Верования китая

Одним из основных образов древнекитайской мифологии, находящих выражение в ритуале, является традиционное мифологическое отношение Хаос – Космос. Хаос выступает как символ открытого пространства, обеспечивающий принципиальное отсутствие центра в культурном континууме.

Хаос изначален и бескачественен: «Было небытие. Смотришь – не видишь его формы, слушаешь – не слышишь его голоса, трогаешь – не можешь его схватить, смотришь вдаль – не видишь его предела. Свободно течёт и переливается как в плавильном котле. Бескрайнее безбрежно. Нельзя ни измерить его, ни рассчитать» («Вёсны и осени господина Люя»).

Образ Хаоса определяет ткань всего текста культуры. Его парадоксальность заключается в способности взаимодействовать с Космосом, ритмически переходить в свою противоположность. Хаос ориентирован на превращение в Космос. Последний является эманацией Хаоса. Само название Хаоса оформляется только рядом с упорядоченным целым Космоса.

Китайский Хаос – Хунь-Тунь – выталкивает Космос-Цзянь из себя с ритмическим задаванием границ: «Небо достаточно высокое – земля достаточно низкая» («Беседы и суждения» Конфуция). Достаточность вытекает здесь не из ощущения человеческой меры, а из принципа соответствия Космоса некоему порядку. При этом Хаос как культурный символ замкнут на самого себя, что отражено в его графическом изображении. Иероглиф «хунь-тунь» – это соединение иероглифов «инь» – вода, «ни» – солнце или «ян» – огонь и «би» – сравнивать-взаимодействовать. Это означает, что Хаос является совмещением несовместимых начал, принципиальной нерасчленённостью: «Только у Хаоса нет семи отверстий, которые есть у каждого человека, чтобы видеть, слышать, есть и дышать», - сказали они. «Попытаемся их ему проделать». Каждый день делали ему по одному отверстию, и на седьмой день Хаос умер».

Вместо образа Хаоса возникает образ Первочеловека как символической модели мира. Эта мифологема фиксирует единство Космоса, Земли и Человека.

Графическим выражением соотношения Хаоса и Космоса является китайская триграмма. Принцип черты целой «яо ян» и разорванной «яо инь» составляет основу многочисленных комбинаций всей совокупности триграмм «ба гун». Каждая триграмма выступает как содержательный мыслеобраз, принципиально незавершённый и подчинённый определённому культурному ритму, и одновременно как целостный текст. Эта же идея разворачивается в системе гадательных символов «гуа» – базовых образов китайской нумерологии, конституирующих отношения Хаоса и Космоса. Юнг утверждает, что «гуа» – это «универсальный набор архетипов», очерчивающих рамки мифологической картины мира.

Двойственность мифологии прослеживается в соотношении не только хаотического и космического, но и земного и небесного, мужского и женского, темного и светлого, что иллюстрируется иероглифами «инь – ян» (этимологическое значение инь – теневой склон холма или речного берега; ян – солнечный склон). «Великое начало породило небо и землю, а последние – инь и ян. Постоянно изменяющиеся инь и ян, то взлетая вверх, то опускаясь вниз, соединяются между собой, образуя явления… Все вещи появляются оттого, что они имеют свой источник в великом начале и изменяются под влиянием инь и ян» («Вёсны и осени»).

Элементы бинарных оппозиций так же, как и Хаос с Космосом, ритмически пульсируют в собственной тональности и образуют музыкальную композицию. Поэтому «музыка – это то, что выражает гармонию неба и земли, согласованность инь и ян» (там же). Поэтому необычайно музыкален язык китайцев – от пяти до двенадцати тонов в зависимости от диалекта, музыкальному ритму подчинены все текстовые композиции, и смысл мыслеобраза зависит не только от места в тексте, но и от тональности.

