Современная зап социология

их «правильными», т.е. привычными, именами и открытием «правильного», т.е. свойственного «Самой Природе», способа описывать их. Но если мы сможем отказаться от этой метафоры и соответствующего репрезентационного словаря, язык сознания утратит свойзагадочный характер, а «материализм» и «бихевиоризм» перестанутказатьсятакимиужопасными. Еслитакиерассуждения верны, пишет автор, нам следует думать о нашем особом моральном статусе просто как таковом, не пытаясь «обосновать» его через обладание разумом, языком, культурой, чувствами, интенциональностью, текстуальностью или чем-то там еще. Все эти священные понятия, выраженные в том или ином псевдо-объяснительном жаргоне, лишь передают наше осознание того факта, что мы являемсячленами какого-то морального сообщества. Это осознание не может быть «обосновано» далее, ибо оно сводится к простому принятию определенной точки зрениянадругихлюдейкакнашихсобратьев. Вопрособ«объективности» этойточкизрениялишенвсякогосмысла.

8.3 Интерпретативная методология Питера Уинча

Отличаясь многообразием «интеллектуальных корней», интерпретативная методология сохраняет некоторое фундаментальное единство, позволяющее рассматривать ее как исследовательскую программу в широком смысле.

8.31 Принципы интерпретативной методологии Можно выделить несколько основополагающих принципов,

которые вполне претендуют на то, чтобы быть названными основаниями данной концепции.

Во-первых, сторонники этой исследовательской программы отрицают тезис «единства метода».

Во-вторых, они полагают, что в социальных и гуманитарных науках следует использовать особый тип объяснения, отличающийся от объяснения в естественных науках, так как социальное и гуманитарноезнание описывает уникальный объект — людей, обладающих сознанием и наделяющих свои поступки смыслом (или значением), что, по всей видимости, нехарактерно для физических объектов и событий.

В-третьих, предполагается, что для исследования осмысленного произвольного поведения сознательных человеческих существ должен применяться особый, понимающий метод. В

некоторых трактовках (герменевтика) этот метод основан на се-

мантическом объяснении, в других — на интерпретации, объе-

диняющей семантическое объяснение с научным. Натуралистские и функционалистские модели (Гемпель,

Парсонс) столкнулись с проблемой неадекватности рационалистских объяснений действия, в которых одновременно: а) в объяснении использовались общие законы; б) желания и убеждения (мотивы) действующего рассматривались как причины поступков.

Стремление дать искомое объяснение на иных основаниях, в рамках другой логики исследования играло важную роль в развитии интерпретативиого подхода. Идея смысловой нагруженное™ социального действия всегда относилась к устойчивому «концептуальному ядру» понимающей социологии. Но в вопросе о методе, с помощью которого ученый может проникнуть в смысл поступков других людей, особенно принадлежащих к иной культуре, эпохе или социальному слою, существовали (и продолжают существовать) различные точки зрения. Классические ответы — эмпатическое понимание, verstehen — воспринимались все более критически.

Попытка построить ненатуралистскую модель объяснения действия, основанную на понятиях «правила» и «следования правилу», была предпринята П. Уинчем в книге «Идея социальной науки» (1958).

П. Уинч использует в качестве фундамента своих рассуждений определенную трактовку взглядов Л.Витгенштейна на природу языкового значения («языковая игра» — это всегда игра по меньшей мере двоих, а критерии применимости слова в определенной ситуации носят принципиально публичный характер), а также изложенную в «Философских исследованиях» критику концепции «приватного» (индивидуального) языка. Витгенштейн обосновывает «грамматическую» сводимость любых описаний душевной жизни к публичным, «ориентированным-на-других» ситуациям их использования, а также социальный характер критериев применимости соответствующих высказываний. Правила (в том числе правила употребления слов) здесь по определению являются разделяемыми, используемыми совместно с другими людьми.

