Литературно-общественное движение конца 1760-

х – 1780-х годов

1. Введение

Новые веяния в социально-политической жизни России, наметившиеся с восшествием на престол Екатерины II (1762), наложили свою печать на процессы литературной жизни ближайших десятилетий. Отличительной особенностью исторической ситуации, сложившейся в России в первые годы царствования новой императрицы, явилось то, что именно России суждено было стать страной, где одна из излюбленных доктрин раннего французского Просвещения – доктрина просвещенной монархии – подверглась своеобразной жизненной проверке. Этому способствовали некоторые аспекты внутренней политики самой русской императрицы.

Для оказавшейся на русском престоле Екатерины важно было утвердить в глазах общественного мнения неоспоримость своего морального права руководить страной. Будучи достаточно хорошо ориентирована в философско-социальной литературе своего времени,

тонко улавливая складывавшуюся в Европе политиче-

скую конъюнктуру, Екатерина II сделала ставку на либерализацию монархической системы власти. В первые годы царствования она даже пытается представить себя ученицей французских просветителей.

Одна за другой предпринимаются ею акции, долженствовавшие убедить Европу в просвещенном характере ее правления. В 1767 г. Екатерина II организует перевод запрещенного во Франции романа Ж. Ф. Мармонтеля «Велизарий» и сама в нем участвует, лицемерно посвятив этот перевод епископу Тверскому Гавриилу. Годом ранее она устраивает конкурс в Вольном экономическом обществе на лучшее сочинение по вопросу об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Конкурс не имел никаких реальных последствий, но явился хорошей рекламой либеральной политики Екатерины. Она неоднократно под разными предлогами приглашает в Россию энциклопедистов из круга Д. Дидро, постоянно переписывается с Вольтером. Наконец, к числу просветительских затей Екатерины II следует отнести широко разрекламированный созыв законодательной Комиссии для составления Нового уложения (1767) и сочинение ею знаменитого «Наказа» депутатам. Основу «Наказа» составили идеи, заимствованные императрицей из книги Ш. Монтескье «Дух законов» и юридического трактата Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях».

Все эти акции Екатерины II были конечно в первую

очередь тонко продуманными тактическими ходами, рассчитанными на то, чтобы создать себе репутацию просвещенной добродетельной государыни и тем самым привлечь на свою сторону передовое общественное мнение Европы. Последние годы царствования наглядно доказали истинную цену ее увлечения просветительскими идеями.

Заигрывания Екатерины II с европейскими просветителями помогают понять и ту активность, с какой императрица стремилась участвовать в литературной жизни своего времени. Начав с перевода «Велизария» и перелицовки «Духа законов» Монтескье, Екатерина не порывала с литературой на всем протяжении своего царствования. Постоянство, с каким Екатерина II отдавалась литературным занятиям, свидетельствовало о понимании ею того значения, какое имела литература в формировании общественного мнения. Поэтому не следует обольщаться относительно творческого бескорыстия литературных увлечений императрицы. Екатерина II в своих действиях была достаточно осмотрительна и дальновидна, чтобы предпринимать что-ли- бо без серьезных на то оснований. Литература всегда оставалась для нее формой продолжения политики иными средствами. Это касается и переводческой деятельности Екатерины, и ее сатирико-публицисти- ческих выступлений в журналах, и ее многочисленных

опытов в драматургии самых разных жанровых форм.

Нельзя отрицать также и того обстоятельства, что стремление Екатерины II к идеологическому лидерству, ее настойчивые попытки укрепить свое политическое положение, прибегая к сочинительству, не прошли бесследно для литературного движения той поры. В прямой полемике с Екатериной II определилась лите- ратурно-идеологическая позиция таких деятелей русского Просвещения, как Н. И. Новиков и Д. И. Фонвизин.

Инициатива Екатерины II с изданием еженедельного журнала «Всякая всячина» сыграла свою роль в кратком эпизоде расцвета русской журнальной сатиры на рубеже 1770-х гг. Стремление расширить идеологическую платформу для проведения своей политики, чего добивалась Екатерина II, привело к своеобразной перестановке литературных сил. Оформляются новые центры притяжения литературных группировок. На положение идеологического лидера теперь претендует сама императрица. Поощрением одних авторов, критикой других, наконец, собственным участием в полемике Екатерина стремится направлять литературное движение в нужное ей русло. Так, ею был обласкан выученик московской семинарии, молодой поэт В. Петров, которого при дворе пытались провозгласить чуть ли не наследником Ломоносова в жанре торжественной похвальной оды. Сумароков и его последователи

тут же отреагировали на появление этого новоявлен-

ного «преемника» Ломоносова, избрав крайности поэтической системы его од объектом острых нападок и пародий. В эту кампанию включился и Новиков.

Но попытка Екатерины II выступить в роли идеологического лидера путем привлечения под свои знамена новых союзников имела и обратные для ее престижа последствия. В ходе журнальной полемики 1769 г. о прерогативах сатиры она столкнулась с мощным противодействием проводившемуся ею курсу сглаживания социальных противоречий. Выразителем взглядов передовых слоев деятелей русской культуры того времени явился Н. И. Новиков, издатель знаменитых журналов «Трутень» и «Живописец». С именами Новикова и Фонвизина связан новый этап активизации русской просветительской мысли.

Независимо от тех целей, которые преследовала русская императрица в своих заигрываниях с европейскими мыслителями, идеи Просвещения пустили на русской почве глубокие корни. Условия для этого были созданы еще ранее, в первой половине XVIII в. В политических учениях ранних французских просветителей русские авторы искали и находили ответы на многое из того, что в свете государственных преобразований Петра I виделось как конкретное воплощение доктрины просвещенного монархического правления. Его забота о благе государства, ограничение прав цер-

кви, утверждение принципа личных заслуг как един-

ственного критерия в оценке общественной пользы человека и тем самым его права считаться благородным – все это импонировало деятелям русской культуры XVIII в., в основном дворянам. Потому-то Просвещение и стало той идеологической базой, на которой было вскормлено все самое передовое и самое значительное в достижениях русской культуры второй половины XVIII в. Новиков, Фонвизин, Радищев, в известной степени Карамзин каждый по-своему учитывали в своей идеологической позиции опыт философии европейского Просвещения, хотя и воспринимали его, исходя из тех реальных условий, которые существовали в России этого исторического периода. Антиклерикализм, вера в человеческий разум, идея естественного равенства людей, утверждение внесословной ценности человеческой личности и права ее на свободное волеизъявление, наконец, наивная вера в возможность создания социально-гармоничного, регулируемого мудрыми, справедливыми законами миропорядка – таковы были основные принципы просветительской программы.

