных связей; при наличии одинаковых амулетов-оберегов; между тезками, а также между торговыми партнерами или в силу гостеприимного гетеризма. Такие союзы были, как правило, временными, непрочными и распадались сразу же по достижении ближайшей цели. Но иногда, если вражда Имела глубокие корни, эскимосы целых районов регулярно выступали совместно против своих постоянных врагов, например, эскимосы Сибири и о-вов Диомида – против эскимосов Аляски и о-ва Кинг

(Nelson, 1899. Р. 327,330; Burch, Correll, 1972. Р. 32-33; Hennigh, 1972.

Р. 90-92). Так как военные успехи влияли на социальный статус, то союзники нередко с готовностью участвовали в таких предприятиях для повышения престижа (Malaurie, 1974. Р. 7).

Впрочем, если мужчина имел родственников среди врагов своей группы, то он имел право соблюдать нейтралитет и свободно передвигаться между станами врагов (Nelson, 1899. Р. 329). Иногда такие люди, в особенности, обладавшие авторитетом, могли предотвратить схватку, становясь миротворцами (Hennigh, 1972. Р. 99). Торговые партнеры зачастую тоже были несклонны выступать друг против друга, и известны случаи, когда они предупреждали друг друга о нападении (Hennigh, 1972. Р. 96,97; Burch, Correll, 1972. Р. 28; Burch, 1980. Р. 273).

Можно ли называть вооруженные столкновения у эскимосов Берингоморья или хотя бы некоторые их виды войнами? Э. Берч допускает возможным проводить различия между кровной враждой, которая наблюдалась лишь между членами двух расширенных семей, и войнами, которые охватывали по несколько семей и велись только между крупными региональными общностями. Кровная вражда вела к убийству, и убийца должен был проходить особый ритуал очищения, чтобы избежать мести духа убитого. Зато, как утверждает Берч, смерть врага убийством не считалась и вызванная ею месть исходила не от духа, а от родственников убитого. Поэтому в этом случае какого-либо ритуального очищения не

[108]

требовалось (Burch, Correll, 1972. P. 34; Burch, 1980. P. 272, 273). Это не означает, что убийство врага не сопровождалось определенными ритуалами, в частности, каннибальскими, о чем упоминалось выше. Кроме того, в ряде районов было принято отрезать головы врагов, а иногда и другие части их тела, и выставлять их для публичного обозрения (Nelson, 1899. Р. 329; Malaurie, 1974. Р. 24; Hennigh, 1972. Р. 100-102).

Особенности военного дела у эскимосов Берингоморья характеризовались определенной специализацией воинов: здесь имелись разведчики, провокаторы-насмешники (салик-сук), воины в панцирях, воины с дубинками для отражения стрел, копейщики, протыкавшие стенки жилищ (иглу),а также сторожи байдаР. Кроме того, встречалась фортификация, хотя и в самом зачаточном виде. Все это дает основание говорить о более высоком уровне военного дела у эскимосов Берингоморья по сравнению с более восточными эскимосами, где конфликты решались с помощью более мягких методов – поединками, остракизмом, песенными состязаниями или, в крайнем случае, индивидуальными убийствами (Malaurie, 1974. Р. 21,27). Сложнее решить вопрос о соотношении экзогенных и эндогенных факторов, способствовавших развитию военного дела у западных эскимосов. Ведь они издавна подвергались нападению соседних иноэтничных групп – тлинги-тов и других атапасков, а также алеутов, чукчей, и сами нападали на них. Такие столкновения, безусловно, стимулировали инновации у эскимосов, и они также могли заимствовать у соседей некоторые элементы военного дела: панцыри, отравленные стрелы, и т. д. (Вдовин, 1965. С. 54-55; Гурвич, 1966.

С. 53, 115; Malaurie, 1974. Р. 5, 10,12). Нельзя, разумеется, и

недоучитывать потенций внутреннего развития эскимосов Берингоморья, у которых встречалась более сложная социальная структура, чем у других эскимосов. Особенно сложной она была у чугачей, для которых было характерно и более развитое военное дело.

