pol_partii
.pdfЛитвы произошел раскол. Часть литовских коммунистов заявила о выходе из состава КПСС и создании самостоятельной партии. Другая часть осталась на платформе КПСС. Образовалось две партии с двумя Центральными комитетами.
Внеочередной пленум ЦК, КПСС осудил этот раскол и направил в Литву Горбачева в сопровождении членов политбюро и секретарей ЦК для проведения “разъяснительной работы”. Миссия Горбачева, однако, успеха не имела. Разрыв компартии Литвы и КПСС предотвратить не удалось. Таким образом, начался процесс федерализации партии.
В этих условиях во многих парторганизациях Российской Федерации ставится вопрос о необходимости обособления и российского отряда компартии. Российский фактор в условиях общего обострения межнациональных отношений приобретает все большую значимость, так что игнорировать его становится невозможно. Понимая, что возникновение самостоятельной компартии РСФСР чревато развалом [c.531] КПСС (партия станет федеративной, а государство – конфедерацией), политбюро принимает паллиативное решение и образует Российское бюро ЦК КПСС под председательством М.Горбачева. [c.532]
Сдача позиций
Решающую роль в судьбе партии сыграл февральский (1990 г.) пленум ЦК КПСС. Он, как и апрельский пленум (1989 г.), проходил в острых дискуссиях, а противостояние по линии радикалы-консерваторы приняло на нем еще более грозные очертания. Соответственно, принятая пленумом платформа ЦК к XXVIII съезду партии, содержавшая комплекс новаторских идей, оценивалась по-разному. Радикалами – как половинчатая, а консерваторами – как социал-демократическая, оппортунистическая, отступавшая от основополагающих принципов марксизма-ленинизма.
Платформа объявляла идеалом общественного развития “гуманный”, “демократический социализм”. Партия подтверждала свою ответственность за упрочение и развитие экономических и социальных прав советских людей, рост их благосостояния. Радикальная экономическая реформа при этом виделась как органичное сочетание плановых и рыночных методов регулирования хозяйственной деятельности. Ставилась задача “глубокой перестройки отношений собственности”. КПСС выступила за многообразие форм собственности, хотя “частная” заменялась такими понятиями, как “трудовая коллективная” и “трудовая индивидуальная”.
Серьезные подвижки обозначились в политической сфере. В государственном строительстве приоритет отдавался формированию правового государства, исключающего диктатуру какого-либо класса, передаче власти советам и коренному преобразованию федерации. Важнейшими шагами февральского пленума стали, безусловно, решение отказаться от 6-й статьи Конституции СССР, признание многопартийности и предложение учредить в СССР президентство.
Планировались и кардинальные меры по обновлению партии. Предлагалось, например, “переосмыслить принцип демократического централизма в ее деятельности, перенеся акцент с централизма на демократизм. Серьезным изменениям предполагалось подвергнуть центральные органы, в частности, намечалось введение поста председателя КПСС и двух его заместителей, избираемых съездом.
На III съезде народных депутатов Горбачев был избран президентом СССР. На этом же съезде была упразднена и знаменитая 6-я статья Конституции СССР. Был сформирован
президентский совет в составе 16 человек, среди которых 10 являлись членами и кандидатами в члены политбюро, членами ЦК.
После февральского и мартовского пленумов ЦК развернулась дискуссия, носившая явственно фракционный характер, по проектам платформы ЦК и устава партии. ЦК обратился к коммунистам с открытым письмом “За консолидацию на принципиальной основе”. Оно было направлено против тех, кто накануне партийного съезда взял курс на раскол партии. Естественно, реакция партийных [c.532] организаций оказалась соответствующей тем трем направлениям, которые уже сложились в партии. Умеренные реформаторы его поддержали, консерваторы, высказываясь против “раскольников”, считали его по-горбачевски беспомощным, наконец, радикалы бурно возмущались “письмом” как свидетельством сдвига Горбачева “вправо”, на позиции партаппарата.
