симо от социального и имущественного положения че-

ловека. Этот сложный и интересный характер древнерусского писателя тонко и точно отметил В. Г. Белинский: «Кто бы ни был Даниил Заточник, – можно заключить не без основания, что это была одна из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают, и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; которых сердце болит, снедается ревностью по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы молчать, и молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и холят, потом сживают со свету и, наконец, уморивши, снова начинают хвалить».[208]

4. Слово о погибели Русской земли

«Слово о погибели Русской земли» дошло до нас в двух списках, при этом не как самостоятельный текст, а как введение к первой редакции «Жития Александра Невского».[209] Заглавие «Слово о погибели Рускыя

208Белинский В. Г. Русская народная поэзия. – Полн. собр. соч., т. 5. М., 1954, с. 351.

209Один список – Гос. архив Псковской области, собр. Псково-Печер- ского монастыря (ф. 449), № 60, XV в.; второй – Древлехранилище ИРЛИ АН СССР. Разряд IV, оп. 24, № 26, XVI в. На первый список, как уста-

земли» читается только в Псковском списке. Незавер-

шенность текста Слова, то обстоятельство, что смыслу заглавия отвечает лишь начало последней фразы дошедшего текста, дают основание видеть в нем отрывок более обширного произведения, посвященного описанию каких-то тяжелых бедствий, которые обрушились на Русскую землю.

Н. И. Серебрянский, согласно гипотезе которого дошедшему до нас тексту «Жития Александра Невского» предшествовала несохранившаяся светская биография князя, считал, что «Слово о погибели» – начальная часть этой биографии, так как в дошедшем списке Слово было помещено перед Житием.[210] Открытие второго списка «Слова о погибели Русской земли», где этот памятник также оказался объединенным

новил Ю. К. Бегунов, еще в 1878 г. обратил внимание псковский археолог К. Г. Евлентьев. Но открыт по существу и введен в научный оборот этот список был Х. М. Лопаревым в 1891 г. Второй список был обнаружен в 1933 г. среди рукописей Гребенщиковской старообрядческой общины знатоком древнерусской рукописной книги И. Н. Заволоко. Текст этого списка в 1947 г. был опубликован В. И. Малышевым (Малышев В. И. Житие Александра Невского. (По рукописи середины XVI в., Гребенщиковской старообрядческой общины в г. Риге). – ТОДРЛ, т. 5. М. – Л., 1947, с. 185–193) и в посмертном издании работы французского ученого М. В.

Горлина (Gorlin M. Le Dit de la ruine de la terre Russe et de la mort du grandprince Jaroslav. – Revue des études slaves, t. 23, Paris, 1947, fasc. 1–4, p. 5–33). Подробнее см.: Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М. – Л., 1965, с. 5–8.

210 Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915, с. 154–212.

с «Житием Александра Невского», как будто бы под-

тверждало это предположение Н. И. Серебрянского. Однако сравнительный анализ стиля «Слова о погибели» и «Жития Александра Невского» приводит к заключению о независимости и разновременности возникновения обоих произведений. Присоединение Слова к Житию – факт более поздней литературной истории этих памятников.[211]

Упоминаемые в Слове имена и контекст, в котором эти имена встречаются («до ныняшняго Ярослава и до брата его Юрья, князя Володимерьскаго»),[212] отзвуки легенд о Владимире Мономахе и некоторые южнорусские черты в памятнике свидетельствуют о том, что «Слово о погибели Русской земли» было написано в Северо-Восточной Руси автором южнорусского происхождения не позже 1246 г. («нынешний» Ярослав – Ярослав Всеволодович, ум. 30 сентября 1246 г.). Заглавие памятника и фраза, на которой обрывается текст («А в ты дни болезнь крестияном от великаго Ярослава и до Володимера…») дают основание определять это произведение как страстный, горячий отклик неизвестного нам автора на монголо-татарское нашествие. Вероятнее всего, Слово было написано

211Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли».

212Текст цит. по: Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли», с. 156–157.

красотами и дарами природы, она славна и «князьми

грозными, бояры честными, вельможами многами». И развивая тему «грозных князей», покоривших «поганьскыя страны», автор Слова рисует идеальный образ русского князя – Владимира Мономаха. Половцы пугали Мономахом своих детей. «Литва» боялась во времена этого князя выходить из своих болот, венгры даже горы укрепляли железными воротами, чтобы «великий Володимер» не пришел к ним, «немцы» (шведы) радовались, что их земли далеко от княжения Мономаха «за синим морем», а византийский император, «жюр [кир – греч. господин] Мануил Цесарегородскый», посылал Владимиру Мономаху дары, чтобы он «Цеса- ря-города не взял». Этот гиперболизированный образ «грозного» великого князя воплощал в себе идею сильной княжеской власти, воинской доблести. В обстановке монголо-татарского нашествия и военного поражения напоминание о силе и могуществе Мономаха служило укором современным князьям и вместе с тем должно было вселять надежду на лучшее будущее. Не случайно поэтому «Слово о погибели» было присоединено к «Житию Александра Невского»: в Житии грозным и великим князем выступал князь – современник батыевщины.

«Слово о погибели Русской земли» по теме и по стилю перекликается со «Словом о полку Игореве». Эти памятники имеют много общего: высокий патриотизм,