Залогом мира, по меньшей мере временного, у эскимосов Аляски служили межобщинные и межрегиональные связи, основанные на браке, партнерстве, гостеприимном гетеризме. Такие связи включали обязательства по взаимопомощи и нередко уменьшали военную опасность и помогали выходить

[109]

из сложных ситуаций. Укреплению солидарности, дружбы, взаимных контактов служили разного рода пиры и празднества, в особенности, ярмарки, на которые съезжались сотни и тысячи людей отовсюду. При этом лингвистические и этнические границы не являлись преградой, и нередко в ярмарках на побережье совместно участвовали эскимосы и атапаски (Burch, Correll, 1972. Р. 25-31; Burch. 1980. Р. 273-274).

Иногда считается, что торговля противостояла войне и сопутствовала дружеским контактам. Действительно, известны случаи, когда предложение торговых взаимоотношений делало врагов друзьями-партнерами (Hennigh, 1972. Р. 97). Известно также, что потребность в торговле и готовность к ней положила конец воинам между эскимосами, с одной стороны, и чукчами и европейцами, с

другой (Вдовин, 1965. С. 54-55; Riches, 1987. Р. 27), а отказ от торговли, напротив, мог спровоцировать—нападение (Антропова, 1957. С. 171, 177). Вместе с тем, торговля иной раз могла служить предлогом для нападения, если одна из сторон ощущала себя много сильнее другой (Hennigh, 1972. Р. 96, 97, 102), а на ярмарках складывалась довольно напряженная обстановка, так как враги ничего не забывали друг другу (Burch, 1980. Р. 274). То же самое относилось и к собственно церемониям мира, которые устраивались стариками для восстановления дружественных отношений путем обмена дарами (Антропова, 1957. С. 156). Иной раз такие церемонии заканчивались вероломным нападением и кровопролитием (Hennigh, 1972. Р. 97-99).

У эскимосов были известны и перемирия во время боя, когда противники нуждались в небольшом отдыхе. В знак такого перемирия поднимали на шесте меховую одежду. Но полного доверия друг к другу не'было, и для охраны выставляли дозорных (Nelson, 1899.

Р. 329).

Участие в вооруженных действиях требовало особой подготовки, и эскимосы уделяли ей большое внимание. У детей воспитывали щедрость к своим и безжалостность по отношению к врагам. Мальчиков с детства обучали стойко переносить голод и бессонницу, воспитывали выносливость, тренировали в перепрыгивании широких провалов и преодолении водных преград, причем особое значение придавали развитию физической силы. Наиболее сложную подготовку

[110]

проходили силачи-саликсук (Malaurie, 1974. Р. 23, 24). Физически сильные мужчины обладали среди эскимосов высоким авторитетом: их одновременно боялись и уважали; им-то и поручали часто роль мстителей (Hennigh, 1972. Р. 103).

Наконец, понимание особенностей военного дела у эскимосов требует учета их отношения к смерти. Так, повсюду у них наблюдалась вера в то, что умершие насильственной смертью удостаивались счастливой потусторонней жизни. Вот почему страх смерти не оказывал сколько-нибудь сильного ВЛИЯНИЯ на их поведение, особенно, в конфликтной ситуации. И вот почему в Центральной Арктике престарелые отцы сами просили сыновей заколоть их копьем

(Malaurie, 1974. P. 5).

Еще более высокий уровень развития военного дела встречался у обитателей Северо-Западного . побережья Северной Америки, где, по теории Терни-Хая, имелся «военный горизонт» и велись настоящие войны (Turney-High, 1949. Р. 55. См. также Ferguson, 1984b). При анализе этих данных следует помнить, что, во-первых, у местных прибрежных индейцев отмечалась сложная вертикальная социальная структура, включавшая крупные кланы и фратрии. Поселки состояли обычно из представителей нескольких кланов и достигали размеров в 500-800 и более человек. Во-вторых, здесь имелась достаточно ярко выраженная социальная дифференциация, проявлявшаяся как в делении людей на свободных и рабов, так и в наличии сложной системы рангов среди свободных. Развитие специализированного xoзяйства и оседлость способствовали установлению особенно тесных связей между людьми и промысловыми угодьями и придавали особый смысл наличию строгих прав на те или иные участки территории. В свою очередь система рангов создавала целый комплекс соблазнительных привилегий, обладание которыми также стало предметом раздоров. Все это значительно расширило список вероятных конфликтов, сделало их более сложными и вариативными.

У квакиутлей, нутка, хайда, цимшиян, тлингитов и других прибрежных групп среди причин вооруженных конфликтов встречались как те, что уже рассматривались нами на примере бродячих охотников и собирателей, так и новые, связанные с борьбой за материальные и

[111]