Между тем уже в предсъездовский период раскол стал оформляться организационно. К лету–осени 1989 г. радикально-демократическая оппозиция внутри КПСС крепко стояла на ногах. Консолидация “реформистских сил” проявлялась в виде возникавших по всей стране партийных клубов. Наиболее радикальным оказался Московский партийный клуб “Коммунисты за перестройку”. В конце 1989 г. по его инициативе была созвана встреча представителей родственных клубов из 16-ти городов и регионов страны, на которой зародилось движение “Коммунисты-реформаторы – за демократическую платформу в КПСС”.
Всвоих документах “коммунисты-реформаторы” констатировали отставание партии от процессов демократизации общества, ставили вопрос об окончательном переходе власти к советам и о многопартийной системе. Отсюда – пересмотр Конституции СССР, принятие закона о КПСС с четким определением правового статуса партии в политической системе общества, принятие нового устава партии с коренным пересмотром принципа демократического централизма как главной причины командно-бюрократического характера как самой партии, так и всей политической системы. Предлагался возврат к свободе фракций и группировок и целый ряд других принципиальных изменений во внутрипартийной жизни.
Вянваре 1990 г. в Москве состоялась всесоюзная конференция партийных клубов и организаций, учредившая “Демократическую платформу в КПСС” и избравшая ее руководящий орган – координационный совет. В него вошли Б.Ельцин, ЮАфанасьев, Г.Попов, Н.Травкин, Г.Бурбулис, В.Лысенко, В.Шостаковский и др. Решения февральского пленума ЦК “Демплатформа” восприняла как половинчатые и противоречивые. Координационный совет заявил о неизбежности раскола внутри ЦК и политбюро, о размежевании в партии и даже потребовал разделить партийное имущество.
Разногласия в партии множились. Заявила о себе “Марксистская платформа” в КПСС; собственные платформы разрабатывали Московская и Ленинградская партийные организации, компартия Эстонии, инициативный съезд российских коммунистов (последние утверждали, что не представляют особой платформы, но резко критиковали ЦК с позиций ортодоксального марксизма).
Сравнительный анализ платформ ЦК и “Демократической платформы” показывает, что в них имелись общие моменты (переход от авторитарно-бюрократического монополизма и завоевание права на политическое лидерство на парламентских выборах; переход к регулируемой рыночной экономике, равноправие всех форм собственности, включая частную, и т.п.), но в то же время содержались и принципиальные различия. И главное – в решении вопроса о власти. Лидеры “Демплатформы” в готовности КПСС отказаться от
монополии [c.533] на власть, передать ее советам видели лишь тактический маневр, аппаратный вариант перестройки, предполагающий проведение частичных реформ для сохранения в измененном виде господства все той же партократии.
Серьезно расходились позиции двух платформ по вопросу о государственном устройстве, о преобразовании федерации. Если ЦК признавая право наций на самоопределение, вплоть до отделения, на деле отрицал целесообразность такого шага, заявляя о необходимости сохранить целостность Союза, то “Демплатформа” полагала, что, поскольку три прибалтийских республики уже заявили о выходе из состава СССР, время упущено. На пути к “новому демократическому дому” предстоит пройти полосу обособления. Остановить этот процесс, сохраняя приверженность демократии и праву, нельзя. Необходимость заключить новый Союзный договор, в котором должны быть уравнены права всех народов страны. В каждой республике следует провести референдумы для самоопределения и решения вопроса об участии в Союзном договоре.
Принципиальные различия крылись также в сфере обновления самой партии, ее организационных основ. “Демплатформа” выступала за федеративное построение КПСС, за территориальный принцип создания первичных организаций, за формирование в партии горизонтальных структур, свободу платформ, фракций, групп.
