И. Т. Вепрева - Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху - 2005

Глава 3. Концептуальные рефлексивы и социально$культурные доминанты2 5 1

редь уподобляется живому существу, у которого возникает само$ стоятельная, целеустремленная и самодвижущаяся душа. Очередь защищает себя от тех, кто проходит/пролезает без очереди; оче$ редь проявляет свой коллективизм, дорожит временем; в очереди стоять всегда дискомфортно; очередь — это место, где между оче$ редниками возникают личные отношения, происходит обмен ин$ формацией, формируется общественное мнение. Многие речения имплицитны, и человек, не овладевший ассоциативным полем советской очереди, вряд ли поймет до конца многие реплики. Например, реплика Покажите удостоверение! выражала не личное недоверие к пожилому человеку, а распространенное представле$ ние, что ветераны злоупотребляют правом покупки вне очереди. Они якобы ходили от очереди к очереди и покупали товары не для себя лично, а для родных и знакомых.

Непременным атрибутом очередей были склоки и стычки, ко$ торые возникали, когда коллективные и индивидуальные тактики приходили в противоречие.

Советское время порождало разные типы очередей: живая, по списку, по талонам, в кассу, к прилавку, продовольственная, пром$ товарная, винная. При этом поведение стоящих в разных очере$ дях отличалось друг от друга. Таковы эскизно намеченные конту$ ры жизненно важного концепта советского времени — очереди, обиходное значение которой забывается, особенно для молодых людей, не знающих, что такое дефицит и пустые полки магази$ нов. «Изменились идеалы, пристрастия и враги народа. Даже вод$ ка продается в неимоверном ассортименте, и красноречивый сове$ тизм «четыре двенадцать» для новых поколений — словосочета$ ние, лишенное смысла» [Сальмон, 2000, 152].

В массовом сознании молодого поколения подвергаются осо$ бой редукции даже самые важные концепты советского времени. В 1998 году журналист «Аргументов и фактов» Мария Варденега задала первоклассникам, родившимся в 1991 году, несколько воп$ росов: Что такое СССР? Что такое октябренок? Кто такой Ле' нин? Что такое Великая Отечественная война? Детские ответы демонстрируют феномен посттоталитарной ментальности — соци$ альную амнезию, потерю исторической памяти. Например, на вопрос, кто такой Ленин, ответили только 70 %, среди ответов были следующие: Это раньше был такой начальник Москвы; соци' ализма царь; это кем Чубайс раньше был; это дедушка Ельцина;

Ленин — каменный дом, который стерегут на Красной площади. На вопрос о Великой Отечественной войне 80 % детей ответили оди$ наково. Они считают, что это война с чеченцами.

Проблемы исторической памяти как устойчивой системы пред$ ставлений о прошлом являются актуальными для современных историков [см. об этом: Историческая память…, 2002], поскольку историческая память непосредственно включена в систему совре$ менного политического сознания и содержит в себе систему ко$ ординат в оценке настоящего и будущего.

С т и х и й н ы й с м ы с л о в о й д р е й ф — процесс, связанный с эволюцией концептуального смысла в обыденном сознании, с его размыванием. Обычно подобный дрейф наблюда$ ется при активизации абстрактных концептов в обыденном созна$ нии, когда в массовом сознании существует «когнитивный ваку$ ум» [Дилигенский, 1997, 15] в отношении этих понятий и возни$ кает острая необходимость усвоить эти представления. При этом исходное прототипическое значение не исчезает, но либо уходит в пассивный слой, либо становится неопределенным. Данный процесс можно проследить на примере концепта «демократия», который для российского общества является абстракцией, заим$ ствованной из чужого опыта. Смысловая размытость концепта показывает амбивалентность постсоветского обыденного сознания, находящегося в процессе перехода от тоталитарной к демократи$ ческой исторической эпохе. Прежде чем обращаться к анализу смысловой динамики данного понятия, покажем спектр рефлек$ сивов, говорящих о разнонаправленности оценочных смыслов этой единицы: Сейчас слово «демократия» стало ругательством, а раньше, в перестройку было гимном (А. Макаров, Радио 101, 17.12.98); Он демократ, в хорошем смысле этого слова (Итого, 14.05.00); Слово «феминизм», впрочем, как и слово «демократия», в нашей стране ругательные1; Лет восемь назад, когда еще слово «де&