Для России, переживавшей на протяжении XVIII в. невиданный ранее подъем общественного самосознания, многое в учении просветителей наполнялось особой актуальностью. Но историческое своеобразие русского просветительства XVIII в. состояло в том, что но-

сителями демократического по своей внутренней сущ-

ности мировоззрения являлись в большинстве своем представители высшего привилегированного сословия, т. е. дворяне. При этом русские дворянские просветители отнюдь не утрачивали сознания своей принадлежности к правящему сословию. Наоборот, приспосабливая отдельные идеи французских просветителей к русским условиям, они вкладывали в них новый смысл. Так, например, признание естественного равенства людей, служившее для мыслящих людей России основанием критики бесчеловечного обращения с крепостными, одновременно становилось для русских просветителей отправным пунктом в тех требованиях, которые они предъявляли к основной массе русского дворянства. Просветительская в своей основе идея призвана была служить пробуждению в представителях правящего сословия чувства ответственности за свои действия.

И Фонвизин и Новиков при всем своем критическом отношении к системе крепостнического угнетения и к отдельным методам правления Екатерины II, оставаясь представителями дворянского класса, апеллировали к разуму и чувствам своих соотечественников из числа дворян. Свидетельства этому можно найти в полемике, которая развернулась между журналами в 1769 г. Выступивший на стороне Новикова издатель «Смеси», выражая свои симпатии издателю

«Трутня», открыто подчеркивает социальную напра-

вленность критического пафоса новиковской сатиры: «Пусть Стозмей изо всей мочи надседаяся кричит, что вы обижаете целый корпус дворянства и что ваши ругательства скоро уймутся. Безразсудной Стозмей! разве думаешь ты, что все дворяне такие же как ты невежи? Нет, все знающие, благородные и беспристрастные дворяне не только чтобы досадывать, но еще и похваляют такие сатиры, которые, осмеивая порочных, возвышают добродетельных дворян».[914] Аналогичная идея заключена и в очерке «Аглинская прогулка», помещенном в 13 листе журнала «Живописец» (1772, с. 97–102) и явившемся откликом на опубликование Новиковым знаменитого «Отрывка из путешествия в ***

И*** Т ***». Можно привести и слова Фонвизина из его письма к сочинителю «Былей и небылиц», также утверждавшие сословность позиции автора «Недоросля»: «Я видел, в чем большая часть носящих имя дворянина полагает свое любочестие… Я видел от почтеннейших предков презрительных потомков. Словом, я видел дворян раболепствующих. Я дворянин, и вот что растерзало мое сердце».[915]

Под этим же углом зрения следует оценивать и то

предпочтение, которое сплошь и рядом на страницах

914Смесь. СПб., 1769, с. 154–155.

915Фонвизин Д. И. Собр. соч. в 2-х т., т. 2. М. – Л., 1959, с. 276–277.

новиковских журналов оказывается добродетельным

мещанам перед забывающими свой долг, развращенными модным воспитанием дворянами. Критикуя дворян, обличая сословное чванство и невежество Безрассудов и Простаковых, русские просветители исходили из широких общегосударственных интересов. Сами дворяне, они требовали от собратьев по классу оправдывать те преимущества, которые они имели перед другими сословиями, своими благородными делами.

Другой характерной особенностью литературного движения 1760-х гг. было формирование писательского лагеря, обслуживавшего широкие слои демократического читателя. Изменившееся отношение к литературной прозе сказалось уже в успехе сатирических журналов Новикова. Но еще несколько ранее трудами Ф. А. Эмина и М. Д. Чулкова были созданы предпосылки для возникновения национальных образцов прозаических повествовательных жанров, и в частности романа.

Оформление лагеря демократически настроенных писателей, количественный рост выпускаемой ими печатной продукции отражал неуклонное расширение контингента российского читателя. Интерес к литературе теперь начинает охватывать широкие слои городского населения, социальных низов служилого люда. Именно их имел в виду Н. И. Новиков, когда писал в

нес в литературу самобытный талант Г. Р. Державина,

то в сатирическом роде новым словом явилась творческая деятельность таких корифеев как Н. И. Новиков

иД. И. Фонвизин.

2.Сатирические журналы

1769–1772 годов

(Н. И. Новиков)

Новый этап развития русской сатиры, приходящийся на конец 1760-х – начало 1770-х гг., отмечен качественным обновлением художественных форм обличительной литературы. Традиционные для жанровой системы классицизма формы сатиры: восходящее к античным образцам стихотворное сатирическое послание, басня, бурлескная поэма – уступают теперь место прозаическим жанровым формам. В своей функции выразителя общественного мнения русская сатира на данном этапе демонстрирует явное тяготение к демократизации своей социально-идеологической платформы. Издания сатирических журналов 1769–1772 гг., ориентированные на восприятие традиций европейской просветительской журналистики, явились прямым отражением этой тенденции. Другой вопрос, в какой мере социальные условия в самой России могли способствовать органичному восприятию подоб-

ных традиций и какую трансформацию они на русской

почве претерпевали.

Примечательно, что в России инициатива выпуска сатирических журналов исходила от высшей власти в лице русской императрицы. Это был еще один из характерных для Екатерины II тактических шагов в ее постоянных заигрываниях с передовым общественным мнением Европы, и в частности с просветителями. Политические цели, которые при этом преследовала Екатерина, были ясны. Решение императрицы выпускать еженедельные периодические листки своего журнала заключало в себе косвенное признание того провала, который потерпела она с созывом Комиссии по составлению Нового уложения 1767 г. Под предлогом начавшейся войны с Турцией работа Комиссии была свернута, а затем и вообще прекращена. Столкнувшись с непониманием, а в ряде случаев с прямой оппозицией своим замыслам со стороны депутатов Комиссии, Екатерина II меняет тактику. Теперь она решает прибегнуть к помощи журналистики. Однако объективным следствием ее затеи явилась острая журнальная полемика, разгоревшаяся сразу, как только выявились расхождения в позициях и взглядах по основным затронутым вопросам у издателей различных журналов.