8.32. Понятие социального, как соотнесенность с правилами

Исходя из этого круга идей, Уинч строит свое «понятие соци-

ального» как носящего публичный характер следования пра-

322

вилам. Согласно Уинчу, действие является социальным лишь в той мере, в которой оно определяется правилами и происходит внутри какой-либо «языковой игры». Публичный, социальный и опосредованный языком характер действия гарантирует его осмысленность и интеллигибельность с точки зрения всех агентов, включенных в ту же самую «форму жизни». Основываясь на ключевой роли правил и языковых значений в том, «что мы подразумеваем под человеческим обществом», Уинч пытается доказать, что из этого следует логическая несовместимость целей и методов объяснения в социальных науках с причинными обобщениями и законами, на которых строится естественнонаучное объяснение.

Соотнесение с правилом позволяет, по Уинчу, установить смысл действия либо обнаружить смысловую эквивалентность двух физически различных поступков (т.е. правило выступает как критерий идентификации действия). Вслед за Витгенштейном, он определяет «следование правилу» в терминах самого действия, а не знания правил или стремления им следовать (что для Витгенштейна служило доказательством сугубо прагматической и ограниченной возможностями языка природы самих правил):

«Проверка того, являются ли действия личности применениями правила, основана не на том, может ли личность сформулировать это правило, а на возможности провести имеющее смысл различие между правильным и неправильным способами действия».

При таком определении любое субъективно осмысленное поведение оказывается следующим правилу (т.е. отношение между правилами и действиями рассматривается как консти-

тутивное).

Причинные связи, по мнению Уинча, не могут играть какуюлибо роль в объяснении поведения, так как всякая причина — не исключая субъективные основания, «резоны» действующего, — находится во внешнем отношении к объясняемому действию, не имеющем ничего общего с логически необходимой, внутренней связью между правилом и действием. Внутренняя связь мотива (желания), правила и действия может быть описана обо-

собленной моделью «следования правилу»: «Если вы хотите Y и

убеждены, что X — это средство добиться Y, делайте X». Критики Уинча неоднократно указывали на то, что такая ло-

гическая связь между мотивом, правилом и действием является простой тавтологией, особенностью описания всякого интел-

лигибельного действия в языке (аргумент «Логической связи», см. также критику интенционалистских моделей Скиннером). Многие отмечали, что предлагаемый Уинчем подход делает неразрешимой задачу различения следования правилам и отклонения от правил: любой практический поступок можно представить как следование правилу, описывающему этот поступок, либо как отклонение от какого-то другого правила (ср. у Витгенштейна: «...ни один образ действия не мог бы определяться в соответствии с каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соответствие с этим правилом»). Неопределенность правил, принимаемая Уинчем в качестве методологического принципа (правило не указывает на конкретный исход действия, а лишь ограничивает возможные альтернативы), ведет к тому, что основанные на правилах объяснения сталкиваются с той же проблемой «слабой» детерминации, что и причинные теории: правило может применяться либо игнорироваться действующим, последний может использовать правило «с дальним умыслом», имея в виду совершенно иные цели, или просто делать исключение из правила.

Далее, относительно множества устойчивых практик кажется нелепым говорить о возможном правиле: что значит «ходить гулять по правилам» или «курить по правилам» (А. Макинтайр)? Еще менее обоснованной представляется позиция Уинча в вопросе о полезности и адекватности причинно-следственных объяснений в социальных и гуманитарных науках. Можно привести множество примеров адекватных (хотя не обязательно, что все они полностью проясняют ситуацию). В частности, люди ищут работу, потому что потеряли прежнюю; супруги могут развестись по причине измены одного из партнеров (Дж.Бохман). Субъективные основания действия (в том числе интересы) значительно лучше, чем правила объясняют такие виды поведения, как обман или манипулирование нормами. Люди нередко используют правила гибко, «стратегически», договариваясь, что в данной ситуации выгодно считать правилом (стратегический интеракционизм Гофмана). Категория «следования правилам» важна для полного и адекватного объяснения. Однако она может работать лишь внутри более широкой модели, включающей внешнее (с позиции наблюдателя) и внутреннее (с позиции участника) описание ситуации действия и его непредвиденных для участников последствий. Эта модель должна также учитывать объяснительные возможности «внешних» детерминант и субъективных убеждений, которыми руководствуются действующие.