1 Контексты, в которых нет указания на источник, выбраны нами из элект$ ронных СМИ. Считаем в данном случае несущественным наименование источ$ ника в силу однотипности рефлексий по поводу данной лексемы. Мы не указы$ ваем также хронологическую характеристику контекстов, поскольку российские Интернет$СМИ, впервые появившись в 1994 году, окончательно сформировались сравнительно недавно — осенью 1998 года. Именно с 17 августа 1998 г., с датой падения рубля, связывают бурное развитие Интернет$СМИ как источника опера$ тивной и необходимой информации [см. об этом: Водолагин, 2001, 50—51].

Глава 3. Концептуальные рефлексивы и социально$культурные доминанты2 5 3

мократия» воспринималось публикой без горькой иронии… Слова «де& мократия», «реформа», «гласность» начали обретать карикатурный характер; Никто уже, наверное, не воспринимает сегодня слово «де& мократия» как нечто стоящее внимания; …Отступая по всем на' правлениям, наши «демократы», к сожалению, дискредитировали само слово «демократия», превратили его в синоним антипатрио' тизма; Слова «демократия», «правовое государство», «гласность» сейчас заметно потускнели; Ныне же слово «демократия» чаще всего употребляется в противоположном смысле; …Слово «демократия», которое часто употребляется в современных средствах массовой информации, — это совсем не то слово «демократия», которое было… Просто смысл слова «демократия», в течение десятилетий постепенно изменяясь, теперь уже почти исчез; политики избегают слова «демократия», чтобы не навлечь на себя народный гнев. Дос' таточно посмотреть на Новодворскую по телевизору, чтобы от слова «демократия» тебя рвало на родину весь оставшийся вечер; Точно так же слово «демократия» испохаблено, испачкано теми, кто пришел к власти в России сейчас…

Итак, данная группа рефлексивов направлена на фиксацию изменения значения, мену положительной коннотации на отри$ цательную. Динамика смысла обостряет познавательную ориента$ цию носителя языка. Способы познания противоречивой едини$ цы протекают разными путями. Во$первых, это обращение к внут$ ренней форме слова как к источнику первоначального смысла:

Первоначальное значение слова «демократия» — не «власть народа», как часто думают, а «власть неимущих», и этот запах бедноты, нижнего слоя, худших..; У латинян слово «демократия» означает главным образом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и инициативой общин, представляемых; Разумеется, в грече' ском слове «демократия» можно увидеть смысл русского слова «на' родовластие»; …Старое слово «демократия» было образовано от гре' ческого «демос», а новое — от выражения «demo'version»; С детства мы знаем, что слово «демократия» произошло от слов «demos» и «kratos», что означает «народ» и «власть», «власть народа», «наро' довластие»; … дьявола. Именно из'за созвучности слов «demoS» и «daimoN» при составлении сложного слова «демократия» последнюю букву первого слова просто сократили.

Во$вторых, обращение к современной смысловой структуре слова: Я не очень'то рвусь обеспечивать «демократическую направ'

ленность», по крайней мере прежде, чем пойму хотя бы то, что оз' начает само слово «демократия»; Так чем же все'таки определяется слово «демократия», какими ценностями? Ведь само это слово — демократия — подразумевает равноправие; Другими словами, демок& ратия позволяет гражданам реализовывать свои права, используя исключительно свою настойчивость; Демократия, свобода личности, равенство, справедливость — это ключевые слова философов, пыта' ющихся смоделировать идеальное общество; Например, слово демок& ратия устойчиво ассоциировалось с двумя смысловыми рядами: с политикой, сводящейся к чуду Свободных Выборов из Нескольких Кандидатов.

В$третьих, попытки выявить смысловые наращения концепта и причины смысловой динамики: Сегодня слово «демократия» ис' пользуют для прикрытия своих намерений люди, мечтающие о со' здании всемирной империи, управляемой суперолигархами; Сейчас слово «демократия» столь же модное, часто повторяемое, как раньше — «перестройка»; но «русские» люди употребляют слово «демократия» как равностойное понятия «свобода»; Хоть сто раз повторяй слово «демократия», а в стране, как и прежде, сильны авторитарные традиции; Некоторые не любят слово «демокра& тия», для них за ней скрываются вседозволенность, коррупция — как они понимают демократию, толкуют ее в извращенном виде. Так что для начала мы выяснили весьма любопытную деталь: про' износя слово «демократия», мы принципиально не можем знать, говорим мы о Добре или о Зле; Дело в том, что слово «демокра& тия» является, пожалуй, наиболее мощным орудием в арсенале де' магога любой политической ориентации и любого окраса.