Начав с января 1769 г. издавать журнал «Всякая всячина», императрица ставила своей целью сохранение идеологического контроля над умами подданных

при помощи литературы. Под видом невинной бол-

товни, перемежая легкую, ни к чему не обязывающую сатиру назидательными поучениями и увещеваниями, скрываясь за мнимыми и действительными корреспондентами, Екатерина II рассчитывала разъяснить общественному мнению в доступной для самого широкого читателя форме некоторые аспекты своей внутренней политики, а заодно объяснить причины неуспеха работы законодательной Комиссии 1767 г.[917] При этом она лицемерно призывала своих соотечественников к сотрудничеству в деле исправления общих недостатков, разрешив желающим издавать аналогичные журналы.

Объявляя заранее, что журнал будет выходить в течение года, венценосная издательница «Всякой всячины» имела, по всей вероятности, определенный, хорошо продуманный план действий. Названный срок был достаточным для его осуществления. Призыв следовать примеру «Всякой всячины» и льготы, предоставленные издателям других журналов (от них не требовалось называть своего имени, они освобождались от ряда цензурных формальностей), подчеркивали уверенность императрицы в успехе.

917К материалам такого рода относились во «Всякой всячине» «Сказка

омужичке» (№ 62), а также очерковые эссе «Дядюшка мой человек разумный есть…» (№ 85) и «Молодые люди всего желают отведать…» (№ 127). Подробно эта сторона содержания журнала Екатерины II освещена в кн.: Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М. – Л., 1952, с. 165–175.

Призыв «Всякой всячины» был услышан. Одно за

другим начали появляться периодические издания: еженедельник М. Д. Чулкова «И то и сё», издававшийся В. Г. Рубаном журнал «Ни то, ни сё», «Подёнщина» В. Тузова, «Полезное с приятным» И. Ф. Румянцева

иИ. А. Тейльса. С 1 апреля начал выходить издававшийся, по-видимому, Л. Сичкаревым журнал «Смесь». Почти все эти журналы стремились в основном следовать в русле тех задач, которые были намечены «Всякой всячиной». Лишенные какой-либо четко выраженной идеологической программы, они демонстрируют либо образцы развлекательного балагурства и эмпирических описаний быта простонародья (журналы Чулкова и Тузова), либо оказываются заполненными переводами морально-нравоучительных статей, заимствованных из европейских журналов (журнал Румянцева

иТейльса, отчасти «Смесь»), а то и вовсе непритязательными стихотворными опусами, как это имело место в журнале Рубана.

Поначалу ничто не предвещало грозы. «Всякая всячина», постепенно приучая читателей к нравоучитель- но-развлекательному тону своих публикаций, выпускает свои листочки. Но скоро события начали выходить из-под контроля императрицы. 1 мая 1769 г. Н. И. Новиков выпустил 1-й номер своего журнала «Трутень». С появлением «Трутня» шутливому тону домашней сатиры и развлекательной болтовни, которые стремилась

насаждать «Всякая всячина», наступил конец.

В процессе того, как определялась независимая от патронажа «Всякой всячины» творческая позиция журнала Новикова, происходило стихийное размежевание сил в стане журнальных издателей. Водораздел наметился прежде всего в понимании задач и прерогатив сатиры. Официальная трактовка общественного назначения сатиры наиболее рельефно была представлена в журнале «Всякая всячина». В союзе с нею оказался журнал Чулкова «И то и сё». С противоположных позиций выступил «Трутень» Новикова. К нему примкнули «Смесь» и начавший выходить с июля 1769 г. журнал Ф. Эмина «Адская почта».

Повод для полемики дала сама «Всякая всячина». В одном из майских листков под номером 52 в ответе одному из корреспондентов издателями журнала был поставлен вопрос о возможностях исправления природы человека. «Снисхождение и человеколюбие» – вот что объявлялось истинным проявлением «любви к ближнему». Действия же тех, кто стремился исправлять пороки, осмеивая и критикуя их носителей, противоречат такой любви. И в помещенном вслед за этим ответом письме некоего Афиногена Перочинова предлагались правила, которыми следовало бы руководствоваться в вопросах критики людских недостатков: «1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совер-

шенных найти можно было, и для того 4) Просить Бога,

чтоб дал нам дух кротости и снисхождения».[918] При таком понимании функции сатиры допустимость критики социальных пороков практически сводилась на нет.

Не довольствуясь изложенными правилами, «Всякая всячина» сочла нужным сопроводить письмо Перочинова следующим постскриптумом: «Я хочу завтра предложить пятое правило, а именно, чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить» (Вв, с. 143).

Примечателен приказной тон, каким были сформулированы эти дополнения. А. В. Западов справедливо отмечал, что они принадлежали самой Екатерине II: «Этот тон она сразу усвоила в спорах с непокорными литераторами, и именно так заговорила позже с Фонвизиным, отвечая в „Собеседнике“ на его Вопросы, обращенные к автору „Былей и небылиц“, т. е. к Екате-

рине II».[919]

До сих пор Екатерина II не встречала активного противодействия той линии, которую она стремилась проводить на страницах руководимого ею журнала. Но на этот раз позиция, занятая «Всякой всячиной», вызвала ответную реакцию. Первым выступил «Трутень».

918Всякая всячина, 1769, с. 142. (Далее ссылки на это изд. в тексте сокращенно: Вв).

919Западов А. В. Русская журналистика XVIII века. М., 1964, с. 98.

В листе V журнала от 26 мая было помещено пись-

мо на имя издателя «Трутня» от некоего Правдулюбова. В письме преподанные екатерининским журналом правила подвергались резкой критике: «Многие, слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабости человекам обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием; … но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием… Любить деньги есть та же слабость; почему слабому человеку простительно брать взятки и набогащаться грабежами. Пьянствовать также слабость или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти и подраться с верным своим другом. Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия».[920]

Автором этого письма был Н. И. Новиков. В его лице Екатерина II, пожалуй, впервые столкнулась со столь решительным и, главное, публично заявленным несогласием с идеологическими установками ее журнала. В номере 66 «Всякой всячины» императрица ответила «Трутню» в резких тонах. Называя критические замечания Правдулюбова «ругательствами», она инкриминировала «корреспонденту» Новикова желание «истребить милосердие» и «за все да про все кну-

920 Сатирические журналы Н. И. Новикова. М. – Л., 1951, с. 58. (Далее ссылки на это изд. в тексте сокращенно: Новиков).