Двойственные мыслеобразы, мифологемы объединены этим ритмом и живым движением «ци юнь», определяющим культурную ситуацию целостного пространства. «Подобно тому, как инь – ян продвигается вперёд и отступает назад в ритме – мере ‘‘ю-ду’’, высокий, знатный и низкий, подлый различаются ‘‘ю-фэнь’’». («Вёсны и осени»). Понятие ритма позволяет определить один из древнейших образов традиционного мифосознания – образ ритуала – как водный поток, все частицы которого, захваченные общим движением, свободно взаимодействуют.

К элементам мифовосприятия добавляется тройственность «тянь – жэнь – ди» как Небо – Человек – Земля, Космос – Социум – Человек, а также пятеричность «у-син»: пять первоэлементов, пять звуков, пять точек пространства.

Пятичленная пространственная модель является доминантной для всей китайской цивилизации в целом. Мировое пространство распределяется строго по четырём сторонам света, и выделяется особый пространственный отрезок – Центр-чжун, ассоциируемый с центром мира. Главными временными координатами в этой модели служат времена года и специальный сезон (середина летнего периода), выделяемый для Центра. Окончательное сложение этой модели произошло в иньскую эпоху.

Совместно с временами года части света образуют особые пространственно-временные зоны, каждая из которых обладает собственной символикой и образными значениями, ставшими универсалиями для китайской культуры.

Кроме Центра особо почиталась южная пространственно-временная зона, что было связано с древнейшими солярными верованиями и календарными реалиями: поклонением зенитному солнцу и принятием дня летнего солнцестояния за поворотный момент годового цикла. Это отразилось в существовании календарных празднеств зимнего и летнего солнцестояния, а также в принятииобязательного положения лицом на юг для государя во время церемоний.

Восток традиционно ассоциировался с рождением новой жизни. Запад считался местом, где царят хаос и враждебные человеку природные стихии. Поэтому эта сторона света связывалась с насильственной смертью и военной силой (у). Северная пространственно-временная зона имеет бинарную символику. С одной стороны, она ассоциируется со смертью (зима) и природным хаосом, а с другой – с чем-то сокровенно-энигматическим, содержащим зародыш нового. Поскольку понятия «сокровенного» и «таинственного» обычно включают в себя идею их постижения, то в Китае установились прочные ассоциации этой зоны с учёностью и образованием.

Для обозначения и символической передачи пространственно-временных зон использовался специальный набор знаковых рядов, включающий цветовую, мировоззренческую, числовую и персонологическую символику.

Цветовая космологическая символика – это «пять цветов» (у сэ), являющихся нормативной и универсальной цветовой гаммой: жёлтый (хуан) для Центра, сине-зелёный (цин) для восточной зоны, красный (хун, чи) для южной, белый (бай) для западной и чёрный (Хэй) для восточной. Каждый из цветов имеет собственное смысловое наполнение. Жёлтый – символ верховной власти и государя. Красный передаёт торжественно-радостные события. Белый – цвет траура и похоронных принадлежностей. Чёрный используется в одеяниях учёных. Сине-зелёный передаёт идею новой жизни.

Мировоззренческая, философская символика – это знаменитые «пять первоэлементов/первостихий» (у син): «земля» (Центр), «дерево» (восточная зона), «огонь» (южная), «металл» (западная) и «вода» (север). Это можно интерпретировать и как сущностные особенности (вода – смерть и новое рождение; металл – окаменение, умирание). Пространственно-временные зоны могли также обозначаться посредством «пяти природных сущностей»: гром (Центр), ветер (восток), солнце (юг), холод (запад) и луна (север).

В Китае существовало несколько числовых кодов, в которых композиция мирового пространства передаётся через определённые наборы цифровых комбинаций. К ним относятся так называемые «магический квадрат» – «Письмена из реки Ло» и «магический крест» – «План из реки Хэ». В их основе лежит структура девятиклеточного квадрата, широко используемая в геомантии, медицинских и алхимических построениях.