Свои альтернативные варианты выхода из кризиса предлагала и “Марксистская платформа”. Ее представители отрицали фракционность, высказывались за единство партийных рядов. Решительно выступая против бюрократизма в партии, деления на “генералов” и “солдат”, за демократизацию, плюрализм и многопартийность в обществе, они одновременно более жестко, чем ЦК, ставили вопрос о восстановлении авторитета партии, предлагая провести перерегистрацию коммунистов с целью освобождения партийных рядов от всякого рода политических и нравственных “перерожденцев”. А главное – требовали обозначить идейную позицию партии как партии “социалистического выбора и коммунистической перспективы”, отбросив “двусмысленные формулы, допускающие восстановление господства частнособственнических порядков”.
Идейное размежевание в партии, возникновение различных платформ не имело четко выраженной социальной основы, если не считать того, что “возмутителем спокойствия” выступала интеллигенция. Именно ее настроения отражались в “Демплатформе” (в большей степени) и “Марксистской платформе” (в меньшей степени). За “Демплатформой” шло студенчество, значительная часть рабочих в крупных городах, разделяла ее позиции и определенная доля партийных функционеров. “Марксистская платформа” в принципе имела ту же социальную базу, но более скромную в количественном отношении. Платформа ЦК КПСС, естественно, опиралась на основную массу партийных работников.
Открывшийся в Москве 2 июля 1990 г. XXVIII съезд КПСС воспринимался как судьбоносный, призванный определить будущее не только партии, но и государства. На нем развернулась острая дискуссия, небывалая в истории советских коммунистических форумов [c.534] со времен XVII партсъезда. Достаточно сказать, что в первом же выступлении от микрофона прозвучало требование “объявить отставку ЦК КПСС во главе с политбюро и не избирать их в руководящие органы съезда за развал работы по выполнению решений XXVII съезда КПСС и XIX партконференции”. И хотя председательствующий сумел “замять” неприятный инцидент, тем не менее эта резкая нота дала соответствующий настрой на всю дальнейшую работу съезда.
Съезд не только подтвердил всеобщую тревогу в связи с тяжелейшим политическим кризисом, уже перерастающим в кризис государственности, но и выявил диаметрально противоположные взгляды на пути и способы выхода из него. Здесь уже традиционно столкнулись две силы: те, кто не принимал проводимый курс как противоречащий провозглашенному в начале “перестройки” и требовал остановить разрушительные процессы (консерваторы), и те, кто уже не скрывал основной цели – изменения общественного строя в стране, дезинтеграции государства, раскола КПСС (радикалреформаторы). Присутствовала, как всегда, и центристская позиция, представленная группой Горбачева.
Итоги съезда не удовлетворили ни одно из течений в партии. Консервативное крыло увидело в позиции съезда дальнейшую реализацию оппортунистического, социалдемократического курса, так как в документах фигурировал рынок, хотя и регулируемый, частная собственность хотя и названная “трудовой”, политический плюрализм и некоторые другие понятия, свидетельствующие, с точки зрения консерваторов (или “реалистов”, как сами они себя называли), о серьезных отступлениях от ленинских принципов.
Радикалы, напротив, увидели в партийных документах торжество “антиперестроечных сил”: партия, как они считали, отказалась передать всю полноту власти советам, не разделив партийные и государственные посты, не провела деполитизации КГБ, МВД, армии, госучреждений, не лишила парткомы на производстве их официального статуса, не передала собственность КПСС народу. Сосредоточение в руках Горбачева функций президента и генсека, отныне подотчетного даже не ЦК, а лишь партийному съезду, радикалы расценили как недопустимое усиление союзного Центра, с которым они уже вступили в борьбу. Ими был сделан окончательный вывод о неспособности партии к радикальным переменам как в самой себе, так и в обществе. [c.535]
Августовский крах
После XXVIII съезда КПСС резко усилился процесс выхода из партии. Число добровольно покинувших ее ряды к исходу 1990 г. составило 1 млн. 800 тыс. человек. Кто-то публично каялся, кто-то демонстративно сжигал перед телекамерами партбилет. В стране нарастала антикоммунистическая кампания, активно подогреваемая в средствах массовой инофрмации (в августе был принят закон о печати, окончательно легализовавший гласность).