том сечь». Претендовавшая на человеколюбие и тер-

пимость издательница «Всякой всячины» не стеснялась при этом в выражениях. Полемика началась.

Новикова не смутили выдвинутые против него обвинения. Он продолжал наносить чувствительные уколы «Всякой всячине», не щадя самолюбия ее издателей.

Осмелости, с какой Новиков парировал нападки руководимого императрицей журнала, можно судить по характеру ответа, помещенного в листе VIII «Трутня» от 16 июня: «Госпожа Всякая всячина на нас прогневалась и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина состоит в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских писаний обстоятельно разуметь не может» (Новиков, с. 68).

Говоря о неумении «Всякой всячины» изъясняться

по-русски, Новиков имел в виду прежде всего Екатерину II, недостаточное владение которой русским литературным языком было общеизвестно. О том, что Новиков был хорошо осведомлен о высоком положении издательницы «Всякой всячины», можно судить по едва заметным, но достаточно едким намекам, сопровождавшим разбор ошибок в стиле его оппонента: «Госпожа Всякая всячина написала, что пятый лист Трутня уничтожает. И это как-то сказано не по-русски; уничтожить, то есть в ничто превратить, есть слово самовластью свойственное, а таким безделицам, как ее лист-

ки, никакая власть неприлична» (курсив мой, – Ю. С.)

(Новиков, с. 69).[921] Екатерине было явно не справиться с Новиковым.

Вместо ожидаемого идеологического лидерства ей пришлось защищаться, отбиваясь от нападок остроумного и язвительного противника.

Новиков не останавливается перед прямым пародированием методов и стиля екатерининской сатиры. Впрочем, повод к этому ему вновь дала сама императрица. В номере 103 «Всякой всячины» она помещает очередной перевод нравоописательного эссе, заимствованного из английского «Зрителя» (№ 15, т. 1): «Некогда читал некто следующую повесть. У моих сограждан, говорит сочинитель, нет ни одной такой склонности, коя бы более притягала мое удивление, как неутолимая их жажда и жадность к новизнам» (Вв, с. 265). На первый взгляд, статья направлена против любителей сплетен. Но за внешне невинной развлекательностью подобных сатирических откровений неизвестного автора скрывался определенный полемический подтекст. Успех периодических изданий отныне объясняется любопытством и страстью к новизне.

921 Мы, естественно, останавливаемся на наиболее очевидных фактах полемики Новикова с Екатериной II, ибо вопрос этот не раз уже рассматривался в исследовательской литературе, например в указанной выше книге П. Н. Беркова (с. 167–173), в работе Г. П. Макогоненко «Николай Новиков и русское просвещение XVIII века» (М. – Л., 1951, с. 127–142).

И «Всякая всячина» спешила сообщить о новом замы-

сле открывшего эту истину автора: «Со временем составлять он хочет ведомости, в которых все новизны напишет сего города, и надеется получить от того великий барыш. Например:

В Казанской венчали на сей неделе двенадцать свадеб; такой то женился на такой; за ней приданого столько…

Ктакой то вдове недавно начал ездить такой-то; о чем соседи в размышлении находятся.

Ктакому то оброк привезли из деревни; но как он очень мотает, то сего не на долго станет; о чем весьма сожалеют те, кои к нему ездят обедать» (Вв, с. 266– 267).

Нетрудно уловить в этом пассаже прямой намек на

новиковский «Трутень» с его знаменитыми, появлявшимися периодически разделами сатирических «Ведомостей». Острота и смелость, с какой Новиков осмеивал в своих «Ведомостях» отдельные явления социальной жизни России, была не по вкусу императрице. Полные сарказма и злободневности сатирические юморески «Трутня» издатели «Всякой всячины» стремились низвести до уровня мелочного зубоскальства собирателей сплетен.

Новиков ответил Екатерине II ее же оружием. В листе XX «Трутня» от 8 сентября было помещено письмо к издателю. С первых же слов письма вниматель-

ный читатель узнавал знакомые выражения: «Неко-

гда читал некто следующую повесть: у некоторых моих сограждан, говорит сочинитель, нет ни одной такой склонности, коя бы более притягала мое удивление, как неограниченное их самолюбие. Обыкновенный к тому повод бывает невежество и ласкательство» (Но-

виков, с. 119).

Высмеивая «неограниченное самолюбие» некоторых, привыкших к ласкательству сограждан, Новиков метил в венценосную издательницу «Всякой всячины». Перелицовывая соответствующий номер екатерининского журнала, «Трутень» пародирует манеру своего противника: «Такий самолюбивый… хочет, чтобы все его хвалили и делали бы только то, что он повелевает». «… со временем составить он хочет книгу, всякий вздор, в которой все странные приключения напишет всего города, и надеется получить от того великий барыш» (Новиков, с. 119–120). Намек на «Всякую всячину» заключен уже в брошенной словно невзначай характеристике задуманной книги – «всякий вздор». Пародийный характер очерка окончательно проясняется далее, при перечислении в насмешливо ироническом тоне образцов сатирических сочинений, встречавшихся на страницах «Всякой всячины»: «Такий-то на сей неделе был у своей родни и передавил все пироги, данные некоторой простодушной старушке в подаяние; такий-то всякий день бранится со своими соседя-

ми за колодезь; такий-то там-то приметил, что все де-

вицы кладут ногу на ногу очень высоко; тот-то насмешник подсмеял одну женщину, велев ей для усыпления читать сочинения такого мужа, который за полезные переводы заслужил от всех похвалу и благодарность,

ичто от той насмешки весь город хохотал целую неделю на счет насмешника… Етот перекрапывает на свой салтык статьи из славного аглинского Смотрителя, и, называя их произведением своего умоначертания, восклицает: и мы яблока плывем, и прочая» (Но-

виков, с. 120).

По приведенному отрывку можно видеть, что Нови-

ков прекрасно знал и помнил содержание всех номеров «Всякой всячины». Если издатели последней фактически ничего не смогли противопоставить своему оппоненту, кроме пасквиля, выставив издателя «Трутня» разносчиком сплетен, то Новиков сумел сохранить чувство авторского достоинства. Он предельно точен. Каждый из его выпадов основан на содержании конкретных номеров «Всякой всячины». Сатира Новикова не оставляла места для двусмысленности в истолковании ее подлинного объекта. В этом отношении мастерство Новикова-сатирика могло сравниться разве что с мастерством Фонвизина.