Наиболее популярным и универсальным в культуре Китая был следующий числовой код: «1» и все нечётные числа – обозначение Неба и мужского начала мира; «2» и все чётные числа – обозначение Земли и женского начала; «3» – триада Небо-Земля-Человек, описывающая мироздание по вертикали; «4» – основные пространственно-временные зоны; «5» – мироздание по горизонтали; «6» – «шесть великих начал мира»: четыре пространственно-временные зоны, Небо и Земля; «8» – четыре части и четыре получасти света; «9» – пять пространственно-временных зон и четыре получасти света; «10» – астральное (солярное) число, восходящее к иньскому календарю (три декады по десять дней); «12» – число знаков зодиака, месяцев (по лунному календарю) и основных суточных периодов.

Персонологическая и космологическая символика включает в себя наборы зооморфных и антропоморфных божественных персонажей. Это Жёлтый (императорский) дракон (Центр), опознавательными признаками которого служат жёлтый цвет и лапы с пятью (знак власти над всем миром) когтями. Для восточной зоны – Бирюзовый дракон (Цанлун), для южной – Красная птица (Чиняо, феникс), для запада – Белый тигр (Байху) и для севера – Таинственный/Сокровенный воин (Сюаньу), представляющий собой симбиоз черепахи и змеи.

Под антропоморфными божественными персонажами подразумеваются «пять небесных императоров», т. е. пять божеств – покровителей (повелителей) частей света, окрашенных сообразно соответствующим зонам: Хуан-ди – Центр, Цин-ди – восток, Янь-ди – юг, Бай-ди – запад, Хэй-ди – север.

В китайской космогонии, как в любой другой, фиксируется переход к социальному мироупорядочению. «И даровало Небо Юю великий план девяти разделений, и пришёл тогда в порядок закон отношений». Центр пространства обязательно совпадает с сакрально-политическим фокусом культуры. Это место персонифицировалось правителем и соотносилось с царской резиденцией и столицей. Через такое отношение определялась вся ойкумена, что находит отражение в самоназвании Китая – Центральное (Срединное) государство (Чжунго).

Второе самоназвание Китая – Поднебесная (Тянься) – тоже проистекает из космологических представлений. Считалось, что небо имеет форму круга, а земля – квадрата. Та часть земного квадрата, на которую падает проекция небесного круга, и есть Центральное государство. Оставшиеся вне проекции углы полагаются «варварскими» землями, на которые не распространяется покровительство Неба, а потому они лишены каких-либо признаков цивилизации.

Космологическую семантику и сакральный смысл имели практически все виды общественно-прикладной и интеллектуальной деятельности китайцев. Так, идеальным административно-территориальным устройством Поднебесной полагалось её подразделение на девять областей, что стало ещё одним самоназванием Китая. Административно-бюрократическая система возникла как состоящая из пяти центральных ведомств, соотносящихся с пространственно-временными зонами: Срединное – министерство двора (?), Весеннее – министерство церемоний, Летнее – министерство военных дел, Осеннее – министерство юстиции, Зимнее – министерство общественных работ.

В устройстве управленческого аппарата также проявилось следование числу «9», а аристократическое сословие объединяло носителей пяти титулов. Согласно правилам в каждый конкретный сезон и месяц государю полагалось проживать в строго определённых апартаментах, носить одеяния нужного цвета, есть соответствующую пищу.

Пятичленными были все значимые классификации в китайской культуре: пять злаков и домашних животных (просо/корова – центр, пшеница/овца – восток, бобы/курица – юг, конопля/собака – запад, пшеница/ свинья – север); пять типов существ («безволосые» – центр, «чешуйчатые» – восток, «пернатые» – юг, «волосатые» – запад, «панцирные» – север); пять анатомических органов (сердце – центр, селезёнка – восток, лёгкие – юг, печень – запад, почки – север); пять запахов и вкусовых ощущений (благовонный запах/ сладкий вкус – центр, козлиный запах/ кислый – восток, горелый запах/ горький – юг, запах металла/острый – запад, запах гниения/ солёный – север).