В этих условиях партия продемонстрировала полную неспособность вести сколько-нибудь эффективную идеологическую борьбу, [c.535] теряя не только управление, но и влияние на происходящие в стране процессы. Новый состав политбюро оказался неработоспособным. К тому же реальная власть уже перетекла в президентские структуры (впрочем, также не обретшие подлинных властных рычагов).
Общий кризис власти к осени 1990 г. достигает такой стадии, которая вынудила все громче говорить о “тенденции разложения и распада”, о неминуемой “катастрофе” в случае непринятия экстренных мер прежде всего в экономической сфере и в вопросах государственного устройства. Неудачей заканчиваются попытки Горбачева и Ельцина (а значит, Союза и Российской Федерации) найти общий язык по вопросу перехода к рынку на основе российской программы Шаталина – Явлинского “500 дней”.
Углубляется кризис потребительского рынка: наступает эпоха продовольственных и промтоварных талонов, “табачных и водочных бунтов”, хлебных очередей и панических
слухов о грядущих военных переворотах. Зазвучали призывы к введению в стране чрезвычайного положения. Противостояние российского и союзного президентов по вопросу о характере государственного устройства обретает все более острые формы.
Очевидная неспособность Горбачева удержать руль государственного корабля, его бесконечное лавирование и сдача принципиальных позиций доводит недовольство противостоящих политических сил до крайней точки. После январских 1991 г. событий в Прибалтике Ельцин потребовал отставки Горбачева, призвав демократические силы “объявить войну руководству страны”. В свою очередь, ссылаясь на итоги референдума от 17 марта 1991 г., в ходе которого большинство высказалось за сохранение СССР.
депутатская группа “Союз”, коммунисты-государственники потребовали от президента введения чрезвычайного положения как единственного способа восстановить конституционный порядок и спасти Союз.
Неопределенность позиции Горбачева, его политика балансирования между различными политическими силами, изобилие слов и решительных заявлений при отсутствии энергичных и последовательных действий переполнили чашу терпения консервативного крыла партии, вызвав взрыв недовольства генсеком-президентом на апрельском (1991 г.) пленуме ЦК. Его участники потребовали внести в повестку дня отчет генсека (как президент он критиковался за то, что не использует предоставленные ему парламентом дополнительные права и чрезвычайные полномочия).
Своим контрнаступлением Горбачев заявил об отставке. Срочно созванное политбюро рекомендовало снять предложение об отставке с рассмотрения на пленуме. Большинство членов ЦК поддержало это предложение. Вопрос был закрыт. Первый партийный бунт против Горбачева, названный, впрочем, “бунтом на коленях”, закончился ничем. Несмотря на недовольство генсеком, партийная дисциплина продолжала действовать – большинство членов ЦК идет за ним, не отваживаясь на резкие действия.
Между тем в окружении Горбачева был сделан вывод о том, что внутренние противоречия в партии достигли такой остроты, при которой размежевание становится неизбежным. КПСС фактически [c.536] осталась без лидера. Оскорбленный генсек повел почти открытую борьбу против партии и ее ЦК. Бывшие члены политбюро Шеварднадзе и Яковлев создают “Движение демократических реформ”. А.Руцкой, один из лидеров “коммунистов-реформаторов”, организует в российском парламенте фракцию “Коммунисты России за демократию”.
Начавшаяся работа над новой программой партии должна была стать водоразделом для реформаторов и фундаменталистов. Готовилась откровенно социал-демократическая программа, поскольку весь политический курс “перестройки” в интерпретации ее инициаторов являл собой “исторический поворот от революции к эволюции, то есть переход к социал-реформизму”.
В июне–июле 1991 г. кризис в стране достиг апогея. Июльский пленум ЦК должен был обсудить проект новой программы, однако в обстановке внутрипартийной конфронтации всякий пленум для Горбачева был чреват неприятными сюрпризами, так что у него не было уверенности, что дело дойдет до основного вопроса повестки дня. Вот почему как бы приуроченный к началу работы пленума указ Б.Ельцина о департизации многими был воспринят как “подарок” Горбачеву, поскольку наносил нокаутирующий удар по партии.