Обратимся к характеристике процессов общественной жизни, которые скрываются за смысловым дрейфом концепта демократия в обыденном сознании. Развитие смыслового наполнения концеп$ та демократия на русской почве необходимо рассматривать в кон$ тексте событий распада СССР как тоталитарного государства и демократических преобразований, которые последовали после его разрушения. Курс на демократизацию, провозглашенный на заре перестройки, оказался незавершенным. И более того, он прохо$ дил и проходит не так, как предполагали политические лидеры. Перестройка обеспечила освобождение личности от идеологии тоталитарного общества, но не привела к созданию сознательно$ го гражданства. В чем специфика демократических преобразова$

Глава 3. Концептуальные рефлексивы и социально$культурные доминанты2 5 5

ний по$русски? При ответе на этот вопрос мы можем опереться на целый ряд работ современных философов, политологов и со$ циологов, осмысляющих пути развития демократии в России [см., например: Апресян, Гусейнов, 1996; Боффа, 1996; Дилигенский, 1997; Попков, 2000; Руденкин, 2002; Аринин, 2002, Романович, 2002 и др.].

В теоретическом понимании демократии выделяется два слага$ емых: «мировоззренческое толкование и понятие демократии как способа управления государством» [Попков, 2000, 55]. Для совет$ ского человека на пороге перестройки демократия осознавалась скорее в мировоззренческом смысле, чем в политико$правовом. Слово «демократия» было знаком отрицания репрессивного обще$ ственного порядка. «Демократия мыслилась в первую очередь как набор определенных условий общественной жизни, в частности, позволяющих придерживаться предпочитаемых, а не навязывае$ мых кем$то позиций и точек зрения» [Апресян, Гусейнов, 1996, 8]. В позитивном плане демократия ассоциировалась со свободой как свободой слова и самовыражения, свободой места проживания внутри страны, свободой передвижения, выбора профессии и т. д. И действительно, с распадом СССР произошла либерализация, государство конституционно закрепило целый ряд свобод. Но либерализация не была подкреплена политико$правовой реоргани$ зацией общества. Поддержанная российскими традициями пони$ мания свободы как независимости и воли (воли как индивидуаль$ ной свободы от социального и политического принуждения, как свободы человека жить как хочется [см.: Дилигенский, 1997, 15], возможности «вести жизнь по «душе», быть самому себе хозяи$ ном» [Романович, 2002, 38]), либерализация обернулась анархией, которая номинировалась в современном сознании как беспредел. Но демократическое общество — это в первую очередь правоза$ конное сообщество. В основе понятия свободы как основной цен$ ности демократии лежат две трактовки: «позитивная» и «негатив$ ная» свободы [см.: Кашников, 1996]. Под «негативной» свободой понимается отсутствие внешнего принуждения; в основе «позитив$ ной» свободы лежит способность индивидов распорядиться своей свободой. Институциональная свобода, закрепленная в праве, по$ зволяет личности в демократическом государстве создать для себя систему норм и запретов, которые обеспечивают общественную дисциплину. К этому не была готова душа постсоветского чело$

века, которая, осознав отсутствие коллективно$репрессивной об$ щественной дисциплины, отбросила все внутренние контрольные механизмы. Демократические свободы в русском сознании транс$ формировались в анархические принципы: «все можно», «все по$ зволено». Такая анархическая свобода, которая пришла на смену тоталитарному режиму, стала вызывать неприятие: Казалось, при' шла долгожданная свобода, стоит на пороге. Вот сейчас она сорвет белый платок и обнажит свое прекрасное лицо. Она его обнажает, а там какой'то мерзкий гад, качок, который на тебя делает вот так пальцами, какие'то ларьки угадываются, бандиты, первая Чеч' ня — и ужас: какая свобода? Зачем? Забирайте ее обратно (А. Гер$ ман, Телемир, 2002, сент.).