Особого внимания заслуживает защита Новиковым В. К. Тредиаковского, насмешки над которым не сходили со страниц первых номеров «Всякой всячины». Ека-

терина II, так рьяно выступавшая против сатиры на ли-

ца, не стеснялась высмеивать Тредиаковского, в частности его «Тилемахиду» и перевод «Аргениды». В защите Тредиаковского, как и ранее в споре о пределах и назначении сатиры, Новиков имел активного союзника в лице издателя «Смеси».

Новиков подметил и не оставил без насмешки и сами методы, к которым прибегала Екатерина II в своей публицистической деятельности. Он открыто уличил русскую императрицу в несамостоятельности, указывая, что большинство печатавшихся во «Всякой всячине» статей и нравоописательных очерков восходит к «аглинскому „Смотрителю“» (имелся в виду журнал Стиля и Аддисона «Зритель» – «The Spectator»). Новиков верно уловил идеологическую метаморфозу, которая произошла во взглядах Екатерины II после разочарования ее в попытках следовать урокам Монтескье и других французских просветителей на поприще законодательства.

На стороне «Трутня» в его полемике со «Всякой всячиной» выступили журналы «Смесь» и «Адская почта». Екатерине II пришлось признать свое поражение и на журналистском поприще. В течение первой половины 1770 г. «Всякая всячина» еще выпускает свои листочки под названием «барышка». Но поползновений к полемике она больше не выражает. К тому же, к концу 1769 г. почти все периодические издания пре-

кратили свое существование. Дольше других продер-

жался «Трутень». Но и он перестал выходить в начале 1770 г. Это произошло, по-видимому, не без административного воздействия. О чинившихся «Трутню» препятствиях можно судить по характерному объявлению, помещенному в сатирических «Ведомостях» листа XVIII от 25 августа: «Издателю Трутня для наполнения еженедельных листов потребно простонародных сказок и басен, ибо из присылаемых к нему сатирических и критических пиес многих не печатают, а напечатанные без всякого стыда многие принимают на свой счет и его злословят за то повсеместно» (Новиков, с. 114).

В литературоведении не раз обращалось внимание на зависимость екатерининской «Всякой всячины» от английских сатирико-нравоучительных журналов Стиля и Аддисона, в особенности от их знаменитого «Зрителя» (1711–1714), откуда было заимствовано значительное количество материалов, печатавшихся на ее страницах.[922] В сущности, оттуда Екатерина II восприняла теорию незлобивой человеколюбивой сатиры, которую она так настойчиво прокламировала на страни-

922 Подробно об этом см.: Солнцев В. «Всякая всячина» и «Спектатор». (К истории русской сатирической журналистики XVIII века). СПб., 1892; Лазурский В. «The Spectator» и «Всякая всячина». – Русский библиофил, 1914, № 8, с. 23–27; Левин Ю. Д. Английская просветительская журналистика в русской литературе XVIII века. – В кн.: Эпоха просвещения. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1967, с. 3–109.

цах своего журнала.

Популярность журналов Стиля и Аддисона в Европе XVIII в. была огромной. Известны они были и в России. Екатерина II и в публицистических начинаниях хотела не выглядеть отсталой. Но в ее стремлении привить на русской почве традиции английской нравоучительной журналистики следует видеть и определенный политический смысл. После провала попыток выступить

вроли законодательницы Екатерина II постепенно начинает освобождаться от увлечений идеями французского Просвещения, отдавая предпочтение более умеренной доктрине английского просветительства времен Реставрации.

Эта переориентация на новую культурно-идеологи-

ческую традицию должна была, по ее представлению, способствовать консолидации общественного мнения нации вокруг проводимой ею политики. Вопрос о сатире не случайно выдвинулся на одно из первых мест в содержании ее журнала. Споры о сатире велись и на страницах журналов Стиля и Аддисона. Там-то Екатерина II и нашла устраивавшее ее решение проблемы

ипопыталась применить его в России.

Вусловиях английской действительности периода после «славной» революции 1688 г. требования доброжелательной сатиры с подчеркнутым отказом от обличения конкретных лиц диктовались той ситуацией политического компромисса, в сохранении которого сати-

рики эпохи Реставрации видели свою главную цель. Но

вусловиях России проповедование такого понимания сатиры, учитывая, что оно исходило от печатного органа, руководимого самой императрицей, объективно служило целям ограничить возможности критики снизу действий верховной власти и царящих в административном аппарате злоупотреблений.

Не случайно Екатерина II, так рьяно принявшаяся

впервые годы своего царствования бороться со взяточничеством, теперь на страницах «Всякой всячины» призывает к терпимости. В листе 60 появляется коротенькая заметка «Подьячих не можно и не должно перевести», где давалось довольно любопытное объяснение практики взяточничества подьячих: «Не подьячие и их должности суть вредны; … они менее других исключены из пословицы, которая говорит, что нет рода без урода, для того, что они более многих подвержены искушению. Подлежит еще и то вопросу: если бы менее было около них искушателей, не умалилася ли бы тогда и на них жалоба» (Вв, с. 160).[923]

Следование традициям английских сатирико-нраво-

923 С резкой отповедью практике подобных оправданий выступил «Трутень» и поддерживавшие его журналы. Особенно острым был ответ издателя «Смеси»: «Бабушка в добрый час намеряется исправлять пороки, а в блажный дает им послабление: она говорит, что подьячих искушают, и для того они берут взятки, а это так на правду походит, как то, что чорт искушает людей и велит им делать злое. Право подьячие без всякого искушения сами просят за работу». – Смесь, 1769, с. 86.

