Литературная страница

Несправедлив тот, кто нападает вообще на исследования за то только, что некоторые исследователи позволяют себе слишком мно­го. Только тот, кто свободен от всякого увлечения наукою, будет единичные факты выставлять, как орудие против исследований во­обще.

При всяких исследованиях, будут ли они служить практическим целям или нет, мы всегда должны обращать внимание, этичны ли они, не идут ли они в разрез с высшими обязанностями...

В последнее время частью прессой, частью рассуждениями в пар­ламенте, частью агитацией в известных кругах, обращено всеобщее

320

21-6961

321

внимание на врачебные опыты, которые совершаются над людьми, особенно в больницах. Я лично с постоянно возрастающим удивле­нием стал при этом замечать, что отдельные медики, одержимые ка­кой-то манией исследования, действительно переходят границы пра­ва и нравственности в крайне опасной степени. Для них свобода ис­следования идет так далеко, что уничтожает мысли о всем другом.

Граница между животным и человеком стерта для них. Несчаст­ный больной, который доверился им для лечения, постыдно обма­нут, и человек низводится до степени кролика. Некоторые из этих опытов проведены в клиниках, руководители которых вечно носятся со словом гуманность!.. Это явление не знает, кажется, ни нацио­нальных, ни политических границ...

Я сам собрал из литературы около 600 работ, где или автор сам соглашается, что дело идет не о врачебном вмешательстве, или где его видно из всего изложения. Но не подлежит сомнению, что в дей­ствительности число предпринятых посягательств переходит за мно­гие тысячи... Врач имеет право производить терапевтические или профилактические опыты с новым средством или новым методом. Однако врач должен иметь основание думать, что его новое средство может представлять больше шансов на успех, чем все известныя уже средства; далее, надо при этом иметь в виду степень опасности... Пусть не говорят, что в настоящее время больницы представляют из себя скорее научные институты. Научное исследование может иметь место постольку, поскольку ему не приносится в жертву кардиналь­ная цель больницы, лечение больных. Только полным извращением понятий объясняются те случаи, когда врачи считают себя в праве жертвовать здоровьем больных в интересах науки.

В печатных статьях часто сообщается, что пациент дал свое согла­сие на тот или другой опыт; некоторые исследователи и мотивирова­ли этим свое право экспериментировать. Я не придаю значения этим лаконическим сообщениям. С нравственной точки зрения очень важно,— не пришлось ли больничному врачу употребить свое влия­ние для того, чтобы получить подобное согласие. Я сомневаюсь, что­бы это согласие было всегда добровольным. Нужно знать, с каким почтением пациенты относятся к больничным врачам, а особенно к главному врачу клиники, тогда легко себе представить, что иногда они дают свое согласие просто из боязни, что иначе к ним будут от­носиться недружелюбно и лечить их будут хуже, хотя бы эта боязнь и была неосновательна...

Молль А. Врачебная этика.— М., 1904.

К великому сожалению, страстные протесты врачей-гума­нистов против проведения медицинских экспериментов на людях были услышаны далеко не всеми. Вскоре о них вообще забыли на долгое время, особенно в СССР и в Германии.

В сборнике научных трудов Института Человека РАН «Биоэтика: принципы, правила, проблемы» опубликована ста­тья В. Я. Бирштейна «Эксперименты на людях — не только в нацистской Германии», в которой автор пишет о том, что в ОГПУ с 1926 г. по указанию наркома безопасности Менжин­ского была создана специальная лаборатория по использова­нию ядов и наркотиков.

Следующий нарком, Генрих Ягода, интересовался ядами профессионально: по образованию он был фармацевт. По-ви­димому, при нем специальная лаборатория состояла из двух подразделений: химической и химико-бактериологической

групп.

С конца 1930-х по начало 1950-х годов в составе НКВД— МГБ существовала лаборатория смерти «Камера», разрабаты­вавшая яды, убивавшие жертвы без идентифицируемых сле­дов, а также искавшая наркотики, которые могли бы стимули­ровать «откровенность» допрашиваемых жертв. Все яды и наркотики испробовались на людях, заключенных, пригово­ренных к смертной казни. Руководил экспериментами и про­водил их «доктор» и биохимик Майрановский.

В конце 1940-х годов «доктор» также выступал в роли пала­ча: он вводил летальные дозы ядов жертвам — реальным или воображаемым политическим противникам советской власти. Полковник Бобренев, который имел доступ к следствен­ным делам Майрановского и Берии, так описывает «лаборато­рию смерти»: «Под лабораторию Е выделили большую комнату на первом этаже углового здания, что в Варсонофьевском пере­улке. Комната была разделена на пять камер, двери которых с несколько увеличенными глазками выходили в просторную прием­ную. Здесь во время экспериментов постоянно дежурил кто-то из сотрудников лаборатории.

Почти ежедневно в лабораторию поставляли заключенных, приговоренных к расстрелу. Процедура внешне походила на обыч­ный медицинский осмотр. „Доктор" участливо расспрашивал „пациента" о самочувствии, давал советы и тут же предлагал „лекарство". По свидетельствам очевидцев, Майрановский при­водил в лабораторию дряхлых и цветущих по состоянию здоровья людей, полных и худых. Одни умирали через три-четыре дня, другие мучились с неделю!».

