Глава 8

Умирающий младенец: дилеммы неонатологии

Достижения медицинской технологии, о которых мы говорили ранее, стали заметны прежде всего в отделениях интенсивной тера­пии новорожденных. Выживание детей крайней степени недоно­шенности, родившихся на 24-й — 25-й неделях беременности с ве­сом, не превышающим 500—700 граммов, перестало быть необыч­ным. У многих детей с тяжелой патологией и необычными пороками развития, такими, как врожденная пупочная грыжа, которые ранее считались неизлечимыми, благодаря хирургии, сегодня появился шанс вести абсолютно нормальную жизнь. Но подобного рода ме­дицинские достижения стоили немалых затрат человеческих, соци­альных и финансовых. Родители и родственники вынуждены жить в страхе и надежде, беспомощно наблюдая, как неделя за неделей ребенок борется за свою жизнь, испытывая на себе весь груз сложных медицинских процедур. Бюджету страны такое лечение обходится в 1500 долларов США ежедневно. Общая стоимость ухода только за крайне недоношенными детьми в масштабах всей страны в 1993 г составила в пределах от 65 до 105 млн долларов США²⁴², но вполне возможно, что эта цифра сегодня значительно выше.

Двойственное отношение к больным и недоношенным детям

Те из нас, кто работает в отделении новорожденных, хорошо зна­комы с двойственным отношением, которое люди испытывают к больному или недоношенному младенцу. С одной стороны, нашс общество очень чутко относится к нуждам младенцев и детей. Каждый год благотворительные организации, да и просто отдельные ме­ценаты, выделяют сотни тысяч долларов на приобретение оборудо­вания для отделений интенсивной терапии. Телемарафоны и реклама в прессе приводят впечатляющие фотографии детей, обложенных проводами и трубками от дорогостоящего оборудования. Газеты и телевидение не устают упоминать в своих репортажах о последних достижениях медицинской технологии, не забывая время от време­ни рассказывать нам трогательные истории о детях, победивших болезнь. Родители и просто посетители отделений реанимации не могут без слез смотреть на малышей, борющихся за свои жизни, видя, сколько человеческих сил и знаний брошены на спасение этих детей. Но за таким большим общественным вниманием и массив­ной поддержкой стоит не просто сентиментальность. Мы смотрим на детей, особенно больных и слабых, как на бесконечно ценные живые души, уникальных и беззащитных людей, нуждающихся в на­шей заботе и защите.

Но в противовес такому взгляду существует и другое отношение к больным и недоношенным детям, о чем редко говорят вслух. «Мы можем испытывать сострадание при виде обреченного на инвалид­ность ребенка, но нужно признать, что эти дети — всего лишь „от­бросы Природы", неудачный результат сложных биологических про­цессов, которые оказались пугающе ненадежными и уязвимыми для поломок. Если мудрая Природа решила, что данный ребенок не имеет право на нормальное будущее и должен быть отбракован, то по какому праву мы идем против ее желаний, вторгаясь со своими достижениями технологического прогресса? Зачем нам тратить та­кие огромные деньги и так много эмоциональных сил на одного че­ловека? Не будет ли лучше дать этому ребенку умереть, а родителям просто сказать, что им нужно попробовать еще раз?»

Такой взгляд подразумевает несколько посылок. Во-первых, вы­ходит, что больные новорожденные дети похожи на предмет вре­менного пользования, в отличие от взрослых и детей старшего воз­раста, которые имеют автоматическое право на медицинское обслу­живание. Другими словами, общество не несет принципиальной ответственности за сохранение их жизни. Во-вторых, в отличие от взрослых, которые обладают неповторимым характером и своей ис­торией развития, больные дети не имеют настоящей индивидуаль­ности и личностных характеристик. «Оно» не заслуживает звания «личность», следовательно, каждый ребенок может рассматривать­ся как принципиально заменимый предмет. Вместо больного или нежеланного ребенка всегда можно зачать другого. В-третьих, в такой позиции просматривается так называемый «евгенический био­логический императив», т. е. стремление сохранить генетический пул человечества, удаляя из него опасные гены. Вера в то, что «При­рода знает лучше нас», фактически является разновидностью дру­гого знаменитого высказывания: «выживает сильнейший». Сейчас родители просто идут на поводу у своего «эгоистического» желания дать больному ребенку шанс на жизнь. И их можно понять. Но, го­воря с точки зрения биологического будущего планеты, такое жела­ние родителей идет против интересов человечества. Поэтому сам факт существования госпитальных отделений для лечения больных и недоношенных младенцев — ошибка, разбазаривание и без того ограниченных ресурсов и, в конечном итоге, бессмыслица. Выра­жение «это идет против Природы» — современная версия медицин­ской гордыни.

Мы уже упоминали в предыдущих главах, что некоторые ученые в области биоэтики, такие, как Питер Сингер, ратуют именно за та­кое понимание, утверждая, что новорожденные еще не являются полноценными членами человечества, поэтому мы можем распо­ряжаться их жизнью так, как того требуют интересы всего общества. Конечно, было бы ошибкой утверждать, что все или даже большин­ство специалистов по биоэтике целиком поддерживают точку зре­ния Сингера или Харриса, которые представляют собой хотя и вли­ятельное, но крайне радикальное крыло в современном спектре био­медицинской философской мысли. Тем не менее в их взглядах можно проследить логическую связь с их базовыми философскими предпосылками. Можно вскрыть природу их радикальных выводов, основанных на крайне утилитарном подходе к новорожденному ре­бенку.