учительных журналов начала XVIII в. определило не

только содержание, но и формы сатиры, к которым прибегала Екатерина II на страницах своего журнала. Формы эти не отличались большим разнообразием. Это были главным образом бытовые очерки, нравоописательные эссе, с таким блеском разработанные издателями «Болтуна» и «Зрителя», а также система обмена письмами со своими действительными и мнимыми корреспондентами. Для английской литературы открытые в журналах и доведенные до совершенства приемы подобной типизации человеческих характеров явились предпосылкой становления крупных литературных форм повествовательного плана. «Очерки характеров и современных нравов, которые делали в своих журналах Стиль и Аддисон, можно считать началом того нравоописательного и нравоучительного английского романа, который с половины XVIII века стал играть такую выдающуюся роль в европейской повествовательной литературе».[924]

В нашем литературоведении тоже пытались рассматривать эпизод полемики сатирических журналов 1769–1772 гг. как своеобразный подготовительный этап формирования русской повествовательной прозы последующих десятилетий. Внешне основания для

924 Лазурский В. Сатирико-нравоучительные журналы Стиля и Аддисона. Из истории английской журналистики XVIII века, т. 1. Одесса, 1909,

с. 230.

этого как будто бы налицо. Значение прозы в русской

литературе к концу XVIII в. действительно возрастает. Но стремление видеть историко-литературное значение журнальной периодики 1769–1772 гг. только в свете последствий, которые полемика между журналами могла иметь для развития позднейшей повествовательной прозы по аналогии с английской литературой, затемняет смысл того, что в действительности произошло в эти годы в русской литературе.

Попытка Екатерины II внедрить в России методы английской просветительской журналистики не нашла поддержки. Появление «Всякой всячины» в роли проводника определенной идеологической тенденции вызвало острую полемику. В ходе ее верховная власть, как мы уже видели, натолкнулась на мощную оппозицию. Вместо консолидации общественного мнения нации вокруг своего печатного органа Екатерина II фактически вызвала консолидацию своих идеологических противников. Лидером их на данном этапе выступил Новиков.

Поэтому главное, в чем следует видеть значение журнальной полемики 1769 г., – это открытое размежевание литературных сил на идеологической основе. Следствием его явилось формирование общественного мнения, независимого от официальной идеологии. Отход от практики меценатства, превращение литературы в самостоятельную общественную силу знамено-

вали собой резко возросшее значение литературы в

духовной жизни общества.

Традиции, заложенные «Трутнем» в его полемике со «Всякой всячиной», нашли свое продолжение в другом выдающемся журнале Новикова. Это был «Живописец», выходивший на протяжении 1772 г. Наученный горьким опытом, Новиков теперь старательно маскирует наиболее острые в критическом отношении материалы. Он искусно перемежает их с публикациями панегирических сочинений, как в стихах, так и в прозе.

В новом журнале Новиков помещает произведения, привлекавшие внимание читателей к одной из самых животрепещущих проблем общественной жизни России его времени – проблеме угнетенного положения русского крепостного крестьянства. В числе таких произведений прежде всего следует указать знаменитый «Отрывок путешествия в *** И *** Т ***». Помещенный в листе 5 «Живописца», этот отрывок содержал потрясающие по силе обличения описания тех бесчеловечных условий, в которых приходилось жить обреченным на бесправие, запуганным и доведенным до нищеты крестьянам крепостнической России.[925] Картины жиз-

925 Относительно автора этого сочинения мнения исследователей до сих пор расходятся. Ряд ученых (среди них В. П. Семенников, Г. А. Гуковский, П. Н. Берков, Л. И. Кулакова, Н. В. Баранская) считают автором «Отрывка…» А. Н. Радищева. Им противостоит точка зрения, активно развиваемая Г. П. Макогоненко и поддержанная Л. В. Крестовой и Д. Д. Благим, согласно которой автором следует считать Новикова. Проведенные в по-

ни деревни Разоренной далеко перерастали значение

частного факта, приобретая масштабы символического обобщения. Публикация отрывка вызвала настолько сильный резонанс, что Новикову пришлось срочно поместить в листе 13 своего журнала статью «Английская прогулка», где, защищая позицию, выраженную в «Отрывке…», издатель «Живописца» в то же время постарался смягчить обобщающий пафос обличения.

Публикацией другого замечательного сатирического сочинения – цикла «Писем к Фалалею» Новиков раскрывал перед читателем оборотную сторону крепостнической системы: разлагающее влияние рабства на представителей правящего дворянского сословия. Нравственное ничтожество родителей Фалалея производило тем более ужасающее впечатление, что в их полной власти находились крепостные крестьяне, которых помещики нещадно грабят, не считая за людей («с мужиков ты хоть кожу сдери, так не много прибыли»). Бросается в глаза близость стиля и содержания писем к методу фонвизинской сатиры.[926] Картины

следнее время архивные разыскания Д. С. Бабкина помогли обнаружить документы, подтверждающие авторство Радищева, см.: Бабкин Д. С. К раскрытию тайны «Живописца». – РЛ, 1977, № 4, с. 109–116.

926 В статьях А. Лурье и И. Исакович, посвященных «Письмам к Фалалею» (Учен. зап. ЛГУ, 1939, вып. 4), содержатся обоснования принадлежности этого сочинения Д. И. Фонвизину. Эту точку зрения подтвердил П. Н. Берков (см. его кн.: История русской журналистики XVIII века, с. 194); к ней присоединяется в своей книге А. В. Западов (Русская журналисти-

быта уездных дворян, встававшие со страниц «Живо-

писца», по-своему словно предвосхищали сцены быта Простаковых из комедии Фонвизина «Недоросль».

Не оставляет Новиков в «Живописце» и тех форм сатиры, которые с таким блеском применялись им на страницах журнала «Трутень», как, например, сатирические «Ведомости», «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др. Новиков еще дважды переиздаст «Живописец», включив в 3-е издание 1775 г. ряд наиболее интересных материалов из своего первого журнала. Потребность в подобных переизданиях свидетельствовала о резко возросшей популярности Новикова и актуальности поднимаемых в его журналах проблем.

Журнал Новикова «Живописец» издавался в обстановке, когда массовое увлечение журналистикой пошло на убыль. Это не могло не сказаться на облике «Живописца». В нем почти нет полемических материалов; он более разнороден в структурном отношении. Тем не менее содержание и формы сатиры в этом журнале, как и ранее в «Трутне», поражают своим разнообразием и остротой. Важную роль в формировании методов журнальной сатиры Новикова играло обращение его к традициям его предшественников.

ка XVIII века, с. 126–127). Иную позицию занимает в данном вопросе Г. П. Макогоненко, утверждающий, что автором «Писем» является Новиков (см.: Макогоненко Г. П. 1) Николай Новиков и русское просвещение XVIII

века, с. 255–259; 2) От Фонвизина до Пушкина. М., 1969, с. 303–335).