Растущей угрозе беспорядка общественное сознание противо$ поставляет порядок. Но этот порядок в сознании увязывается уже не с демократией, а с законностью сильной власти, с «хорошим правительством» в рамках «справедливого» общества. Приведем один из типичных рефлексивов последнего времени: Не надо бо' яться слова «цензура» — это не собака злая. Учитывая менталитет народа, власть должна быть жестче. Мы не можем жить без кну' та и пряника. Мы же азиаты, не надо нам этого стесняться. На' род царя видеть хочет! Это было, есть и будет (А. Розенбаум, АИФ, 2002, сент.). В этом итальянский историк Дж. Боффа ви$ дит непрекращающуюся драму русской истории: «разрываться между требованием демократии, которая перерождается в анар$ хию, отсутствие контроля, управления и «порядка», и столь же постоянным и противоречащим первому требованием стабильно$ сти, которое, в свою очередь, склонно перерастать в авторитаризм и автократию, вплоть до деспотизма. В русской истории многие реформаторские усилия были раздавлены клещами этих противо$ борствующих требований и потерпели крах. В современную эпо$ ху этот конфликт повторяется» [Боффа, 1996, 259]. Право же как закон демократического государства «устойчиво ассоциируется обыденным сознанием с ограничением и отрицанием личной сво$ боды (как воли)» [Апресян, Гусейнов, 1996, 10]. Закон в России всегда воспринимается как чуждая, давящая сила, из$под которой человеку надо уметь увертываться, но не как гарантированное го$ сударством право самого гражданина.

Еще одной из причин семантического дрейфа концепта демо' кратия являются иждивенческие, патерналистские ожидания об$

вится более глубоким. «Если это демократия, то лучше уж обой$ тись без нее — таково было мнение народа» [Боффа, 1996, 263]. Отсюда тоска многих граждан России по авторитарному руково$ дителю и по «железной руке». Российское общество считает, что ответственность за осуществление реформ должен нести пользую$ щийся доверием национальный лидер, президент страны. Оно не готово собственными усилиями добиваться установления законно$ го порядка и стабильности. При этом большинство «авторитари$ стов» выступает не столько против демократии как таковой, сколько против сложившейся политической системы, не способ$ ной обеспечить социальную направленность реформ. Готовность к авторитарному управлению «составляет сегодня важнейший при$ знак ограниченности политического «потолка» человека и време$ ни» [Левада, 2000в, 13]. Приведем один из типичных рефлекси$ вов, демонстрирующих подобный ограниченный подход к демо$ кратии, — интервью с автором русских боевиков А. Бушковым: —

Во всех ваших книгах явно чувствуется неприязнь к демократии. Считаете, что слово «демократия» нам не подходит? — Пора пе' рестать играть в демократические игры. Губернаторов назначать, а Путина оставить лет на 10. В стране экономический кризис, а все заняты бесконечными выборами. Хотя я не против демократии как таковой. Но всему свое время. Американцы оттачивали демо' кратические процедуры почти 300 лет, англичане — и того дольше. А у нас — сначала монархия, потом КПСС и сразу, здрасте вам, — демократия. Единственный аргумент — так везде. Вот наша демок' ратия и оказалась, как бы это помягче, без берегов. — В советские времена в газетах была популярная рубрика «Если бы директором был я…». Давайте попробуем. Итак, Вы — губернатор Красноярского края. Ваши действия? — Менять жизнь в рамках одного региона бессмысленно. Поэтому я примерю пиджак президента. Прежде все' го — никаких выборов. Объявляется переходный период. Всех шизоф' реников — в дурдом. Бомжей и прочих социально бесполезных элемен' тов — на работу. Казакам — нагайки. Пусть погоняют митингую' щих работяг, которые сначала жизнерадостно распродали свои акции за бутылку, а когда новые хозяева их банально поимели, на' чали требовать, чтобы государство снова взяло их под свое крыло. — Чем олигархов порадуете? — Продразверсткой. Пусть делятся, как положено. С теми, кто не поймет с первого раза, вторую беседу проведут мои любимые спецназовцы (АИФ, 2002, сент.).