Указ президента России, запрещавший деятельность организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах,
учреждениях и организациях РСФСР главный удар наносил, конечно, по КПСС (некоторые политологи полагали, что компартии этим указом был нанесен ущерб более серьезный, нежели отменой 6-й статьи Конституции).
Указ вызвал “решительный протест коммунистов” лишь на страницах “консервативной” печати. Реакция генсека была формальной и очень вялой, да и на пленум ЦК он произвел парализующее действие. Возможно, поэтому проект новой партийной программы, социалдемократической по духу, был принят без особых прений. Впрочем, для партии это не стало событием – она доживала свои последние дни.
Драматические события августа–сентября 1991 г. привели к уходу КПСС с политической сцены. Партия, создавшая мощную державу, взявшая на себя в определенных исторических условиях функции управления государством, выстоявшая во многих тяжелых испытаниях, перестала существовать. Ее по сути трагичный уход выглядел буднично и даже фарсово: Ельцин под веселое оживление зала на сессии ВС РСФСР подписал, как он выразился, “для разрядки” указ о приостановлении на территории России деятельности КПСС, обвиненной в организации “путча”.
Вернувшись из “форосского заточения”, генсек, еще 22 августа на пресс-конференции говоривший о возможности объединения “всего прогрессивного” в партии на основе ее новой программы, буквально на следующий день под давлением “победителей” отрекся от некогда приведшей его на вершину власти партии, сложил с себя обязанности генсека и призвал ЦК к самороспуску, что тот безропотно исполнил.
Вопрос о причастности КПСС к “заговору” и “путчу” был одним из самых острых на протяжении многих послеавгустовских недель. Победившие демократы были убеждены, что руководители КПСС не [c.537] просто являлись идеологами, но стояли у истоков “путча” как организаторы. Так ли это, выяснить не удалось, поскольку суд над участниками ГКЧП в результате амнистии, объявленной Госдумой в феврале 1993 г., не состоялся.
Когда указом российского президента деятельность коммунистической партии на территории России была приостановлена, а генсек отрекся от нее, многомиллионная партия сошла с политической сцены не оказав в сущности никакого сопротивления. Победителями конфис^ ковывалось имущество партии, опечатывались райкомы и горкомы, но ни один коммунист не пришел защитить свой комитет. Почему?
В первые дни, очевидно, сказался шок, вызванный поражением ГКЧП. Но истинные причины коренились глубже. Несмотря на громкие обвнения партии в организации “тайного заговора”, правда заключалась в том, что коммунисты, партийные организации на местах не приняли участия в августовских событиях, не найдя в себе силы ни встать на сторону ГКЧП, ни выступить против него.
Партийные массы, привыкшие подчиняться дисциплине и ждать указаний сверху, не были способны на инициативу, а директив от вождей не последовало (осторожные импульсы, шедшие из центра, застревали где-то на республиканско-областном уровне). Вожди также привыкли в борьбе за власть лишь к “разборкам” в собственном “узком кругу”. К тому же среди вождей давно не было единства, более того – иные из них находились в состоянии непримиримой конфронтации.
Одной из главных причин гибели партии стало ее безраздельное единовластие, монополия на истину. В отсутствии оппозиции, критического анализа проводимой политики
серьезные ошибки либо замалчивались, либо выдавались за достижения. Это порождало безответственность и, в конечном итоге, привело к профессиональному и нравственному вырождению высшего эшелона партийных руководителей, лишенных политической воли, не способных к решению партийно-государственных проблем. Отсюда – потеря авторитета в глазах рядовых коммунистов, всего народа.
Вырождению партийной элиты способствовал жесткий централизм, позволивший сосредоточить власть в бюрократическом партаппарате, в самых верхних его эшелонах (при фактически полном отчуждении рядовых коммунистов от принятия каких-либо решений и утвердившейся слепой исполнительской дисциплине). Демократические выборы руководства были подменены “аппаратными играми”, чиновничьим интриганством, принципом групповщины, кумовства, а в результате на вершине власти оказывались все менее одаренные и компетентные лидеры.