Человеческие качества и каждая династия также соотносились с пространственно-временными зонами.

Появляются культурные герои, чьи деяния упорядочивают Космос. Важнейшим условием этого упорядочивания является следование первообразцу. Пространство замыкается на посреднике-дивинаторе, осуществляющем взаимообратную связь между социальным и культурным уровнями единого культурного пространства: «Но среди людей были такие, чей ум не раздваивался, чьё знание и чьё почтение к божествам-предкам были цельными. Они могли своим умом охватить и то, что вверху – небо, и то, что внизу – землю, своим разумом проникнуть в далёкое, своим острым зрением увидеть это, своим тонким слухом услышать это. Поскольку это было так, знание предков от предков подавалось им вниз».

Человек, выполняющий ритуал, является и символом космической упорядоченности, и образцом сакрального принципа упорядоченности. Космическое предназначение человека сводится к потенциальной возможности взаимодействия в качестве посредника и образца идеи упорядоченности. В главе Хун Фань книги Шу-цзин находим: «Пять качеств совершенствования человека: облик-мао, речь-янь, зрение-ми, слух-тин, мышление-сы». Развитие этих качеств на уровне индивида обеспечивало взаимодействие с природой и общение в социуме. Идеальным являлось соотношение этих качеств человека («у-ши») и пяти первоэлементов мира («у-син»). В «И-цзин» есть отрывок, иллюстрирующий соответствие человеческой и космической структуры. Сочетание знаков «хэ ту» разворачивается следующим образом: дерево-облик, металл-речь, огонь-зрение, вода-слух, почва-мышление. Поэтому космическое предназначение человека кроется в его потенциальном даре взаимодействия с небом и Землёй. «Как Небу свойственны постоянные явления, Земле постоянные формы, так человеку свойственен постоянный ритуал. Однажды созданные, они не меняются, это называется тремя постоянствами».

Особое значение для поддержания космического порядка, как считалось, имело музицирование, также подчинённое числу «5» (музыкальная пентатоника). Предполагалось, что через музыку приводятся в гармонию Небо и Земля и осуществляются принципы управления человеческим обществом: «…тот, кто разбирается в голосах, тем самым познаёт звук; тот, кто разбирается в звуках, тем самым познаёт музыку; тот, кто разбирается в музыке, тем самым познаёт способы управления государством». Музыка в данном случае служит примером процесса перехода от состояния природного хаоса к гармонии. Поэтому владение музыкальными инструментами было желательным для монарха и других правителей и чиновников. Понятия «музыка» и «радость» записываются одним иероглифом «лэ». Впоследствии как радость определялось качественное внутреннее состояние правителя или истинного мудреца: «знающий – радуется». Это можно трактовать как «постигнувший истинное положение вещей следует истинному ритму» .

Те же истоки обнаруживает и китайская письменность – «вэнь». Основное значение этого иероглифа – «узор». Это значение охватывает любые типы узоров и сочетаний, учений (ср.: астрономия – тянь вэнь). Данный понятийный ареал указывает на тождество человеческих письмен с природными, космическими узорами и одновременно содержит в себе идею их гармоничности. Предполагается, что иероглиф «вэнь» произошёл от пиктограммы, изображающей человека с разрисованным туловищем в момент исполнения им некоего обрядового действия. Под «вэнь» может также пониматься мироустроительное жизнепорождающее космическое начало, противостоящее военной силе «у» (как мироустроение противостоит разрушению). «Вэнь» и «у» включаются в пятичленную космологическую модель, соотносясь с востоком и западом.

К вещам того же порядка причислялись искусство оформления интерьера, сервировки стола и т. п. Сакральным считалось и строительство сооружений как акт организации пространства, противостоящего внешнему хаосу и служащего наиболее удобным местом для контакта с богами. Поэтому любая постройка всегда представляла собой сооружение прямоугольной формы, обнесённое стеной и структурируемое по оси север–юг. При этом почти не было многоэтажных построек, что, видимо, иллюстрирует определённость места человеческого обитания, дистанцированность по отношению к сакральным персонажам.