Глава 3. Концептуальные рефлексивы и социально$культурные доминанты2 5 9

Такой особый амбивалентный тип русской ментальности, со$ четающий в себе противоречивые черты свободолюбия и покор$ ности, подданичества и гражданственности, обусловил, «с одной стороны, доминирование авторитарного государства над обще$ ством; с другой стороны, возникновение своего рода «экологиче$ ских ниш» гражданского общества, неподвластных прямому воз$ действию даже самого репрессивного политического режима» [Руденкин, 2002, 134]. Эти ментальные стереотипы оказались решающими при эволюции смысла концепта демократия. Как справедливо указывают Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев, «наши представления о значении слова демократия могут иметь самое непосредственное отношение к тому, какой окажется судьба де$ мократии в нашей стране» [Булыгина, Шмелев, 1999, 159]. Отсут$ ствие демократической традиции в национальной политической культуре является основным препятствием развития в России гражданского общества. В российской социокультурной модели личные свободы и демократические права не являются решающи$ ми и отступают в тень перед интересами общности (народа). В этом смысле можно говорить о типичной национальной черте рус$ ских — коллективизме. «Возможно, за «легкомысленным» отноше$ нием россиян к демократическим ценностям стоит просто ин$ стинкт самосохранения» [Романович, 2002, 39], препятствующий разрушению базовых ценностей.

Д е и д е о л о г и з а ц и я, и л и р е с е м а н т и з а ц и я, с м ы с л о в о й с т р у к т у р ы к о н ц е п т а — это преобразование смысловой структуры, связанное с идеологической переориентацией концептов политической и экономической сфер. Мена аксиологических оценок в смысловой структуре идеологи$ ческих концептов может быть представлена в виде оценочной нейтрализации, поляризации или оценочного размывания [см.: Купина, 1997, 138], т. е. концептуальная деидеологизация проте$ кает в русле проанализированных выше смысловых динамических процессов. Целесообразность выделения этого типа преобразова$ ний в качестве самостоятельного и однопорядкового с другими определяется спецификой смысловой структуры идеологических концептов. Идеологическое отражение действительности на уровне концептуального знака проявляется в наличии прагматического компонента, оценочного по своей внутренней природе. При этом «предметные и оценочное значения предстают как бы склеенны$

ми, жестко впаянными» [Эпштейн, 1991, 19] в структуре слова, номинирующего концепт. Идеологемы, закрепившие устойчивую прагматическую установку в ядре содержания, представляют собой имплицитные законченные суждения, субъективно характеризую$ щие денотат. Механизм ресемантизации, или идеологической де$ идентификации, сводится к новому оцениванию идеологем, став$ ших проблематичными, к формированию новых прагматических смыслов либо к их полной редукции. Процесс проходит как со$ отношение с неким набором ценностных установок, задающих образ должного или желаемого, формируемого под влиянием гос$ подствующих властных и идеологических институтов.

Обновление концептосферы русской языковой личности тесно связано с существенными изменениями в ее мировоззрении, с идеологической ломкой, трансформацией когнитивного сознания, которые происходят на фоне и под влиянием реформаторских преобразований в социально$экономической жизни России. Реф$ лексивы, фиксирующие ментальную трансформацию на уровне мировоззренческих установок, обусловлены в большей степени деривационным критерием концептуального напряжения, реагиру$ ющим на сложность происходящих мутаций сущностного ядра массового сознания — системы ценностных ориентаций.

Согласно «диспозиционной концепции регуляции социально$ го поведения личности» В. А. Ядова [1975, 85], человек обладает сложной системой различных иерархически организованных дис$ позиционных образований, которые регулируют его поведение и деятельность. Иерархия выделенных В. А. Ядовым четырех уров$ ней выстраивается с опорой на различные сферы социальной де$ ятельности, которые соответствуют расширению потребностей личности. Высшей сферой деятельности является жизнедеятель$ ность личности в рамках определенного типа общества с его эко$ номической, политической и идеологической структурами. В со$ ответствии с уровнями выделяются различные типы установок: высшему уровню диспозиций соответствует система ценностных ориентаций личности, в которых выражается отношение к систе$ ме экономических, политических, идеологических принципов. Ценностные ориентации — одна из наиболее стабильных харак$ теристик личности. Они «программируют» всю деятельность чело$ века на продолжительный период, определяют генеральную линию поведения. На ценностные ориентации обыденного сознания со$