pol_partii
.pdfархивных крыс, не понимает, что партии и их лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не по их декларациям?” Но ведь историк и деятельность партии может исследовать, лишь обращаясь к источникам, то есть к тем же “бумажным документам”. Следствием этого было резкое сокращение доступа историков в архивы, еще более урезанное, когда в 1938 г. государственные архивы были переданы НКВД, поставлены под контроль Берии и его аппарата.
И наконец, в-третьих, это обвинение большевистских (подчеркнуто Сталиным. – Авт.) историков, брошенное в конце письма среди них – Ем. Ярославскому в том, что и они “не свободны ошибок, льющих воду на мельницу” троцкистских фальсификаторов [c.446] истории. Результатом этого явились начавшиеся “проработки” историков, в ходе которых на них возводились политические обвинения, предъявлялись требования о признании любых инкриминированных им “ошибок”. Вслед за проработками и политической дискредитацией историков последовали репрессии. Были в разное время арестованы и погибли А.С.Бубнов, В.Г.Кнорин, В.И.Невский, Н.Н.Попов, В.Г.Сорин и многие др.
В 1935 г. появился грубо сфальсифицированный “труд” Берии (который не был его автором) “К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье”. В нем была сформулирована ложная концепция “двух вождей партии и революции”, содержавшая утверждение о равновеликом вкладе Ленина и Сталина в дело создания партии, в разработку идейных, организационных и теоретических основ большевизма, в подготовку и победу октябрьской революции.
Однако окончательно задача превращении истории партии в инструмент утверждения идеологии сталинизма была решена в 1938 г., когда вышел “Краткий курс истории ВКП(б)”, в редактировании и частично написании которого Сталин принял личное участие. Этот учебник, насквозь фальсифицировавший историю партии, проникнутый идеей о ее непогрешимости, воспевавший Сталина как второго Ленина, творца и руководителя партии, организатора строительства социализма в СССР, названный в момент выхода в свет “энциклопедией марксизма-ленинизма”, на деле явился энциклопедией идеологии сталинизма. Не случайно в постановлении ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г. “О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП(б)”” утверждалось, что этот учебник представляет собой “официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование основных вопросов истории ВКП(б) и марксизмаленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований”. Таким образом, “Краткий курс” был канонизирован, каждая его строка была превращена в священную догму, никакие исправления или даже уточнения в нем не допускались. Мало того, этот учебник по истории партии стал также эталоном для всей советской исторической науки, особенно по истории XX века.
Вместе с тем под влиянием указаний Сталина, Кирова и Жданова и постановлений ЦК ВКП(б) о преподавании истории (1934–1936 гг.) [Содержание этих документов отражало крутой поворот идеологии сталинизма от интернационал-большевизма к государственническому патриотизму, советскому национал-большевизму. Здесь-то и потребовалось изучение истории, воспитание молодежи на примере “наших великих предков”. - Авт.] в исторической науке все больше укоренялись догматизм и начетничество. Процесс развития исторической науки явно затормозился. В обстановке постоянного диктата “сверху” историки не могли проявить самостоятельность, ждали прямых указаний партийного руководства. Под влиянием политической конъюнктуры многие исторические оценки неоднократно менялись. Авторитаризм Сталина оставил тяжелое наследие российской исторической науке.
Столь же бесцеремонно вторгся Сталин и в область политэкономии и конкретных экономических дисциплин. Выступая в декабре [с.447] 1929 г. на конференции аграрниковмарксистов, он заявил о себе как о ведущем теоретике марксистско-ленинской политической экономии и, как обычно, внес в нее “огромный вклад”. Сталин поведал, что “мы начинаем хромать... в области теоретической разработки вопросов нашей экономики” и что “без непримиримой борьбы с буржуазными теориями на базе марксистсколенинской теории невозможно добиться победы над классовым врагом”. Он призвал экономистов-аграрников к разработке “проблем экономики переходной периода в их новой постановке на нынешнем этапе развития”. В результате в советской экономике наступил длительный период господства волевых, волюнтаристских, командно-административных методов управления. Одновременно в советской экономической науке прочно заняла место концепция безусловного “превосходства” социалистической экономики над экономикой капиталистического мира.