Считалось, что неправильное поведение людей способно нарушать космическое устройство и вызывать политические и социальные коллизии. Если, например, зимой издавались «осенние» указы, то это вело к нашествию насекомых, вражеским набегам на приграничные города. В случае издания «весенних» указов наступало преждевременное таяние снегов, начинались разливы рек, а у беременных женщин происходили выкидыши или рождались болезненные младенцы. В Уголовном кодексе уже классического (танского) Китая присутствуют статьи, предусматривающие снятие с узников кандалов и приостановление расследований уголовных дел весной, а вынесение и исполнение смертных приговоров – только осенью (иллюстрация единого принципа в мифологии и единой природы происходящего).

Время китайского мифа воплощает одну из базовых мифологем об утрате изначального АРХЕ: канон утраченный – канон обретённый. Более подробно рассмотрим это в связи с конфуцианством и его священными книгами.

В традиционной китайской мифологии присутствует огромное количество персонажей – боги, первопредки, культурные герои, полуантропо- и зооморфные персонажи, каждый из которых играет отведённую ему роль. Все мифологические мыслеобразы являются многозначными и структурируют культурное пространство.

Самым известным в традиции и науке китайским космогоническим мифом является миф о Пань-гу («Свернувшаяся в кольцо древность»). Согласно ему мир изначально пребывал в состоянии космического хаоса, в котором самозародилось космическое яйцо с Пань-гу внутри. По прошествии 18 тысяч лет исходная масса яйца разделилась на тёмную (тяжёлую) и светлую (лёгкую) субстанции, образовавшие земную и небесную твердь. В течение последующих 18 тысяч лет рост Пань-гу ежедневно увеличивался и соответственно увеличивался промежуток между земной и небесной твердью, пока земля и небо не оказались на нынешнем расстоянии. Тогда Пань-гу разбил яйцо и вышел наружу. В более поздних текстах сообщается о смерти Пань-гу и превращении его останков в реалии окружающего мира.

Другой сюжет повествует о Хаосе – хуньдунь, который был уже упомянут. Судьба первоначального хаоса символизирует невозможность космоустроительства руками человека. Хуньдунь погибает при попытке культурных героев изменить его. Таким образом, идея первочеловека наряду с космогоническим развёртыванием культурного пространства есть идея интуитивной меры гармонии, правильного поведения. Идея дальнейшего существования космоса трактуется в духе традиционой парадигмы «золотого века».

Следующий распространённый сюжет посвящён «трём великим предкам», под которыми понимаются женское божество Нюй-ва и два мужских божества – Фу-си и Шэнь-нун. Наиболее примечательным является образ Нюй-ва. Иероглиф «нюй» традиционно переводится как «женщина». Иероглиф «ва» частично утратил свой первоначальный смысл и в позднечжоускую эпоху истолковывался как обозначение некоего пресмыкающегося, либо членистоногого, либо панцирного существа. Оба иероглифа свидетельствуют о древности персонажа и его хтонической природе. В подтверждение этого предположения в письменной традиции Нюй-ва наделяется полузооморфной-полуантропоморфной внешностью – в виде существа с человеческой головой и змеиным туловищем – и выполняет множество разнообразных функций. Она выступает в роли божества-демиурга, сотворившей людей из лёссовых глин, а также починившей небосвод после повреждений, нанесённых ему в ходе космической битвы между богами Огня и Воды. К этой же функции относится спасение людей от чудовищ и обучение их устройству запруд. Она также является покровительницей брака, обучившей людей искусству любви и семейным отношениям.

