Аборт на поздних этапах беременности, или «убийство плода»

Закон об искусственном оплодотворении и эмбриологических исследованиях 1990 г. внес поправки и изменения в Закон об абор­тах 1967 г. Планка гестационного возраста плода, при котором по­зволялось делать аборт по «социальным» показаниям (основания 3и 4), была снижена до 24 недель, что было связано с расширением технических возможностей отделений терапии новорожденных (т. е у детей старше 24 недель появился реальный шанс на выживание) Аборт по сугубо медицинским показаниям (пункты 1, 2, 5-7) мо­жет быть сделан на любом сроке беременности, вплоть до момента родов.

Таким образом, аборт можно сделать в любой срок беременнос­ти, если удастся доказать, что «существует значительный риск [точ­ное определение фразы „значительный риск" не дано], что родив­шийся ребенок будет страдать от глубокой инвалидности [точное определение фразы „глубокая инвалидность" также не приводит­ся]» вследствие физических или умственных недостатков. Форму­лировки закона преднамеренно туманны, что оставляет врачам и юристам большую свободу для его произвольной интерпретации. Что именно означает фраза «значительный риск»? В личном раз­говоре с опытным юристом я выяснил, что суд может посчитать десятипроцентный риск «значительным». Понятие «глубокий ин­валид» также допускает широкое толкование. Под это понятие мо­гут подпасть и такие болезни, как ахондроплазия и незаращение твердого неба. Даже недавний отчет Королевского колледжа акуше­ров Великобритании указал на необходимость осторожного приме­нения данного закона¹⁹⁷.

В 1995 г. после 24-й недели беременности по причине пороков развития плода было сделано 74 аборта. Непосредственными при­чинами аборта стали такие заболевания, как врожденная гидроце­фалия, хромосомные аберрации, наиболее частой из которых был синдром Дауна. Несмотря на то, что, по сравнению с большим чис­лом «социальных» абортов, умерщвление плода на поздних этапах беременности встречалось не часто, поздний аборт вызывает у аку­шеров, педиатров и неонатологов самую большую антипатию. Си­туация складывается парадоксально. Умерщвление плода на позд­них этапах можно выполнить только в центральных региональных больницах страны. Но как раз в этих самых больницах были достиг­нуты самые значительные успехи по выхаживанию недоношенных детей. Меня удивляет тот факт, что наше общество готово платить тысячи долларов за спасение одного крохотного младенца, даже если он, к сожалению, на всю жизнь останется инвалидом, в то время как плод такого же возраста в утробе матери воспринимается с пря­мо противоположных позиций.

Доступность аборта на поздних стадиях беременности привела к парадоксальной ситуации. Представьте себе будничный день в крупной больнице. В одном операционном зале высокопрофессио­нальные акушеры-гинекологи делают сложнейшую операцию ради спасения еще не родившегося ребенка, жизнь которого в их глазах ценна и неповторима. Педиатры и медсестры отделения новорож­денных стоят недалеко от стола, чтобы в любой момент начать реа­нимацию новорожденного. В то же самое время в соседнем опера­ционном зале другие высокопрофессиональные акушеры-гинеколо­ги также делают сложнейшую операцию, чтобы уничтожить такого же ребенка, жизнь которого не ставится ни во что, отверженная его родителями и обществом.

Эти два противоречащих по своей сути деяния могут сойтись вместе не только в одной больнице, но и в одном операционном зале. Представим, что во втором зале плод, вместо того чтобы уме­реть еще в утробе матери, родился живым. Жизнь такого живого, но критически больного ребенка, с юридической точки зрения, теперь становится объектом охраны закона и традиционной медицинской морали. Обязаны ли врачи сохранить жизнь этому ребенку? Обязан ли педиатр из первого оперзала прийти на помощь и начать реани­мацию новорожденного, который всего лишь минуту назад был при­говорен к смерти? Разве возможно, что в одной системе здравоохра­нения, в одном правовом пространстве, в одном обществе могут со­существовать такие противоречащие друг другу деяния? Я нахожу только одно объяснение этой парадоксальной ситуации: в наших больницах сосуществуют две взаимоисключающие системы ценно­стей. В первом операционном зале царствуют иудео-христианские традиции, которые ставят во главу угла интересы ребенка, а во вто­ром — нравственные идеалы, похожие на древнюю греко-римскую этику.

Какая сила стоит за всеми этими событиями? За ними стоят же­лания родителей, точнее сказать, желание матери. В этой области права отцов представлены слабо. Перед нами пример реализации философского принципа автономии и права на выбор в либераль­ном обществе.

Реагируя на беспокойство общества и медработников, особенно в ситуациях, подобных Жаклин Джеймз (см. введение), Королев­ское общество акушеров и гинекологов в 1996 г. выпустило рекомен­дации под названием «Прерывание беременности при пороках раз­вития плода». Чтение документа оставляет неприятный осадок.

Аборт — это преднамеренное прерывание беременности в интере­сах женщины. Цель аборта — недопущение выживания плода, и про­цесс аборта должен завершиться смертью. Плод, рожденный живым, становится «ребенком», даже если изначально врач намеревался сде­лать аборт на законных основаниях. Преднамеренное действие, при­водящее к смерти ребенка, является убийством... В этом случае врача могут обвинить в убийстве, даже если он шел на выполнение законно­го аборта, который неожиданно завершился рождением живого мла­денца, а затем его смертью из-за глубокой недоношенности. Итак, за­конный аборт не должен приводить к рождению живого ребенка. В рамках закона разрешается уничтожение плода, но не ребенка.

Плод имеет право на уважение к нему на протяжении всей бере­менности. До 26-й недели беременности необходимо избирать такой метод аборта, который наносит минимальную физическую и эмоцио­нальную травму матери. После 26 недель становится трудно оценить наличие у плода сознания. Поэтому в поздние сроки беременности остановку сердца плода следует производить быстро, сводя поврежде­ние его тканей к минимуму.

Как видно из этого отрывка, сама процедура убийства зрелого плода в медицинских целях слишком сильно напоминает описание смертной казни. Будучи врачом, мне приходилось воочию наблю­дать волнение и душевное страдание, которое испытывали не толь­ко родители, но и сам медперсонал, выполнявший, возможно и не по своей воле, эту ужасающую процедуру.

Опрос, проведенный среди акушеров Великобритании, выявил, что более 95% врачей согласились бы сделать аборт после 20 недель беременности, если у плода будет обнаружен синдром Дауна или незаращение позвоночного канала. Процент врачей, согласивших­ся бы сделать аборт после 24 недель при синдроме Дауна составлял 13%, 21% — при незаращении позвоночного канала, и 64% — при анэнцефалии¹⁹⁸. Тринадцать процентов согласились с утверждени­ем, что «государство не обязано оплачивать расходы на специали­зированный уход за ребенком с тяжелой формой порока, если ро- дители отказались от пренатального скрининга». Можно услышать противоположное мнение. Ряд гинекологов убеждены, что поздний аборт оправдан только в тех случаях, когда патология плода неизбежно приводит к летальному исходу'⁹⁹. Становится ясно, что многие акушеры даже в таких ситуациях отрицательно относятся к поздним абортам. Однако при беспрепятственном доступе к абор­ту абсолютно здорового плода по социальным показаниям стано­вится крайне трудно отказаться сделать аборт при наличии у плода патологии.