Основная цель лаборатории состояла в поиске ядов, кото­рые нельзя было бы идентифицировать при вскрытии. Снача­ла Майрановский испробовал безвкусовые производные ип­рита. Похоже, что он начал экспериментировать с этими ве­ществами даже раньше, чем его коллеги в нацистской Герма­нии, где впервые эксперименты с ипритом были произведены на заключенных Заксенхаузена в 1939 г.

Больше года ушло у Майрановского на «работу» с рици­ном, растительным белком, содержащимся в семенах клеще­вины. Поскольку испробовались разные дозы рицина, остает­ся только гадать, сколько жертв погибло при этих экспери­ментах. Действие каждого из других ядов — дигитоксина, тал­лия, колхицина — опробовалось на 10 «подопытных». За муче­ниями жертв, не умерших сразу, экспериментаторы наблюда­ли в течение 10—14 дней, после чего «подопытных» убивали». В 1942 г. Майрановский обнаружил, что под влиянием оп-

322

21*

323

ределенных доз рицина «подопытный» начинает исключи­тельно откровенно говорить. Он получил одобрение руково­дства НКВД—НКГБ работать над новой темой, «проблемой откровенности» на допросах. Два года ушло на эксперименты лаборатории Майрановского по получению «откровенных» и «правдивых» показаний под влиянием медикаментов.

Допросы с использованием медикаментов проводились не только в лаборатории, но и в обеих тюрьмах Лубянки, № 1 и 2. Один из основных сотрудников лаборатории (а также асси­стент кафедры фармакологии 1-го Медицинского института), Владимир Наумов, открыто считал эти эксперименты профа­нацией. Однако известно, что после войны, в 1946 г., совет­ские «советники» из МГБ использовали наркотики при до­просах политических заключенных, арестованных в странах Восточной Европы.

Наряду с экспериментами откровенно садистскими, в на­шей стране, с ведома властей и при их финансовой поддерж­ке, проводились на людях и такие эксперименты, целесооб­разность которых вообще трудно себе представить с позиций здравого смысла. В 1927 г. в эмигрантской газете «Русское время» появилась сенсационная статья, рассказывающая о профессоре И. И. Иванове, пытавшемся в Сухумском обезь­яньем питомнике провести фантастический эксперимент по скрещиванию человека с обезьяной.

Недавно сотрудник Центрального государственного архива РФ М. Лаврентьев нашел и опубликовал уникальные доку­менты, подтверждающие осуществление этого «научного безу­мия».

Высокая академическая комиссия, в состав которой вошли такие корифеи отечественной науки, как О. Ю. Шмидт, М. М. Завадский, А. С. Серебровский и др., постановила: «Совещание присоединяется к постановлению физико-матема­тического отделения Академии наук СССР от 30.5.25 г. относи­тельно большого научного интереса, представляемого намечен­ными проф. И. И. Ивановым опытами по межвидовой гибридиза­ции на антропоидах между отдельными видами обезьян, а так­же между обезьянами и человеком...».

О том же писал заместителю Председателя Совета Народ­ных Комиссаров СССР т. Я. Э. Рудзутаку директор Гос. ин­ститута экспериментальной эндокринологии Наркомздрава Я. А. Тоболкин: «...интересы науки требуют такого расшире­ния и такой постановки дела, чтобы и другие научные институ­ты имели доступ и возможность получить в Сухумском питом­нике для своих опытов необходимый материал в обезьянах, и в первую очередь — для работ проф. И. И. Иванова по гибридиза­ции вообще и в частности — человека с обезьяной...».

Энергичный профессор Иванов решил, что для более фун­даментального подхода к проблеме необходима экспедиция в

324

Западную Африку, где так много обезьян, а женщины темпе­раментны и доступны. Правительством изыскивается круглая сумма в 291 912 долларов, и предприимчивый эксперимента­тор отправляется в Гвинею. Цель, поставленная профессором Ивановым, по мнению власть имущих, оправдывала выделен­ные средства. Это делалось в стране, где сотни тысяч людей умирали от голода.

Заветной мечтой профессора было осеменение женщин спермой самцов шимпанзе. Но и здесь его ждало разочарова­ние. Он докладывал в Москву: «Опыты реципрокного скрещи­вания пока не могли быть начаты, так как найти за плату женщин-туземок до сих пор не оказалось возможным. Ввиду этого я сговорился и получил согласие врача поставить опыты в госпитале, что было бы легко сделать... Губернатор, без ведома которого опыты в госпитале не могли быть поставлены, заявил, что принципиально он не возражает, при условии, если опыты будут ставиться с согласия больных. Это условие сделало по­становку данных опытов, в основе уже налаженных, чрезвычай­но трудной. Вот почему я придаю большое значение присылке пигмеев из Габона, так как с ними вышеуказанных затруднений быть не должно...».