Фу-си («Покоритель зверей») – божество, наделённое чертами идеального правителя. Ему также приписываются обучение людей охоте, рыболовству и приготовлению пищи, изобретение письменности (триграммы). О его хтонической природе свидетельствуют звериные когти на ногах и звериная шкура вместо одеяния.

В погребальном искусстве Нюй-ва и Фу-си предстают в виде супружеской пары, обладающей полузмеиными туловищами, сплетёнными между собой. С этими божествами также связывают солярные и лунарные символы, что позволяет трактовать их как воплощение мужского и женского начал мира и олицетворение мирового круговорота вещей.

Шэнь-нун («Божественный земледелец») ведёт своё происхождение, видимо, от божества земледелия.

Наиболее архаическим является, возможно, образ Ди-ку (Цзюня, «Предок»). Его пиктограмма возводится к изображению существа с обезьяньим туловищем и птичьей головой, увенчанной рогами. Само название свидетельствует о его изначальности. Иногда на него указывают как на Предка-Повелителя, супруга солнца и луны и отца других сакральных персонажей.

Целый пласт мифологии посвящён героям и повелителям древности (Жёлтый император, Юй). Образ Юя, по-видимому, стоит считать очень древним, поскольку «юй» – графема, стандартно входящая в название пресмыкающихся, насекомых и подобных им существ. К тому же, согласно сюжету Юй имел облик дракона и мог превращаться в любое животное.

Серия мифологем связана с солярными сюжетами. Древнейшим из них является миф о Солярном древе (Фусан, Солнечная шелковица). Он подразумевал наличие множества солнц на ветвях гигантского дерева, растущего на востоке на берегу водоёма с кипящей водой. Позднее появился образ западного Солярного древа (Жо).

Существует также сюжет о женском божестве Си-э, которое является супругой Ди-ку и порождает десять солнц (или дней). Каждый день одно из солнц совершает путешествие по небу в колеснице, влекомой шестью рогатыми драконами и управляемой Си-хэ. Все перечисленные сюжеты соединены в мифе об астральной охоте и небесном Стрелке. Некогда все десять солнц появились на небе одновременно, вызвав страшную засуху. Вняв мольбам людей, боги послали небесного Стрелка, чтобы усмирить солнца. В результате расправы осталось только одно светило. Схожим является миф о рождении 12 лун супругой Небесного Стрелка.

Мифология запада и востока была связана с образом западного рая и бессмертием.

Представления древних о загробном мире сохранились отрывочно. Иногда упоминается Древо мёртвых, на ветвях которого обитают души усопших. Наряду с этим встречается образ подземного царства, куда попадают все умершие. Отдельный смысловой пласт составляют сюжеты о душе человека. Считается, что душ – две, хунь и по. Хунь после смерти растворяется в небесном эфире, а по опускается в загробное царство. Имеется также пневма-ци, которая в концентрированном виде создаёт тело, а в разреженном образует энергетическое животворящее начало, обеспечивающее существование организма.

Традиционно китайскими религиозными учениями считаются конфуцианство и даосизм. Однако абсолютных приверженцев этих взглядов встретить непросто. Для внешнего наблюдателя определить религиозную принадлежность большинства китайцев всегда было сложно. Основная масса населения придерживается общепринятого представления о «картине мира», базирующейся на конфуцианской этике; буддийских идеях о конце мира и переселении душ; даосской мифологии и демонологии; признании популярных буддийских божеств; экстатических и медитационных практиках даосов.

Именно это сочетание религиозных взглядов на мир исследователи называют «народной религией». Для каждого китайца выбор конкретного религиозного института или служителя зависит от причины обращения к данной религии, местной традиции, религиозной ориентации, авторитета религиозного института или деятеля. Если возможность выбора отсутствует, то предпочтение чаще всего отдаётся обрядам поклонения предкам. Такое разнообразие религиозных предпочтений наглядно отражается в китайской архитектуре и живописи.