324

8.33.Интерпретативный подход и методология социальных наук

Сточки зрения теории интерпретации социальные науки могут использовать методологию интерпретации (истолкования) текста в той мере, в какой их объект обнаруживает существенные черты текста (Рикер). Объект интерпретации (текст или «аналог текста») должен отвечать следующим условиям:

— он должен обладать смыслом и, следовательно, описываться в категориях ясности, согласованности, внятности либо наоборот — запутанности, противоречивости и т.п.;

— этот смысл должен быть отличен от средств его выражения, то есть данный набор средств выражения должен быть пригоден для передачи нескольких смыслов (например, поднятая рука может толковаться как выражение поддержки, знак остановиться и т.п.);

— должен существовать субъект (индивидуальный или коллективный агент), которому приписывается производство текста или «аналога текста».

Из принципиальной неопределенности интерпретации сле-

дует возможность и даже желательность различных «прочтений» одного и того же текста, основанных на все более глубоком проникновении в последний. Всякая интерпретация неопределенна, зависит от целостного контекста (фона) взаимосвязанных убеждений, ценностей и практик, а также от позиции интерпретатора (универсальная герменевтика). При таком подходе возражения критиков относительно невозможности указать на нормативный критерий для выбора лучшей или более обоснованной интерпретации наталкиваются на контраргумент: выбор лучшей интерпретации тоже является всего лишь интерпретацией, более того, всякое знание (в том числе естественнонаучное) может рассматриваться как интерпретация.

Для подкрепления изложенной точки зрения нередко используются некоторые положения постэмпиристской философии науки (см. Введение), в частности, тезис о невозможности «сырых» фактов и нейтрального языка описания, а также положение об относительном характере эмпирического подтверждения (отдельные гипотезы могут быть подтверждены или опровергнуты только относительно всего «фона» вспомогательных гипотез и теоретических предположений).

8.34.Модель интерпретации

Модель интерпретации поведения, используемая в культурной

325

антропологии, основана на сближении интерпретации (научное объяснение+семантическое объяснение) и описания. Уже отмечался относительный характер разграничения развернутых описаний и объяснений. При изучении отдаленной исторической эпохи или чуждой культуры интерпретация даже элементарных поступков или жестов становится проблематичной и крайне неопределенной. Исследователю трудно сделать какие-либо теоретические выводы, основываясь на лишенном деталей, описании.

Проблема соотнесения «обыденных теорий», развиваемых участниками, с концептуальными построениями социолога — т.е. проблема соотнесения «внутренних» и «внешних» объяснений

— в описываемой модели решается прямым (и специально не обосновываемым) постулированием дополнительности двух ви-

дов понятий: «близких-к-опыту» и «далеких-от-опыта».

8.4. Методологические идеи А. Шюца

Являясь сторонником феноменологической методологии, А. Шюц считает, что есть несколько подходов к формированию теории в общественных науках. Эти подходы он рассматривает как имеющие право на существование.

8.41 Методологическая ситуация в области общественных наук

Оценка А. Шюцем существующих методологических подходов с области социального познания характеризует современную методологическую ситуацию. Один из таких подходов считает, что методы естественных наук, которые повсюду привели к таким великолепным результатам, являются единственно научными методами, и они поэтому должны быть полностью применимы в исследовании человеческих проблем. Другая научная школа полагает, что существует фундаментальное различие в структуре социального мира и мира природы. Такой взгляд привел к другой крайности, а именно к выводу, что методы общественных наук отличны от методов естественных наук. В поддержку этой точки зрения был выдвинут ряд аргументов. Было отмечено, что общественные науки — идиографические, характеризуются индивидуализирующей концептуализацией; нацелены на единичные ассерторические утверждения, в то время как естественные науки — номотетические, характеризуются генерализирующей концептуацией и нацелены на общие аподикти-

326

ческие утверждения. Последние должны иметь дело с постоянными отношениями величин, которые могут быть измерены и подтверждены экспериментально, тогда как ни измерение, ни эксперимент не осуществимы в общественных науках. Вообще в принципе считается, что естественные науки должны иметь дело с материальными объектами и процессами, а общественные науки — с психологическими и интеллектуальными и, следовательно, метод первых заключается в объяснении, а метод последних — в понимании.