С 1936 по 1941 гг. с участием Сталина и под его руководством и контролем шла работа над учебником политэкономии.
Четвертый вариант учебника, куда были “внесены все исправления, сделанные тов. Сталиным”, был подготовлен незадолго до начала войны с гитлеровской Германией. Учебник не был опубликован. Вновь к вопросам политэкономии Сталин вернулся лишь через десять лет, когда в 1952 г. появился его труд “Экономические проблемы социализма в СССР”, о котором будет сказано ниже.
Такой же “классовый подход” широко использовался в деле партийного руководства культурой, в том числе литературой и искусством.
Отвечая в феврале 1929 г. на вопрос драматурга Билль-Белоцерковского о целесообразности применения к деятелям культуры понятий “правые” и “левые”, Сталин писал: “Я считаю неправильной самую постановку вопроса о “правых” и “левых” в художественной литературе (а значит и в театре). Понятие “правое” и “левое” в настоящее время в нашей стране есть понятие партийное, собственно – внутрипартийное... Вернее всего было бы оперировать в художественной литературе понятиями классового порядка или даже понятиями “советское”, “антисоветское”, “революционное”, “контрреволюциионное” и т.д.”.
Такая резкая постановка вопроса вполне соответствовала марксистским представлениям о партийности литературы и искусства. Еще в 1925 г. ЦК РКП(б) в резолюции “О политике партии в области художественной литературы” (автор ее – Н.И.Бухарин) было записано, что “в классовом обществе нет и не может быть нейтрального искусства, что предполагает, в целях создания высокоидейной и высокохудожественной литературы для широких масс, формирование идейного единства творческих сил писателей на базе пролетарской идеологии”. В резолюции неоднократно подчеркивалась необходимость партийного руководства развитием литературы.
Однако во второй половине 20-х годов партия лишь подбиралась к глобальному контролю за развитием искусства, к полному подчинению его “партийной линии”. Это было осуществлено в начале 30-х годов и связано с созданием так называемых “творческих союзов” деятелей литературы и искусства. [c.448]
В апреле 1932 г. ЦК ВКП(б) принял постановление “О перестройке литературнохудожественных организаций”, в котором говорилось: “…Объединить всех писателей, поддерживающих платформу советской власти и стремящихся участвовать в
социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей с коммунистической и фракцией в нем. Произвести аналогичное изменение по линии других видов искусства”.
На этой основе были созданы союзы писателей, художников, композиторов, архитекторов, поставившие их под строгий контроль партии. С этого времени принадлежность к соответствующему союзу стала, с одной стороны, критерием лояльности деятеля искусств советской власти, с другой – условием его материальной обеспеченности. Исключение из союза вело не только к утрате определенных привилегий (пользование домами творчества, мастерскими, получение авансов во время длительной работы над тем или иным произведением и т.д.), но и к полному отрыву от потребителей искусства (прекращение издания и переиздания произведений, участия в выставках и т.д.).
С момента образования творческих союзов ЦК ВКП(б) установил над ними жесткий контроль. В практику художественного творчества насильственно внедрялся метод социалистического реализма, официально объявленный единственным идеологически и политически выдержанным методом художественного познания мира. Применение этого “метода” должно было превратить деятелей литературы и искусства в певцов строящегося социалистического общества, в апологетов советской действительности и “светлого будущего”, в мастеров изображения “коллективной личности” и противников “психологического копания” в душах людей. Организация “инженеров человеческих душ”, как называл писателей Сталин, не имела даже элементарного демократического права – самостоятельно избирать руководство своего союза. Это в равной мере относится и к другим творческим союзам, которые также возглавляли люди, назначенные сверху, ЦК ВКП(б). Такой “порядок” сохранялся до середины 80-х годов.
Наивно было бы думать, что руководители творческих организаций решали что-то самостоятельно. В предсмертном письме А.Фадеева, долгие годы руководившего союзом писателей, в частности, говорилось: “Не вижу возможности дольше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть исправлено. Лучшие кадры литературы
– в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря попустительству властвующих... Литература – эта святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа… Нас после смерти Ленина низвели на положение мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли это – “партийностью””. Осознание этого кончилось для Фадеева трагически: в 1956 г. он покончил жизнь самоубийством.