У части китайцев можно наблюдать так называемую селективную, выборочную религиозность – следование отдельным элементам той или иной религиозной системы. При этом религиозные взгляды самого верующего не отождествляются с этой системой. Чаще всего такой вид верований возникает как результат размывания системы религии, включения в неё элементов светской культуры. Следствием этого становится упрощение комплекса верований и разрушение ряда представлений, замена одной системы взглядов на мир другой. Иллюстрацией такого подхода к вере могут служить слова одного из китайских мыслителей: «Принципы, которые являются правильными в стечении одних обстоятельств, могут быть неприемлемыми в других, но в каждом случае принципы равноуважаемы». Исследователи называют такую позицию «китайским прагматизмом».

Во времена империи существовало большое число таких «народных религий», чаще всего называемых еретическими учениями – «сецзяо». В конце XIX – начале XX в. они упоминаются как «тайные религии» («милие цзунцзяо»). Процесс их возникновения начался ещё во времена династии Сун. Традиция такого рода религиозности сложилась при минской династии. Основным источником «народных религий» стала трансформация традиционных учений в умах необразованных низов общества.

В труде Хуан Юпяня «Подробное разъяснение к опровержению ересей» таких религиозных течений насчитывается до 140. При этом одна и та же религия могла иметь несколько имён, а разные течения – носить одинаковые названия.

Объединяло все религии такого рода наличие в их учениях общих положений:

– вера в высшее божество (Ушэн Лаому – Нерождённая Праматерь), которое породило человеческий род («изначальных детей»);

– представление о том, что люди отошли от нравственных правил и погрязли в грехах;

– уверенность в том, что в мир время от времени приходят посланцы Праматери, чтобы дать истинное учение и помочь вернуться к изначальной природе, дать спасение и выход из круга перерождений;

– ожидание близости конца мира и надежда на спасение представителей данной религии;

– концепция «трёх эр» человеческой истории, согласно которой гибель всего человечества считается «последним бедствием третьей эры».

Эти учения были приняты теми верующими, которых не устраивала повседневная религиозность, распространённая в низах общества. Членство в новых объединениях позволяло обрести определенный статус и круг общения для реализации своих устремлений. Особенно это было важно для маргиналов – людей, выпавших их традиционной общественной структуры и стремящихся обрести безопасность существования и социальный статус. Так, крестьяне, вытесненные в города и потерявшие свои наделы, с помощью религии могли обрести особый микроклимат, позволяющий преодолеть шок от нового образа жизни. Для многих китайцев храмы новых религий стали ещё одним вариантом дома божества, которое помогает решить насущные проблемы. Кроме того, наличие в деревне «сектантов» предполагало доступные религиозные службы. Все эти факторы способствовали увеличению числа приверженцев «народных религий», особенно в периоды социальных потрясений.

К началу XX в. «народные религии» распространились по всему Китаю, преимущественно в районах с сельским населением. Общины действовали нелегально или полулегально, внешне мало отличаясь от традиционных объединений верующих. Начало века стало для Китая во многом кризисным. За небольшой промежуток времени дважды происходила радикальная смена политического строя. Под воздействием европейцев шла ломка традиционного уклада. Страна активно вовлекалась в международные отношения. Чиновничья и культурная элиты не смогли создать эффективную программу модернизации Поднебесной, обеспечившей адаптацию общества к новым условиям существования. Результатами неудачной в этом отношении политики стал распад единой страны, развал системы власти и финансов, социальный и экономический кризис.

В духовном плане это выразилось в кризисе традиционных форм корпоративной религиозности. Отсутствие привычной мировоззренческой системы координат поставило индивида перед необходимостью личного выбора религиозной жизни. Всё это привело к стремительному росту числа и влияния «народных религий» в сочетании с формированием скептического отношения к религии верхов общества.

