Записка. От Юлии

Не внушайте себе мысль, что отъезд ваш неизбежен. Добродетельное сердце найдёт силы побороть себя или умолкнуть, а быть может, и стать суровым. Вы же... вы можете остаться.

Ответ

Я молчал долго; ваша холодность в конце концов заставила меня заговорить. Можно преодолеть себя во имя добродетели, но презрение того, кого любишь, непереносимо. Я должен уехать.

Вторая записка. От Юлии

Нет, сударь, если чувства, в которых вы мне открылись, слова, которые вы осмелились высказать, не были притворством, то такого человека, как вы, они обязывают к большему; уехать – этого мало.

Ответ

Притворство было лишь в том, что страсть якобы укрощена в моём отчаявшемся сердце. Завтра вы будете довольны, и, что бы вы ни говорили, так поступить мне легче, чем уехать.

Третья записка. От Юлии

Безумец! Если тебе дорога моя жизнь, страшись посягать на свою. За мной неотступно следят, я не могу ни говорить с вами, ни писать вам до завтра. Ждите.

Письмо IV. От Юлии

Вот мне и приходится в конце концов признаться в роковой тайне, которую я так неловко скрывала. Сколько раз я клялась себе, что она покинет моё сердце лишь вместе с жизнью! Но твоя жизнь в опасности, и это заставляет меня открыться; я выдаю тайну и утрачиваю честь. Увы! Я была уж слишком стойкой,- ведь утрата чести страшнее, чем смерть!

Что же мне сказать? Как нарушить столь тягостное молчание? Да ужели я не все тебе сказала и ты не всё понял? Ах, ты слишком хорошо всё видел, и ты, конечно, обо всём догадался! Я всё более запутываюсь в сетях гнусного соблазнителя, не могу остановиться и вижу, что стремлюсь в ужасную бездну. Коварный! Моя любовь, а не твоя, придаёт тебе смелость! Ты видишь смятение моего сердца, ты, на мою погибель, берёшь над ним верх; по твоей вине я достойна презрения, но наперекор себе вынуждена презирать тебя, и это самое тяжкое моё горе. Ах, злодей, я питала к тебе уважение, а ты навлекаешь на меня бесчестие! Но верь мне, если б твоё сердце могло мирно вкушать радость победы, оно бы никогда её не одержало.

Ты знаешь, - и это должно умножить укоры твоей совести, - что в моей душе не было порочных наклонностей. Скромность и честность были мне любезны. Я взращивала их, ведя простой и трудолюбивый образ жизни. Но к чему все старания, если небо их отвергло? С того дня, когда я, к своему несчастью, впервые увидела тебя, тлетворный яд проник в моё сердце и рассудок; я поняла это с первого взгляда; и твои глаза, чувствования, речи, твоё преступное перо с каждым днём делают яд всё смертоносней.

Что только не делала я, чтобы пресечь эту гибельную, все растущую страсть! Сопротивляться не было сил, и я стремилась уберечься от нападения, но твои домогательства обманули мою тщетную осторожность. Сотни раз порывалась я припасть к стопам тех, кому обязана своим рождением, сотни раз порывалась я открыть им свое сердце, но им не понять, что творится в нём; они прибегнут к обычным врачеваниям, а недуг неизлечим; матушка слаба и безответна, я знаю неумолимо крутой нрав отца, и я добьюсь лишь одного: погибну, опозорив себя, свою семью и тебя. Подруга моя уехала, брата я лишилась; и на всём свете мне не найти защитника от врага, который меня преследует; тщетно взываю к небу, - небо глухо к мольбам слабых. Всё разжигает страсть, снедающую меня; я предоставлена самой себе или, вернее, отдана на твою волю; сама природа словно хочет стать твоей соучастницей; все усилия тщетны; я люблю тебя наперекор себе. Моё сердце не устояло, когда было полно сил, ужели теперь оно лишь наполовину отдастся чувству? Ужели сердце, не умеющее ничего утаивать, не признаётся тебе до конца в своей слабости! Ах, не следовало мне делать первый, самый опасный шаг... как теперь удержаться от других? Да, с первого же шага я почувствовала, что устремляюсь в пропасть, и ты властен усугубить, если пожелаешь, моё несчастье.

Положение моё ужасно, мне остается прибегнуть лишь к тому, кто довёл меня до этого; ради моего спасения ты должен стать моим единственным защитником от тебя же. Знаю, я бы могла пока не признаваться в своём отчаянии. Могла бы некоторое время скрывать свой позор и, постепенно уступая, обманывать, себя. Напрасные ухищрения, - они бы только польстили моему самолюбию, но не спасли бы честь. Полно! Я хорошо вижу, слишком хорошо понимаю, куда ведёт меня первая ошибка, хоть я стремлюсь не навстречу гибели, а прочь от неё.

Однако ж, если ты не презреннейший из людей, если искра добродетели тлеет в твоей душе, если в ней ещё сохранились благородные чувства, которых, мне казалось, ты был исполнен, - могу ли я думать, что ты человек низкий и употребишь во зло роковое признание, исторгнутое безумием из моей груди? Нет, я знаю тебя: ты укрепишь мои силы, станешь моим защитником, охранишь меня от моего же сердца.

Твоя добродетель – последнее прибежище моей невинности. Свою честь я осмеливаюсь вверить твоей – тебе не сохранить одну без другой. Ах, благородный друг мой, сбереги же обе и пожалей меня, хотя бы из любви к себе.

О господи! Ужели мало всех этих унижений? Я пишу тебе, друг мой, стоя на коленях, я орошаю письмо слезами, возношу к тебе робкую мольбу. И всё же не думай, будто я не знаю, что мольбы могли бы возноситься ко мне и что я подчинила бы тебя своей воле, стоило лишь уступить тебе с искусством, достойным презрения. Возьми суетную власть, друг мой, мне же оставь честь. Я готова стать твоей рабою, но жить в невинности, я не хочу приобретать господство над тобой ценою своего бесчестия. Если тебе угодно будет внять моей просьбе, то какой любовью, каким уважением воздаст тебе та, которой ты вернёшь жизнь! Сколько очарования в нежном союзе двух чистых душ! Побеждённые желания станут источником твоего счастья, и эти сладостные утехи будут достойны ангелов.

Я верю, я надеюсь, что сердце, заслуживающее, как мне кажется, безраздельной привязанности моего сердца, не обманет моих ожиданий и будет великодушно; и надеюсь, что, если б, напротив, оно оказалось способно, в низости своей, злоупотребить моим смятением и теми признаниями, которые вынудило у меня, тогда чувство презрения и негодования вернуло бы мне рассудок; я ещё не так низко пала, чтобы для меня опасен был возлюбленный, за которого пришлось бы краснеть. Ты сохранишь добродетель или станешь достойным презрения; я сохраню уважение к себе или исцелюсь. Вот она, единственная надежда, оставшаяся у меня, кроме самой последней надежды – умереть <…>.

Пер. А. Худадовой.