В этой обстановке не объективная оценка произведений искусства специалистами, а субъективное отношение к ним самого Сталина и [c.449] его присных, определяла их судьбу. Произведения, понравившиеся Сталину, выдвигались на Сталинскую премию (часто по его собственному предложению), авторы же сочинений, не соответствовавших его вкусу, подвергались гонениям.
Расправляясь с одними писателями (И.Мандельштам, И.Бабель многие др.), Сталин ограждал некоторых других от репрессий, лишая однако, возможности печатать свои произведения (А.Платонов, М.Цветаева, М.Булгаков, А.Ахматова, М.Зощенко, Б.Пастернак). Третьих он активно поддерживал (В.Василевская, К.Симонов И.Эренбург, А.Корнейчук), четвертых выдвигал на административные посты в Союзе писателей (А.Фадеев, Н.Тихонов, тот же К.Симонов) пятых, как, например, В.Маяковского, официально канонизировал. Расставляя писателей по ступеням некоей “табели о рангах”,
он интегрировал их в командно-административную систему, элементами которой становился сам Союз писателей, как и другие творческие союзы.
Наряду с литературой партийное руководство уделяло большое внимание искусству кино. Еще в 1932 г. ЦК ВКП(б) принял постановление “О советской кинематографии”, в котором было намечено реорганизовать кинопромышленность, укрепить ее техническую базу, повысить качество кинопродукции, обеспечить и в этой области искусства торжество соцреализма. “Кино, – говорилось в постановлении, – должно в высоких образцах искусства отобразить героическую борьбу за социализм и героев этой социалистической борьбы и стройки, исторический путь пролетариата, его партии и профсоюзов, жизнь и быт рабочих, историю гражданской войны; оно должно служить целям мобилизации трудящихся на укрепление обороноспособности СССР”. Позднее (1940) было принято решение, что “сценарии фильмов на наиболее важные темы должны утверждаться управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).
Сталин лично, особенно когда это касалось исторической тематики, давал указания сценаристам и режиссерам (Чиаурели, Довженко, Эйзенштейну) не только о темах, но и о направлении их разработки, о трактовке персонажей будущего фильма. Широко известны указания, которые давал Сталин Эйзенштейну о трактовке исторической роли Ивана Грозного – борца против боярского своеволия и объединителя Руси вокруг Москвы. Для Сталина Иван IV был положительным персонажем, “государственником”, которого он полностью оправдывал, включая жестокие антибоярские действия опричнины.
Большое внимание в идеологическом воспитании народа отводилось в сталинские времена музыке. Однако и ее развитие подчинялось политическим задачам и регламентировалось эстетическими вкусами партийного руководства. Так, например, последнее категорически не приняло новаторство Д.Д.Шостаковича, особенно его оперу “Катерина Измайлова” (“Леди Макбет Мценского уезда”). Опубликованная в январе 1936 г. в “Правде” статья “Сумбур вместо музыки”, появившаяся, по словам Жданова, по указанию ЦК и отражавшая его точку зрения, дала резко отрицательную оценку опере. “Слушателей, – говорилось в статье, – с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков... Эта музыка, умышленно [c.450] сделанная “шиворот-навыворот”, – так чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с ““фоническими звучаниями, с простой общедоступной музыкальной речью”. Вскоре, в феврале того же года “Правда” опубликовала еще одну статью против Шостаковича – “Балетная фальшь” (о музыке балета “Светлый ручей”). В ней композитор был объявлен формалистом, а формализм назван “вреднейшим антинародным явлением в советском искусстве”. Результатом появления этих статей стали опала Шостаковича и сокрушительная “дискуссия” о формализме во всех учреждениях культуры.