Как мы видели, Новиков принципиально отмежевы-

вался от попыток «Всякой всячины» внедрить в русской литературе традиции незлобивой нравоучительной сатиры журналов Стиля и Аддисона. Приступая к изданию своего «Трутня», Новиков исходил из того отношения к сатирическому искусству, которое было выработано ранее на национальной почве. Первым писателем, на авторитет которого он открыто опирается, был Сумароков. На сумароковские стихи «Без пользы свету жить, тягчить лишь только землю» ссылается издатель «Трутня», обосновывая свое решение приняться за выпуск периодических листков. От Сумарокова Новиков воспринял и ту непримиримость, с которой он выступил против отстаивавшегося Екатериной II тезиса о доброжелательности сатиры. Характерно, что ссылкой на Кащея, зловещего ростовщика, выведенного Сумароковым в комедии «Лихоимец», оправдывает Новиков в листе XXV от 13 октября необходимость сатиры на лица.

Непримиримость к социальному злу, вера в целительную силу сатирического обличения роднит сатиру Новикова и с традициями Кантемира. В одном из первых номеров «Живописца» Новиков рисует галерею портретов врагов науки: здесь и не знающий родного языка Наркис, и судья Кривосуд, и Щеголиха, и Волокита. Тему 1 сатиры Кантемира («На хулящих учение») и разрабатывает на новой основе Новиков. Он прямо

приводит видоизмененную цитату из сочинения Канте-

мира, влагая ее в уста «добрых старичков», думающих согласно с противниками учения: «… деды наши и прадеды ничему не учились, да жили счастливо, богато

испокойно, науки да книги переводят только деньги, какая от них прибыль, одно раззоренье!» (Новиков, с. 289).

Жанровые формы сатиры Новикова поражают сво-

им многообразием и изобретательностью. Новиков не отказывается от традиционных форм журнальной сатиры, таких как публикация писем корреспондентов с последующими комментариями или ответами на них издателя. Но он почти не прибегает к жанру нравоописательного эссе, столь характерного для английских нравоучительных журналов и пользовавшегося особым вниманием Екатерины II. Зато с неподражаемым блеском он развивает формы сатиры, имевшие давние традиции на национальной почве, а также в литературах Германии и Франции: пародийные «Ведомости», содержавшие полные сарказма объявления о последних случившихся «новостях», подрядах и прочем, сатирические лечебники, пародии на толковые словари, подборки сатирических портретов, сны, диалоги, наконец, повести типа новелл, порой с элементами фантастики, иногда определяемые как «быль», но всегда заключавшие в себе определенный нравственный урок, вроде повести о приключениях червонца (лист X) или

повести о пропавших судейских часах (лист XIII). В ря-

де случаев Новиков прямо ориентируется на традиции русской низовой демократической сатиры, стоящей на грани с фольклором. Таково, например, происхождение предлагаемых «Трутнем» рецептов для лечения «больных душою». Образцом в данном случае могли служить для Новикова пародийные фольклорные «лечебники» XVII в.[927]

В других случаях Новиков переносит в свои сатирические журналы приемы сатиры, воспринятые им из французской и немецкой нравоучительной литературы. Таковы сатирические ведомости, словари, диалоги, развернутая цепь сатирических портретов-характе- ристик, объединенная у Новикова под рубрикой «Смеющийся Демокрит», сны. И здесь отчетливо прослеживается тяготение Новикова к литературным формам, рассчитанным преимущественно на широкие слои демократического читателя.

Среди разнообразного состава новиковской сатиры особое место принадлежит материалам, имитирующим подлинные документы эпохи. Это знаменитые «Копии с отписок» крестьян к своему помещику и указ помещика к своим крестьянам, помещенные в «Трут-

927 Об использовании Новиковым фольклорных источников см.: Крестова Л. В. Традиции русской демократической сатиры в журнальной прозе Н. И. Новикова. («Трутень», «Живописец»). – ТОДРЛ, т. 14. М. – Л., 1958,

с. 486–492.

не», а также письма родных к Фалалею из журнала

«Живописец». Материалы эти посвящены одной теме – теме отношения помещиков к своим крестьянам. Объективно из документов, объединяемых под этой рубрикой, вырисовывалась ужасающая картина помещичьего произвола и полного бесправия задавленных крепостническим гнетом крестьянских масс России.

Эта форма серьезной сатиры, свободная от установки на комический эффект, была призвана привлечь внимание русского читателя к одному из наиболее острых и актуальных вопросов социальной жизни того времени. Смелость и новаторство Новикова проявились прежде всего в публикации «документов», как бы исходивших от самих крестьянских низов. Это был первый случай, когда голос крестьянства звучал со страниц литературного печатного органа в такой форме: «… да послано к тебе, государь, прошлой трети недоборных денег с сельских и деревенских сорок три рубли двадцать копеек, а больше собрать не могли: крестьяне скудны, взять негде, нынешним годом хлеб не родился, на силу могли семена в гумны собрать. Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худыя, да и соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру» (Новиков, с.

141).[928]

«Отписки крестьян» служили своего рода предпосылкой для следовавшего за ними помещичьего указа. А сам указ, содержавший в своем стиле элементы, характерные для высочайших постановлений того времени, придавал частному факту помещичьего самоуправства широкий обобщающий смысл:

«Человеку нашему Семену Григорьеву!

Ехать тебе в **** наши деревни, и по приезде исправить следующее:

1.Проезд отсюда до деревень наших и оттуда обратно иметь на счет старосты Андрея Лазарева.

2.Приехав туда, старосту при собрании всех крестьян высечь нещадно за то, что он за крестьянами имел худое смотрение и запускал оброк в недоимку, и после из старост его сменить,

асверьх того взыскать с него штрафу сто рублей.

3.Сыскать в самую истинную правду, как староста и за какие взятки оболгал нас ложным своим докладом? За то прежде всего его высечь,

апотом начинать следствием порученное тебе дело.

4.Старосты Андрюшки и крестьянина Панфила Данилова, по коем староста учинил ложный донос, обеих их домы опечатать и определить караул, а

928 Не случайно Добролюбов сопроводил анализ отписок в своей статье «Русская сатира в век Екатерины II» следующим замечанием: «Эти документы так хорошо написаны, что иногда думается: не подлинные ли это?» (Добролюбов Н. А. Собр. соч., т. 5. М. – Л., 1962, с. 352).