Подавляющее большинство из этих чрезвычайно распространенных утверждений при более тщательном рассмотрении оказываются несостоятельными, и по нескольким причинам. Некоторые из сторонников приведенных выше аргументов имеют довольно ошибочное представление о методе естественных наук. Другие имеют склонность отождествлять методологическую ситуацию общественных наук с методом общественных наук вообще. Исходя из того, что история должна иметь дело с уникальными и неповторяющимися событиями, они делали вывод, что все общественные науки ограничены единичными ассерторическими утверждениями. Поскольку эксперименты едва ли возможны в культурной антропологии, игнорировался тот факт, что в социальной психологии, хотя бы в некоторой степени, могут успешно использоваться лабораторные эксперименты. В конце концов, и это самое главное, эти аргументы не принимают во внимание тот факт, что правила построения теорий в равной степени имеют силу для всех эмпирических наук, имеют ли они дело с объектами природы или с человеческими деяниями. И там и тут господствуют принципы обоснованного вывода и верификации, теоретические идеалы единства, простоты, универсальности и точности.

Нужно заметить, что такое неудовлетворительное состояние дел, по мнению Шюца, проистекает главным образом из того факта, что развитие современных общественных наук происходило в период, когда научная логика была связана в основном с логикой естественных наук. В ситуации, напоминающей монополистический империализм, методы последних часто объяснялись единственно научными, а специфические проблемы, с которыми сталкивались обществоведы в своей работе, игнорировались. Оставшись в своей борьбе против этого догматизма без помощи и опоры, исследователи человеческих проблем вынуждены были развивать свое собственное понимание того, какой, по их мнению, должна быть методология общественных наук.

327

Они делали это, не имея достаточных философских знаний, и прекращали свои попытки, когда достигали уровня обобщения, который, казалось бы, оправдывал их глубоко прочувствованное убеждение в том, что цель их исследований не может быть достигнута путем заимствования методов естественных наук без их модификации. Нет сомнения в том, что их аргументы зачастую необоснованы, формулировки недостаточны, а многочисленные недоразумения затемняют полемику.

8.42. Повседневная жизнь и познание социального мира

Известно, что в своей повседневной жизни люди имеют обыденное знание этих различных сфер социального мира, в котором они живут. Это обыденное знание не является лишь фрагментарным, хотя и ограничено преимущественно определенными участками этого мира, а также часто непоследовательно представляет все степени ясности и отчетливости, начиная с глубокого понимания, или, в терминах Джемса, «знания о» до «ознакомительного знания», или простой осведомленности, и кончая слепой верой в вещи, которые принимаются как само собой разумеющееся. Здесь имеются значительные различия между различными людьми и различными социальными группами. Но, несмотря на все эти недостатки, обыденного знания повседневной жизни достаточно, чтобы наладить взаимоотношения с людьми, культурными объектами, социальными институтами, т.е. с социальной реальностью. Это, очевидно, так, потому что мир (и природный, и социальный) с самого начала является интерсубъективным и, как будет показано ниже, наше знание о нем так или иначе социализировано. Более того, социальный мир с самого начала является миром значений. К примеру, другой человек воспринимается не как организм, а как такой же человек, а его явное поведение воспринимается не как событие в пространстве и времени внешнего мира, а как действия такого же человека, как и мы. Мы, как правило, «знаем», что делает другой, ради чего он это делает, почему он делает это именно в данное время и в данных конкретных обстоятельствах. Это означает, что мы воспринимаем действия другого человека с точки зрения мотивов и целей. И точно так же мы воспринимаем культурные объекты с точки зрения человеческого действия, результатом которого они являются. Инструмент, например, не воспринимается как вещь во внешнем мире, каковой, конечно же, он тоже является, а с точки зрения цели, ради которой он был изготовлен более или менее анонимными людьми и его возможного использования другими людьми.