Не остался без внимания и театр. Заодно с Шостаковичем в формализме был обвинен и режиссер-новатор В.Э.Мейерхольд. “...Левацкое искусство, – писала та же “Правда”, – вообще отрицает в театре простоту, реализм, понятность образа, естественное звучание слова. Это – перенесение в оперу, в музыку наиболее отрицательных черт “мейерхольдовщины” в умноженном виде”. В декабре 1937 г. статьей “Чужой театр” “Правда” ударила уже по самому Мейерхольду. В ней говорилось: “Театр им. Мейерхольда в течение всего своего существования не мог освободиться от чуждых советскому искусству, насквозь буржуазных формалистических позиций”. Театр Мейерхольда – закрыт, его основатель и главный режиссер был арестован и репрессирован. В 1940 г. Мейерхольд после страшных пыток погиб, а его имя на целых двадцать лет было вычеркнуто из истории русского и советского театра.
В 1936–1937 гг. в процессе борьбы с формализмом в театральном искусстве были закрыты Второй Художественный театр, театры Дикого, Охлопкова, Завадского и некоторые др. Репертуар оставшихся был предельно сужен и подчинен жесткому партийному контролю. Среди подвергнувшихся репрессиям драматургов оказались Е.Шварц, создавший сказкупамфлет “Дракон” о мерзости диктатуры, Н.Эрдман, автор запрещенной сатирической пьесы “Самоубийца” и др. Лишился возможности работать М.Булгаков, его пьесы “Последние дни” (“Пушкин”), “Кабала святош” (“Мольер”) не были приняты к постановке: автора принуждали вносить неприемлемые для него поправки в текст уже законченных произведений. “Миша смотрит на свое положение безнадежно, – записала жена М.Булгакова в дневнике 7 апреля 1937 г. – Его задавили, его хотят заставить писать так, как он не будет писать”.
Многие писатели, художники, композиторы “вписались” в Систему, верно ей служили, получая за это премии и награды. Но самые талантливые неизбежно вступали в столкновение с режимом, предопределяя тем самым свою драматическую, а то и трагическую судьбу. [c.451]
Массовые репрессии в конце 20-х–30-х годов
Отсутствие реальной оппозиции коммунистической партии и Несшейся с ней советской власти в лице каких-либо других политических партий (давно уже уничтоженных), казалось бы, должно было смягчить внутреннюю обстановку в стране и способствовать [c.451] установлению гражданского мира. Однако это не соответствовало и интересам, ни менталитету сталинской верхушки. Наоборот, усиление напряженности, поиск нескончаемого числа “врагов” и расправа с ними, нагнетание ненависти к ним и страх быть отнесенными разряду “врагов народа” в сознании всех слоев общества служили инструментом укрепления власти Сталина и созданного им бюрократического командноадминистративного аппарата. Сам факт наличия “врагов народа” позволял списывать на их якобы подрывную работу многие нерешенные проблемы, неизбежные в ходе осуществления авантюристической политики трудности и просчеты: товарный дефицит, падение жизненного уровня народа и т.д. И если в действительности врагов не было, их надо было выдумать. Сталин еще в 20-е годы выдвинул тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г. он дал этому тезису развернутое толкование. В докладе “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников” Сталин заявил: “Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным.
Это – не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью.
Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обреченных... Необходимо помнить все это и быть начеку”.
Поэтому уже с конца 20-х годов один за другим проводятся фальсифицированные судебные процессы, в ходе которых ни в чем не повинные люди обвиняются в каких-то
диких преступлениях, которых они никогда не совершали, их вынуждают к самооговорам, признанию участия в саботаже, диверсионной и шпионской деятельности, в создании антисоветских организаций, имеющих целью свержение советской власти.
Первый крупный процесс над “вредителями в промышленности” (1928 г.), названный “Шахтинским делом”, в котором в качестве подсудимых были привлечены 50 советских горных инженеров и трое немецких специалистов, работавших на шахтах Донбасса, закончился пятью смертными приговорами. Сразу же после него было арестовано и осуждено не менее двух тысяч специалистов из числа старой интеллигенции.