Важнейшей причиной поражения партии стал кризис ее идеологии. Углубляющийся разрыв между пропагандой и реальной жизнью привел к девальвации коммунистического идеала и социалистических ценностей, породил скептицизм, взаимное недоверие. Произошло постепенное размывание коммунистической идеологии, некогда непререкаемой духовной ценности общества, ее вытеснение.
Особую роль сыграла (на последнем этапе) жесткая борьба с партией самого ее генсека, когда, убедившись в “измене” партаппарата [c.538] и невозможности реформирования КПСС в политическую партию левых сил парламентского типа, он взял курс на ее ликвидацию, предав тем самым миллионы рядовых коммунистов.
Все это дало основание ряду политиков и политологов сделать вывод о беспрецедентном феномене всеобщего предательства: “верхушка” КПСС предала рядовых коммунистов и свои идеалы, рядовые коммунисты своей пассивностью и слепым инстинктом подчинения дисциплине, привычкой жить лишь указаниями сверху – предали партию, а все вместе – советскую власть, социально-экономическую систему и, что самое драматичное – страну, государство СССР.
Вряду причин гибели партии стоит медлительность и нерешительность, проявленные руководством КПСС в реформировании самой партии. Политбюро, ЦК, как говорится, слишком долго “запрягали”. И дело не столько в отсутствии единства руководства, сколько в недоверии массам рядовых партийцев. Хотя на заре “перестройки” Горбачев много говорил о необходимости подключить массы к преобразованиям, чтобы соединить в едином потоке инициативу “верхов” с широким движением “снизу”, на деле он боялся подлинной инициативы масс и мыслил этот процесс как управляемый, особенно внутри партии.
Витоге политбюро, ЦК КПСС постоянно запаздывали с реформаторскими шагами, не умели поддержать здравомыслящую часть партии, тех рядовых коммунистов, которые выступали с требованиями подлинной демократизации. Бесплодная “говорильня”, отсутствие ожидаемых практических шагов порождали апатию, равнодушие одних, переход в оппозицию других: партия раскалывалась, рассыпалась на множество фрагментов, по сути – исчезала.
Как отмечалось, КПСС представляла собой фактически государственную структуру, ее аппарат был управленческим аппаратом, пронизавшим все сферы общественной жизни. Возглвляя всю систему власти, объединяя ее в единое целое, он образовывал ее стержень на всех уровнях и во всех ответвлениях. И в первую очередь аппарат осуществлял
управление народным хозяйством, подменяя правительство, отраслевые министерства, хозяйственников-управленцев на всех уровнях, не неся при этом реальной ответственности. И когда Горбачев заговорил о недопустимости такой подмены, отводя партии исключительно идеологическую функцию, он наносил удар именно по “партиигосударству”, предопределяя тем самым “закат коммунистической диктатуры”.
Это настроило аппарат на отторжение реформ, ибо он не желал расставаться с реальной властью. В партаппарате идеологию никогда не любили, не хотели да и не умели ею заниматься. К тому же, как говорилось выше, она уже была дискредитирована. Лишаясь хозяйственной функции и не имея идеологии, партаппарат как бы зависал в вакууме и вступал в конфликт с реформаторством “команды Горбачева”.
Похоже, что государственнообразующую функцию партии и ее аппарата либо недооценивали, либо сознательно игнорировали политические силы, боровшиеся за власть на закате “перестройки”. Во всяком случае демократические лидеры России, устраняя КПСС в августе 1991 г., явно не до конца отдавали себе отчет в том, к каким [c.539] сокрушительным последствиям это приведет. Известный философ и социолог А.3иновьев, характеризуя сложившуюся в коммунистическом обществе систему власти, писал: “Если попробовать вытянуть” сеть власти из тела общества, то это можно сделать лишь вырвав из| тела куски его мяса и костей, что равносильно гибели общества как живого существа”. Именно такой “сетью власти” был аппарат в советском обществе и государстве.