Дождаться пигмеев профессору не удалось, но он не уны­вал, возвращаясь в Советский Союз: здесь, в стране Мичури­на и Лысенко, препятствий для самых чудовищных экспери­ментов не существовало. Коммунисты не хотели ждать мило­стей от природы (Медицинский вестник.—1994.—№ 1.—

С. 14.).

И долгое время в нашей стране осуществлялся, по выраже­нию И. П. Павлова, жесточайший «социальный эксперимент»,

жертвами которого стали миллионы людей. Плоды этого экс­перимента мы пожинаем и сегодня.

После Победы в Великой Отечественной войне, вслед за судом над главными фашистскими преступниками в Нюрн­берге, там же состоялся и суд над врачами-убийцами.

В статье «Горький юбилей», посвященной 50-летию Нюрн­бергского процесса, профессор Б. Г. Юдин пишет: «20 авгу­ста 1947 г. завершил свою работу Нюрнбергский трибунал, под­судимыми на котором стали 23 ведущих немецких ученых-меди-ка... В ходе процесса, длившегося 10 месяцев, всем им были предъявлены обвинения в военных преступлениях и преступлениях против человечества...

К сожалению, в нашей стране Нюрнбергский процесс до сих пор остается малоизвестным. Многие, конечно же, наслышаны о жестоких зверствах, которые творили в нацистских концлаге­рях представители самой гуманной профессии, к тому же впи­тавшие наследие одной из богатейших культурных традиций. Однако все это подчас представляется чем-то уж очень дале­ким от сегодняшних российских реалий и проблем. Тем не менее,

325

и в нашем отечестве, я убежден, еще предстоит серьезно ос­мыслить уроки Нюрнберга.

Обвинителей и судей, участвовавших в процессе, повергла в шок та планомерная и хладнокровная жестокость, с которой врачи-ученые проводили медицинские эксперименты на людях. Многочисленные свидетельские показания испытуемых (точнее было бы сказать — жертв), а также собиравшиеся и обобщав­шиеся с подлинно немецкой педантичностью результаты экспе­риментов, оказавшиеся в распоряжении суда, выстраивались в жуткую картину».

В концлагере Дахау на заключенных — евреях, поляках и русских — имитировалось действие недостатка кислорода в ат­мосферных условиях, характерных для высоты 12 км. Обычно через полчаса испытуемый умирал; при этом в протоколе экс­перимента тщательно фиксировались последовательные ста­дии его страданий (например, «спазматические конвульсии», «агоническое конвульсивное дыхание», «стоны», «пронзительные крики», «конвульсии рук и ног», «гримасы, кусание собственного языка», «неспособность реагировать на речь») и регистрирова­лись данные электрокардиограммы.

Изучалось переохлаждение, для чего испытуемых в голом виде выдерживали на морозе до 29 градусов в течение 9—14 часов, либо на несколько часов помещали в ледяную воду.

Проводилось заражение узников инфекционными и пара­зитарными заболеваниями.

В Заксенхаузене, Натцвейлере и других лагерях проводи­лись эксперименты с горчичным газом. Испытуемым предна­меренно наносились ранения, а затем раны инфицировались горчичным газом. Других этот газ заставляли вдыхать или принимать внутрь в сжиженном виде.

В ходе экспериментов, проводившихся в основном на жен­щинах в лагере Равенсбрюк, изучались раневые инфекции, а также возможности регенерации костей, мышц и нервов и трансплантации костей. Так, на ногах испытуемых делались надрезы, а затем в раны вводились бактериальные культуры, кусочки древесной стружки или стекла. Лишь спустя несколь­ко дней раны начинали лечить, проверяя те или иные спосо­бы. В иных случаях раны заражались гангреной, после чего одних испытуемых начинали лечить, а других — из контроль­ных групп — оставляли без лечения...

В других экспериментах на узниках концлагерей разраба­тывались методы дешевой, «нечувствительной» и быстрой сте­рилизации людей.

Проводилась заготовка человеческих черепов для антропо­логической коллекции в университете Страсбурга. «Исследо­ватели» отобрали 1200 евреев. После фотографирования и ан­тропологических измерений все они были умерщвлены, а их трупы переправлены в Страсбург.

326

Этот перечень преступлений врачей-убийц зачитывался не­сколько дней. Согласно приговору трибунала, 15 из 23 подсу­димых были признаны виновными; семерых приговорили к смертной казни через повешение, пятерых — к пожизненному заключению (впрочем, спустя 10, 15 и 20 лет все они были освобождены). Сообщалось, что личный врач Гитлера и глава Комиссариата здравоохранения Брандт, стремясь избежать виселицы, предложил свое тело для проведения таких же экс­периментов, которые ставил он сам. В этом ему было отка­зано.

К великому сожалению, о врачах-убийцах написано значи­тельно больше, чем о тех, кто следуя гуманистической тради­ции, не щадил своей жизни и здоровья для установления на­учной истины. Библиографической редкостью стала у нас книга австрийского историка медицины, почетного профессо­ра Первого Московского медицинского института Гуго Глязе-ра «Драматическая медицина. Опыты врачей на себе», в кото­рой собраны многочисленные факты поразительных по сво­ему мужеству экспериментов, произведенных врачами различ­ных специальностей на самих себе.