Вначале 1930 г. был организован “Академический процесс”, по которому в качестве обвиняемых проходили 115 работников Академии наук СССР, в том числе академики С.Ф.Платонов, Н.ПЛихачев, Е.В.Тарле, М.К.Любавский и др. Их обвинили в участии в контрреволюционной организации “Всенародный союз борьбы за возрождение [c.452] свободной России”, а С.Ф.Платонова – еще и в претензии на роль премьер-министра “будущего правительства”. Приговоры по этому “делу” были сравнительно мягкими (5 лет ссылки), возможно, силу полной фантастичности обвинений.
Втом же 1930 г. был инсценирован еще один процесс над представителями старой технической интеллигенции (процесс промпартии), а также как отмечалось, над экономистами (A.B.Чаянов, Н.Д.Кондратьев и др.), обвиненными в создании контрреволюционной “трудовой крестьянской партии”, и ряд др. В 1933 г. слушалось дело “о вредительстве на электрических станциях СССР”. Все подсудимые по этим процессам обвинялись во вредительстве и саботаже, многие были расстреляны.
После убийства в Ленинграде С.М.Кирова (декабрь 1934 г.), в котором некоторые современные российские и зарубежные историки видели конкурента Сталина и претендента на роль руководителя партии, но который, кажется, сам никогда не помышлял об этом, в стране были введены чрезвычайные меры борьбы против “классовых врагов”. Было предусмотрено сокращение срока следствия по делам государственной важности до десяти дней, и их разрешалось рассматривать в отсутствие обвиняемых; вынесенные по ним смертные приговоры обжалованию и пересмотру не подлежали и исполнялись немедленно. Самые широкие полномочия предоставлялись внесудебным органам (“тройкам”, “пятеркам”), на местах они имели право проводить аресты и принимать административные решения о наказании обвиняемых вплоть до смертной казни. По Москве, Ленинграду и ряду других крупных городов прошла волна репрессий, затронувшая политически нейтральные остатки бывшей аристократии, буржуазии, духовенства, мелкой буржуазии и других “чуждых элементов”. Все они, если им не инкриминировалось каких-либо преступлений, подвергались ссылке на длительные сроки в отдаленные от центра районы СССР.
Выстрел в Кирова побудил Сталина расправиться не только с бывшими руководителями оппозиции (о них речь дальше), но и с десятками тысяч коммунистов, на которых пало малейшее подозрение в инакомыслии. В архиве Комитета партийного контроля при ЦК КПСС имеется 11 томов списков на массовые расстрелы коммунистов. Эти списки органы НКВД давали на подпись Сталину, Молотову, Кагановичу и другим членам высшего руководства. По таким спискам с февраля 1934 г. по сентябрь 1938 г. 38.848 коммунистов были расстреляны и 5449 – заключены в тюрьмы и лагеря. Согласно подписанным Сталиным, Молотовым и Кагановичем приказам были репрессированы коммунистыполитэмигранты, жены “врагов народа” и их дети старше 15 лет. В соответствии с одним из таких многочисленных приказов от 30 июля 1937 г. был установлен распределенный по всем республикам, краям и областям страны “лимит” на 258.950 человек, подлежавших
осуждению по первой (расстрел) и второй (десять лет лагерей) категориям. При этом в ЦК ВКП(б) поступали письма от местного партийного руководства с просьбой об увеличении “лимита” по их регионам, на которые следовали положительные ответы. По имеющимся неполным данным, в 1937 г. были арестованы [c.453] 4 млн. 700 тыс. человек, из которых 680 тыс. были расстреляны. Заключенные в лагерях ГУЛАГа десятками тысяч умирали от непосильного труда, болезней, нечеловеческих условий существования
Вскоре после убийства С.М.Кирова сталинским руководством были организованы и проведены политические процессы против бывших “оппозиционеров” – троцкистов и зиновьевцев, в ходе которых обвиняемым инкриминировалось участие в подготовке покушения не только на Кирова, но и на Сталина, а также в антисоветской деятельности и создании подпольных антипартийных групп. Эти процессы – по делам “Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы” (декабрь 1934 г.) и “Московского центра” (январь 1935 г.) – проводились с грубым нарушением процессуальных норм (например, обвиняемым по первому из названных дел приговор был вынесен не судом, а особым совещанием НКВД), с применением физического и морального давления на подсудимых, но закончились относительно “мягкими” приговорами – от пяти до десяти лет тюремного заключения или ссылки. Однако для многих осужденных по данным процессам лиц все это оказалось лишь прелюдией к дальнейшим преследованиям, закончившимся расстрелом в 1936 г. и последующих.