328

Тот обстоятельство, что в обыденном мышлении мы принимаем на веру наши актуальные или потенциальные знания о значении человеческих действий и их результатов, является именно тем, что ученые-обществоведы хотят выразить, когда говорят о понимании или как технике, имеющей дело с человеческими действиями. Но это не метод, используемый в общественных науках, а особая форма опыта, в которой обыденное сознание получает знание о социально-культурном мире. Оно не имеет ничего общего с интроспекцией; это результат процессов познания или окультуривания тем же путем, что и повседневный опыт так называемого природного мира. Более того, понимание — это, вне всяких сомнений, личное дело наблюдателя, который не может быть проконтролирован посредством опыта других наблюдателей. По крайней мере он поддается контролю лишь в той степени, в какой личные чувственные восприятия индивида поддаются контролю любого другого индивида в определенных условиях.

8.43. Методологические проблемы общественных наук

Такое понимание проливает свет на некоторые методологические проблемы, специфичные для общественных наук. Заметим, что прежде всего из этого явствует: предположение о том, что строгое проведение принципов формирования понятия и теории, превалирующих в естественных науках, приведет к надежному знанию социальной реальности, внутренне противоречиво. Если теория и могла бы быть развита на таких принципах (т.е. в форме идеально чистого бихевиоризма, а это, конечно, возможно себе представить), то она ничего не сказала бы о социальной реальности как опыте повседневной жизни людей. Как говорит сам профессор Нагель, она была бы слишком абстрактной, и ее понятия, несомненно, имели бы весьма отдаленное отношение к очевидным и характерным особенностям любого общества. С другой стороны, теория, направленная на объяснение социальной реальности, должна развивать особые, незнакомые естественным наукам схемы для того, чтобы согласовываться с повседневной практикой социального мира. Это то, чем в действительности занимаются все науки о человеке — экономика, социология, юридические науки, лингвистика, культурная антропология и др.

Сложившееся положение дел базируется на том факте, что в структуре идеальных объектов, или мыслительных конструкций, сформированных общественными науками, и идеальных объек-

329

тов, сформированных естественными науками, имеется существенное различие. Именно естествоиспытатель и никто другой призван в соответствии с процедурными правилами своей науки определить сферу наблюдения, а также факты, данные и события, имеющие отношение к его проблеме или непосредственной исследовательской задаче. Причем эти факты и события не выбраны заранее, а сфера наблюдения не является заранее интерпретированной. Мир природы в том виде, как он исследуется естествоиспытателем, ничего не «значит» для молекул, атомов и электронов. Однако сфера наблюдения обществоведа — социальная реальность — имеет специфическое значение и конкретную структуру для людей, живущих, действующих и думающих в ее пределах. Серией конструкций обыденного сознания они заранее выбирают и интерпретируют этот мир, который они воспринимают как реальность их повседневной жизни. Это, естественно, и есть те идеальные объекты, которые определяют их поведение, мотивируя его. Идеальные объекты, сконструированные обществоведом для познания этой социальной реальности, должны извлекаться из идеальных объектов, сконструированных обыденным сознанием людей, живущих своей повседневной жизнью в своем социальном мире. Следовательно, теоретические конструкции естественных наук, если можно так выразиться, являются конструкциями второй степени, то есть конструкциями конструкций, созданных действующими лицами на социальной сцене, чье поведение обществовед должен наблюдать и объяснять в соответствии с принципами своей науки.

8.44. Принципы социального познания

А. Шюц считает, что исследование основных принципов, в соответствии с которыми человек в повседневной жизни анализирует свой опыт и, в частности, опыт социального мира, является первостепенной задачей методологии общественных наук. Здесь не место останавливаться на процедурах феноменологического анализа так называемой естественной установки, посредством которой это может быть сделано.

Но тем не менее мир повседневной жизни с самого начала является также и социально-культурным миром, где я связан многочисленными связями с другими людьми, которые либо близко знакомы мне, либо вовсе со мной незнакомы. В определенной степени, достаточной для многих практических целей, я понимаю их поведение, если понимаю их мотивы, цели, предпочтения и планы, возникающие в их биографически опреде-

330