Августовское поражение ГКЧП, за которым последовал демонтаж союзных органов власти, знаменовало смену общественно-политической системы. “Перестройка” привела к результатам, прямо противоположным официально декларированным целям: вместо реформирования партии – ее вытеснение с политической сцены и антиконституционный запрет, вместо совершенствования системы – ее слом, вместо обновления Союза – его полный распад.
6 ноября 1991 г. президент РСФСР Б.Ельцин подписал Указ о запрещении на территории республики коммунистической партии (акт, приуроченный к праздничной дате большевизма, по замыслу, должен] был символизировать завершение эпохи, связанной с его политическим господством). И хотя подобный запрет не соответствовал демократическому имиджу власти, азарт политического противостоянии перевесил все другие соображения.
Поставгустовский период был отмечен возникновением своего рода “коммунистической многопартийности”. На “руинах” исчезнувших КПСС и КП РСФСР возникло несколько партий коммунистической ориентации: Российская партия коммунистов (РПК), Союз| коммунистов (СК), Российская коммунистическая рабочая партия (РКРП) и Всесоюзная коммунистическая партия большевиков (ВКПБ).
Однако с преодолением поставгустовского шока лидеры “коммунистической многопартийности” поставили в повестку дня вопрос о воссоздании КПСС и КП РСФСР. Группа народных депутатов коммунистической ориентации внесла ходатайство в Конституционный суд о несоответствии указа Конституции. Демократами было внесено встречное ходатайство – о неконституционности самой КПСС.
Длительный процесс в Конституционном суде завершился к декабрю 1992 г. компромиссным, но в целом благоприятным для коммунистов вердиктом. Ноябрьский указ президента был признан неконституционным применительно к первичным организациям КП РСФСР, образованным по территориальному принципу, поскольку эти организации
имели общественный характер и не подменяли государственные структуры. Таким образом, территориальным первичкам было разрешено существовать и даже вновь оформиться в партию. КП РСФСР вышла из “подполья” (подробнее об этом см. в главе XXVIII). [c.540]
ЧАСТЬ IV СОВРЕМЕННАЯ МНОГОПАРТИЙНОСТЬ
Глава XXVII
ФЕНОМЕН МНОГОПАРТИЙНОСТИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Феномен многопартийности современной России напоминает эффект прорвавшейся плотины: много грохота и шума, поднявшиеся вверх брызги переливаются всеми цветами политического и эмоционального спектра. Но падает ли этот бурлящий поток на колесо общественного прогресса, заставляет ли его вращаться? Этот вопрос остается во многом неясным для самих политиков, политологов, а также для обыкновенных людей, нынешних и потенциальных сторонников тех или иных партий.
Выявить и просчитать эффективность функционирования института многопартийности – задача сложная, многоаспектная. Она включает в себя и такой момент: в какой мере существующим партиям – оптом и в розницу – удалось вписаться в подспудно действующую логику исторического процесса, в сложившиеся в современном российском обществе реалии? Ответ на подобный вопрос неизбежно требует предварительного прояснения, насколько политические партии и движения способны сегодня оценить прошлое и настоящее, а также сформулировать видение будущего страны, оказавшейся на переломе эпох и судеб целых поколений россиян? Без этой мировоззренческой самоориентации и ориентации своих сторонников ни одна политическая партия не вправе рассчитывать на удачную политическую судьбу.
Общее число регистрируемых и так или иначе проявляющих себя партий и движений в стране постоянно растет. Из зарегистрированных в Министерстве юстиции РФ политических организаций насчитывается 95 партий общероссийского уровня и 155 общественно-политических объединений. Ограничимся тем, что будем обращаться к программным документам и предвыборным платформам 1993 и 1995 гг. лишь самых крупных из них.