По своему составу указанные религии продолжали оставаться неоднородными. Среди всех образований чётко выделились несколько типов: бандитские формирования; течения традиционалистского толка; военно-мистические союзы для защиты и восстановления нормальной жизни («Общество Красных пик», «Общество Больших ножей», «Общество Небесных врат»); учения, проповедующие близкий конец мира («Буддийское общество всеобщего спасения», «Путь Зерна за спиной», «Путь Святых и мудрецов»); коммунистические объединения.

4. В 1920 – 1930 гг. в развитии традиционных и синкретических религий начинается новый этап. В условиях кризиса традиционной конфуцианский идеологии часть представителей элиты предприняла попытку создать общественные институты, призванные пропагандировать традиционные ценности, создать своеобразную церковную иерархию. Возникали организации, верхние слои которых составляла общественная элита, а значительная часть прихожан были простолюдинами. Эти общества не воспринимались как носители «еретических учений» и могли действовать легально или полулегально. Кроме того, во множестве сохранялись и развивались рассеянные и неорганизованные общины синкретических религий традиционного толка. Практически растворился в народной религии китайский вариант буддизма.

Показателем кризисного состояния культуры стало широкое распространение медиумных культов. Часть учений была объявлена милитаристскими и еретическими из-за содержавшихся в них идей монархического правления и национальной самобытности.

Таким образом, наиболее крупные синкретические религии Китая в первой половине XX в. по численности и распространению могли сравниться с традиционными китайскими системами верований. Особенно значительно возрастало число приверженцев учений, повествующих о близком конце света в период кризисных явлений, существенно уменьшаясь в послекризисное время.

В 1940-е гг. начинаются репрессии против объединений приверженцев синкретических религий. Их обвиняют в терроризме и антиправительственной деятельности. Согласно указу Народного правительства от 1949 г. все общества и секты подлежали немедленному роспуску, а их деятельность – прекращению. В ходе «антисектантской кампании» в начале 1950-х синкретические религии в КНР подверглись разгрому.

Новый этап активизации «обществ и сект» начинается в условиях хозяйственного кризиса в процессе осуществления политики «большого скачка» и коммунизации. С 1959 г. отмечается значительный рост числа объединений такого рода. Примечательно, что даже в то время власти предпочитали контролировать некоторые общины синкретических религий, но не уничтожать их. Поэтому они сохранились и в годы «культурной революции». Она даже создала условия для их активизации, поскольку нанесла мощный удар по партийным и государственным органам, включая органы пропаганды и общественной безопасности.

Синкретические религии сохранили последователей в китайской деревне по всей стране, которые находились в условиях, способных обеспечить быстрое воссоздание общин при возникновении благоприятной ситуации.

С наступлением периода либерализации в КНР общины синкретических религий стали восстанавливаться, возобновилось и распространение их вероучений. К началу 1980-х гг. в КНР действовало несколько десятков подобных обществ. Состав общин имеет и по сей день сходство с составом христианских общин. Там преобладают женщины над мужчинами, люди пожилого возраста – над молодёжью, необразованные – над получившими образование. В эти общины, как и в христианские, начался значительный приток молодёжи, образованных людей, а некоторых случаях – членов партии, комсомольцев, кадровых работников.

В настоящее время синкретические религии весьма распространены в китайских деревнях. В условиях проникновения в Китай западной культуры, модернизации традиционного общества, смены структур власти синкретические религии, как правило, выступали в качестве носителей и защитников традиционных ценностей. Объединения приверженцев таких религий также являлись центрами обрядовой деятельности, более доступными, чем аналогичные институты институциализированных вверований. Общины были и той социальной структурой, в которую могли войти те, у кого были более высокие потребности в религиозно-нравственной жизни, чем у обычных приверженцев «народной религии». Порой учение могло стать местной религией в определённой деревне.

Сейчас в Китае по статистике 1% буддистов, остальное население не ведёт регулярной религиозной жизни. Большинство китайцев зачастую не могут отделить буддизм от даосизма, затрудняются в определении того, к какой религии относится храм. Сам термин «буддизм» часто употребляется как синоним «народной религии».