В первой половине 1936 г. было сфабриковано “дело” о так называемом “антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре”, по которому были привлечены 16 человек, активных в прошлом участников троцкистской и зиновьевской оппозиций, за что их уже исключали из партии, арестовывали и содержали в тюрьмах и ссылках. В августе 1936 г. это дело вновь рассматривалось военной коллегией Верховного суда СССР. Все обвиняемые, в том числе Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, Г.Е.Евдокимов, И.П.Бакаев и другие, под давлением следствия признали себя виновными в антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, в причастности к убийству Кирова и подготовке террористических актов против Сталина, Кагановича, Молотова, Орджоникидзе, Жданова и других руководителей партии. В результате все они были приговорены к расстрелу, и 25 августа приговор был приведен в исполнение. Обвинительное заключение по этому “делу” было подготовлено генеральным прокурором
СССР А-Я.Вышинским задолго до начала судебного заседания, несколько раз просмотрено и отредактировано Сталиным, который дополнительно ввел в процесс несколько новых обвиняемых, усугубил характер обвинения и предопределил приговор для всех подсудимых.
Но и этого оказалось недостаточно “любителю острых блюд” Сталину. 25 сентября 1936 г. Сталин и Жданов, отдыхавшие в Сочи, направили телеграмму Кагановичу, Молотову и другим членам политбюро ЦК ВКП(б) о “необходимости” укрепления руководства карательных органов и усиления репрессий против “врагов народа”. В ней говорилось: “… Считаем абсолютно необходимым и срочным назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода (бывший руководитель НКВД. – Авт.) явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники [c.454] большинство областных представителей Наркомвнудела...” На следующий день Н.И.Ежов был назначен наркомом внутренних дел СССР, оставаясь в то же время на посту секретаря ЦК и председателя КПК ВКП(б). В жестких “ежовых рукавицах” машина репрессий заработала на максимальной скорости.
Уже в январе 1937 г. состоялся очередной “открытый” судебный процесс по делу “параллельного антисоветского троцкистского центра” по которому проходили в качестве обвиняемых 17 крупных партийных и хозяйственных работников, из них 6 с дооктябрьским партийным стажем, в прошлом – члены ЦК и ЦКК, в том числе кандидат в члены политбюро (в 1924–1925 гг.) Г.Я.Сокольников. Они были заочно исключены из партии. Большинство из них в 20-е годы участвовали в троцкистской оппозиции, но затем полностью с ней порвали. Несмотря на это, они обвинялись в создании подпольного террористического троцкистского центра, во вредительстве, шпионаже и подготовке покушений на Сталина и его соратников. Все эти обвинения основывались на самооговорах и показаниях, выбитых из них под пытками следователями НКВД. Никаких объективных доказательств виновности подсудимых суду предъявлено не было, “дело” было целиком сфальсифицировано. При подготовке процесса Сталин лично просматривал и корректировал обвинительное заключение и приговор, давал указания о направлении следствия и способах воздействия на обвиняемых. В результате 13 обвиняемых, в том числе ГЛ.Пятаков, Л.П.Серебряков, Н.И.Муралов, Я.Н.Дробнис и другие, были приговорены к расстрелу, четверо – к тюремному заключению. Однако двое из последних в 1939 г. были убиты в тюрьме, двое других расстреляны в 1941 г. по дополнительному заочному приговору.
Таким образом, с “троцкистско-зиновьевской оппозицией” было покончено. Параллельно этому процессу по всей территории страны происходили массовое выявление, разоблачение и репрессирование бывших троцкистов, в том числе находившихся в тюрьмах и лагерях.