В рамках широчайшего политического спектра – от монархизма До ультрарадикального анархизма – целесообразно найти и прочертить осевую линию, обозначающую “центр”. Центризма в политологическом смысле в современной России пока не существует, ибо нет его социальной базы в лице количественно и социально оформившегося среднего класса. Названная же осевая линия призвана обозначить некий (в целом условный) водораздел между сторонниками стабилизации, “увековечения” (вспомним известную фразу В.Черномырдина: “Мы надолго, мы... навсегда”) ныне сложившейся социальноэкономической и политической ситуации переходного типа и [c.543] оппонентами, критиками этой ситуации, провозглашающими свою решимость более или менее радикально ее изменить.
Если руководствоваться предложенным выше критерием, то в непосредственной близости к такой оси и параллельно ей располагается политическая линия общественного объединения “Яблоко” с его умеренно-либеральной ориентацией (сочетание рыночных механизмов с регулирующей ролью государства и обширными социальными
программами) и с провозглашаемым статусом “демократической оппозиции” по отношению к президенту и федеральному правительству.
Положение “Яблока” в центре политического спектра не исключает того, что “крылья” по обе стороны данной разделительной линии явно асимметричны. Это значит, что расстояние от нее до бастиона “справа” (“Наш дом – Россия”) меньше, чем до влиятельных партий “левого” крыла (КПРФ, не говоря уже о более радикальной Российской коммунистической рабочей партии).
Чем можно объяснить такую асимметрию?
Во-первых, не исчерпавшей себя тенденцией к сдвигу общественных настроений “влево” с постепенной их радикализацией, что заставляет партию Г.Явлинского не одновекторно, зигзагообразно, но дрейфовать “вправо”, ибо изначально и перманентно Б.Ельцин для нее ближе Г.Зюганова.
Во-вторых, интересы завоевания электората по обе стороны разделительной линии наталкиваются на то, что сегодня у “Яблока” больше шансов привлечь на свою сторону тех потенциальных избирателей, которые раньше голосовали за партии проправительственного толка, чем отобрать электорат антиправительственного, прокоммунистического и патриотического крыла. Отсюда осторожность, а порой и размытость некоторых оценок и формулировок программных документов умеренных либералов в плане прояснения их позиций и оценок прошлого и настоящего в развитии страны, а также прогнозов на будущее.
Тем не менее оценки нашего прошлого, советской общественной системы и причин ее краха в программных документах общественного объединения “Яблоко” выглядят наиболее сбалансированными. В его политической платформе, принятой за основу II съездом в сентябре 1995 г., этим вопросам уделяется самое пристальное внимание. Серьезный анализ с умеренно-либеральных позиций планово-директивной советской экономики содержит минимум той идеологической заданности и политической пристрастности, которой изобилуют программные документы и особенно предвыборные платформы большинства партий и движений “правее” “Яблока”. Показателен в этом отношении тезис о том, что распада СССР можно было избежать и уж во всяком случае смягчить его последствия. Этот тезис распространяется и на экономическую систему в целом, у которой были шансы на преодоление кризисных явлений без ее слома. Цели и задачи “перестройки” оцениваются как “движение в безусловно правильном направлении”, хотя оно и выявило “изначальную упрощенность и непродуманность концепции реформ”. Главную ответственность за распад СССР объединение “Яблоко” возлагает на союзное руководство, которое “почти в полном составе (кроме Президента [c.544] СССР) скомпрометировало себя”, а также на российское руководство ибо “во многом под давлением России произошел отказ от разработанного и готового к подписанию Союзного Договора”.
По мере движения “вправо” от объединения “Яблоко” оценки прежней социальноэкономической системы в стране ужесточаются, доля их идеологической ориентированности растет, а концепция безальтернативности разрушения этой системы и демонтажа СССР приобретает все более четкие формы. В “Пояснениях к программе партии "Демократический выбор России"” (председатель – Е.Гайдар) утверждается, что в советский период централизованное государство “поставило страну на грань катастрофы и обнаружило полную неспособность к самосовершенствованию”.