их самих отдать под караул, в другой дом» и т. д.

(Новиков, с. 156).

Эффект новиковских обличений неизмеримо возрастал оттого, что сатирик развертывал картину бесправного положения крестьян в двух противоположных плоскостях: с точки зрения не сомневающихся в своих правах, забывающих человеческий долг угнетате- лей-помещиков и с точки зрения подвластных барской воле, бесправных, угнетаемых крестьян.

Однако, пытаясь уяснить позитивную сторону программы Новикова, тот идеал, с позиций которого он осуществлял критику крепостнической системы, следует подчеркнуть, что до радикальных выводов, вытекавших из подобной критики, сатирик в силу целого ряда причин не поднимался. При всем искреннем сочувствии к угнетаемому крестьянству решение основного для крепостнической системы социального вопроса Новиков переводил в сугубо моральную плоскость. Главным и единственным орудием исправления существующих социальных зол он считал просвещение, пробуждение в людях сознания нравственной добродетели. Сатира и рассматривалась им как одна из наиболее действенных форм воспитания сограждан. Естественно, что основной социальной силой, к которой апеллировала новиковская сатира, было дворянство – господствующий класс тогдашнего русского общества.

Это сочетание стихийного демократизма с отста-

иванием незыблемости сословных привилегий дворянства составляло характерную особенность раннего русского просветительства XVIII в. Идея естественного равенства людей в глазах Кантемира и Сумарокова ничуть не подрывала их представлений о сословной исключительности дворян. Наоборот, в этой идее они видели своеобразный стимул для представителей правящего сословия оправдывать свои социальные преимущества благородным служением на пользу общества.

В сатирах Кантемира и Сумарокова мы сталкиваемся постоянно с утверждением этих идей. И когда Новиков в XXIV листе журнала «Трутень» выписывал «рецепт» от «болезни» г. Безразсуду, который «болен мнением, что крестьяне не суть человеки», то он следовал этой же традиции. «Рецепт» состоял в следующем: «Безразсуд должен всякой день по два раза рассматривать кости господские и крестьянские до тех пор, покуда найдет он различие между господином и крестьянином» (Новиков, с. 136).

Пафос новиковской сатиры состоял, таким образом, в пробуждении сознания у представителей правящего сословия. Крестьяне выводятся у него исключительно как объект сострадания, лишенными субъективного нравственного начала. Изображение крестьянина как осознающей свое нравственное достоинство личности оставалось еще делом будущего. Только у Радище-

ва в его «Путешествии из Петербурга в Москву» впер-

вые раскрывается высокое нравственное самосознание русского крестьянина.

Новиков, как, кстати, и Фонвизин, сохранял веру в концепцию просвещенного абсолютизма. Не сомневался он и в праве дворянства на руководящее положение в обществе. Поэтому, выступая против жестокости отдельных помещиков, он боролся за чистоту сословия. В уничтожении практики помещичьего произвола Новиков уповал на перевоспитание, на пробуждение у заблуждающихся дворян любви к добродетели.

Последним журналом Новикова 1770-х гг. был «Кошелек» (1774). На его содержании отразилось, по-ви- димому, то общее потрясение, которое вызвала среди дворян Крестьянская война 1773–1775 гг. под водительством Пугачева. Новиков отходит теперь от острой социальной сатиры. Пафос критики отдельных сторон внутренней политики Екатерины II, обличение представителей дворянства сменяются преимущественно отстаиванием идеи национальной самобытности. Борьба с галломанией составляет главную тему журнала.

В русле этих новых настроений следует рассматривать и помещение на страницах «Кошелька» комедии в одном действии под названием «Народное игрище». Основу ее содержания составляет идиллическое изображение добрых помещиков, заботящихся о благе

своих крестьян. В текст пьесы введены народные пес-

ни, речь отдельных персонажей нарочито выдержана

впростонародном стиле, пересыпана народными пословицами и поговорками.

Одновременно Новиков предпринял издание исто-

рических документов и памятников национальной старины, выпустив с 1773 по 1775 г. 10 томов «Древней Российской Вивлиофики». Еще ранее им был выпущен «Опыт исторического словаря о российских писателях» (1772). В появлении подобного рода трудов также следует видеть свидетельство просветительской направленности деятельности Новикова. Воспитание у своих соотечественников чувства патриотизма он считал важнейшей задачей литературы.

Конец 1770-х – 1780-е гг. отмечены активизацией издательской деятельности Новикова. Взяв с 1778 г. в аренду типографию Московского университета, он расширил ее и организовал массовое печатание книг самого разного содержания. Продукция его типографии была рассчитана на удовлетворение читательских потребностей самых широких слоев населения России

идостигала огромных по тому времени тиражей.

Вэти годы раскрылся во всей полноте необычайный организаторский талант Новикова. Ему принадлежала заслуга открытия первой публичной библиотеки в Москве, организация московских книжных лавок. Он заботится о распространении и продаже книг в провинции,

бесплатно рассылая изданные в его типографии кни-

ги народным и духовным училищам. С 1785 по 1789 г. Новиков издает журнал «Детское чтение» – первый в России журнал для детей. Среди сотрудников, привлеченных им к изданию «Детского чтения», был молодой Карамзин.

С конца 1770-х гг. Новиков увлекается масонством. Почти все журналы, издававшиеся Новиковым с этого времени («Утренний свет», «Вечерняя заря», «Покоящийся трудолюбец»), так или иначе связаны с проповедью масонских идей. Сама подвижническая деятельность Новикова конца 1770–1780-х гг. по распространению просвещения, его забота о нравственном воспитании юношества, его филантропические мероприятия были продиктованы во многом искренней верой в гуманную миссию масонского движения. Для Новикова принцип нравственного самоусовершенствования, столь активно проповедовавшийся масонами, не мыслился вне общественно полезной деятельности, направленной на благо отечества.

Авторитет, которым пользовался Новиков у широких слоев интеллигенции, его влияние на общественное мнение тревожили Екатерину II. Будучи напугана французской революцией, императрица расправилась с Новиковым, обвинив его в антиправительственной деятельности. В 1792 г. он был арестован и осужден к заключению в Шлиссельбургской крепости, где про-