В марте 1938 г. был инсценирован еще один “открытый процесс” – по “делу” об “антисоветском правотроцкистском блоке”. Обвиняемыми по нему проходили Н.Н.Бухарин, А.Н.Рыков, А.П.Розенгольц, М.А.Чернов, Х.Г.Раковский и другие деятели партии и государства, а также группа врачей и бывший руководитель Наркомвнудела Ягода. Всем им вменялись в вину стремление к осуществлению государственного переворота и свержению советской власти, двурушничество, шпионаж, вредительство, наконец, подготовка террористических актов против Сталина и других деятелей партии. Врачей же Обвиняли в “убийстве” Горького, его сына Пешкова, Куйбышева, Менжинского, смерть которых наступила на самом деле в результате серьезных заболеваний.
Сталин непосредственно участвовал в подготовке и этого процесса, в том числе в шельмовании Бухарина и Рыкова на пленуме ЦК ВКП(б) в феврале 1937 г., принявшем решение об исключении их из ЦК и из партии, а также о передаче их дела в НКВД. Несмотря на то, что пленум постановил не предавать Бухарина и Рыкова суду, они в тот же день были арестованы. Позднее Сталин участвовал в их [c.455] допросах на очных ставках, требуя от них признания в инкриминируемых им преступлениях.
По окончании процесса 18 обвиняемых, в том числе Бухарин Рыков, Розенгольц, Чернов и другие, были приговорены к расстрел” Приговор немедленно привели в исполнение. Троих осужденных приговорили к тюремному заключению. Один из них – Раковский (ему дали 20 лет тюрьмы) был, однако, расстрелян в 1941 г. по заочному приговору без дополнительного расследования.
Но “открытые” процессы были лишь вершиной айсберга репрессий. Одновременно с ними происходила массовая негласная чистка партийного и советского аппарата в центре и на местах. Без суда были уничтожены члены политбюро ЦК ВКП(б) Чубарь, Эйхе, Рудзутак, Постышев. 98 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК были арестованы и почти все расстреляны. Из 1966 делегатов XVII съезда партии 1108 были репрессированы. Почти
полностью были заменены партийное и советское руководство союзных и автономных республик, краев и областей, руководящий состав многих наркоматов, дипломатического корпуса, крупных предприятий и т.д.
Сильнейший удар был нанесен по кадрам Красной Армии. Аресты военных начались еще
в1936 г. Из арестованных выколачивали признания не только о собственной “преступной” деятельности, но и показания на других, в том числе высших должностных чинов Армии, особенно на заместителя наркома обороны маршала М.Н.Тухачевского. Все эти материалы передавались Сталину, который сам участвовал в допросах некоторых арестованных военных. В конце мая 1937 г. были арестованы Тухачевский и другие видные военные работники, которым были предъявлены обвинения в военном заговоре, подготовке военного переворота, вредительстве, шпионаже, ослаблении боевой мощи Красной Армии. 11 июня специальное военное присутствие Верховного суда СССР (в состав которого были включены некоторые высшие военачальники, также вскоре расстрелянные)
втечение нескольких часов провело единственное заседание и вынесло смертный приговор всем восьми обвиняемым: М.Н.Тухачевскому, И.Э.Якиру, А.И.Корку, И.П.Уборевичу, Р.П.Эйдеману, Б.М.Фельдману, В.М.Примакову и В.К.Путне. 12 июня они были расстреляны.
Вслед за этим развернулись массовые аресты военных. За последующие два года репрессиям подверглись более 40 тыс. командиров и политработников, в том числе 11 заместителей наркома обороны, 75 из 80 членов Высшего военного совета, двое (Егоров и Блюхер) из четырех оставшихся к тому времени маршалов, 14 из 16 генералов армии, 90% корпусных командиров. Результатом этого были деморализация командного состава армии, падение воинской дисциплины, утрата боевого опыта, о чем свидетельствовали ход “зимней войны” 1939–1940 гг. против Финляндии и начальный период Отечественной войны 1941–1945 годов.
Пытаясь снять с себя ответственность за массовые репрессии, сталинское руководство партии в начале 1938 г. приняло на пленуме ЦК ВКП(б) постановление “Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении [c.456] к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков”. В постановлении вина за “недостатки” была возложена на республиканские и областные партийные организации, но это отнюдь не означало прекращения репрессий. Теперь они были направлены против доносчиков, создававших атмосферу недоверия в партии, и против сотрудников карательных органов, допустивших немало “ошибок”. Одной из жертв новой кампании стал “сталинский нарком” Ежов, снятый с поста наркомвнудела “по собственному желанию”, – он был ликвидирован без суда и следствия в начале 1939 г. Его преемником на должности руководителя НКВД стал Л.П.Берия – креатура Сталина. Была сделана видимость исправления допущенных “ошибок”: пересмотрено небольшое количество дел, осужденных по которым освободили, в армию возвратилась часть репрессированных офицеров и т.д.
Однако главные цели репрессий были достигнуты. Была почти поголовно уничтожена ненадежная, с точки зрения Сталина, часть партии – “ленинская гвардия”. Был “снят” и ликвидирован тот слой номенклатуры, который сложился и выдвинулся в 20–30-е годы и оказался “отработанным” и негодным в новых условиях. Пришедшее ему на смену новое поколение аппаратчиков, замаранное кровью своих предшественников, должно было стать более послушным и готовым на все. В обществе была создана атмосфера страха перед насилием, обстановка пресмыкательства перед Сталиным и славословия ему. В стране и партии сложилось внешнее единомыслие, воцарились конформизм, готовность принимать на веру и поддерживать любые установки и лозунги партии. Об этом, в частности,
свидетельствовал и рост партийных рядов: в 1938 г. в партию вступило более чем 500 тыс. человек.
Это не значит, однако, что в стране не осталось смелых и самостоятельно мыслящих людей. Они были во всех слоях общества, но выявлять свои взгляды в условиях жесткого полицейского контроля и политической цензуры было абсолютно невозможно, такие люди всегда “ходили по лезвию бритвы”. [c.457]
Итоги деятельности ВКП(б) в 30-е годы
Сталин еще в 20-е годы выдвинул идею о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Это прямо противоречило ленинским взглядам о том, что в советской России, в силу ее экономической и культурной отсталости, построение социализма зависит от поддержки и помощи победившего пролетариата “бредовых капиталистических стран, то есть от победы мировой пролетарской революции. Именно поэтому большевики так упорно ждали и всемерно поддерживали и даже подталкивали всемирный революционный процесс. Не случайно троцкисты и другие “оппозиционеры”, опираясь на теорию “перманентной революции” Троцкого, обвиняли Сталина в национальной ограниченности. Однако мировая революция не состоялась, и Сталин от нее решительно отмежевался. В 1936 г. в беседе с американским журналистом Роем Говардом он [c.457] заявил, что у Советского Союза “планов и намерений” осуществить мировую революцию “никогда не было”. Затем последовал следащий диалог:
“Говард: Мне кажется, мистер Сталин, что во всем мире в течение долгого времени создавалось другое впечатление.
Сталин: Это я считаю плодом недоразумения.
Говард: Трагическим недоразумением?
Сталин: Нет, комическим. Или, пожалуй, трагикомическим”.
Это означало решительный разрыв Сталина с интернационал-большевизмом и переход на позиции национал-большевизма с его имперскими амбициями и национальнопатриотическим, государственническим менталитетом. Марксова (разделявшаяся и Лениным) идея отмирания государства при социализме была заменена идеей укрепления социалистического государства и его сохранения даже в условиях коммунизма при наличии капиталистического окружения.
Именно в это время, в 1936 г., Сталин заявил о завершении переходного периода и построении в СССР в основном социалистического общества. Выступая 25 ноября 1936 г. на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде советов, он сказал: “Наше советское общество добилось того, что оно уже осуществило в основном социализм, создало социалистический строй, т.е. осуществило то, что у марксистов называется иначе первой или низшей фазой коммунизма. Значит, у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм”. Он обосновывал это ликвидацией в СССР частной собственности и капиталистической эксплуатации, эксплуататорских классов и изменением классовой структуры советского общества, состоящего теперь из “освобожденного от эксплуатации рабочего класса”, “освобожденного от эксплуатации колхозного крестьянства” и “новой, трудовой интеллигенции”, а также братским сотрудничеством народов в системе единого союзного государства, “прочности которого могло бы позавидовать любое национальное государство в любой части света”.