Соответствуют ли репродуктивные технологии христианскому мировоззрению?

Допустимо ли бесплодным парам пользоваться репродуктивны­ми технологиями, например экстракорпоральным оплодотворени­ем (ЭКО)? Как мы уже говорили ранее, в таких случаях нужно задать себе вопрос: «Помогает ли использование данной технологии осуще­ствить замысел художника, или же это приведет к принципиальному изменению первоначального плана?» С моей точки зрения, ЭКО с целью помочь бесплодным парам завести своих генетических детей может рассматриваться как реставрационная технология. В данной ситуации методика позволяет восстановить то, что было разрушено грехопадением, помогает родителям проявить свою любовь мате­риально, в виде ребенка, который носит их генетический материал.

Даже в случаях, где источником генетического материала явля­ются сами муж и жена, существует реальное беспокойство об умест­ности использования ЭКО. В технологии есть элемент вторжения, отношения к ребенку как к предмету, созданному технологией то­вару, продукту человеческого замысла и мастерства, поставленного на службу родителям. Методика не безопасна и несет в себе долю риска как для матери, так и для ребенка. Возникает проблема, что делать с оставшимися эмбрионами. Наконец, есть еще один аргу­мент против ЭКО: эта технология в течение многих лет разрабаты­валась на основе эмбриологических исследований. Даже если сего­дня у нас нет намерения использовать ЭКО для создания эмбрио­нов как лабораторного материала, мы не можем игнорировать тот факт, что в прошлом были преднамеренно уничтожены тысячи эм­брионов, что позволило довести методику до ее современного уров­ня. Я прихожу к выводу, что ЭКО — приемлемая технология для женатой пары, при условии, что не будут создаваться лишние эм­брионы и перед началом терапии будут тщательно продуманы все возможные отрицательные последствия.

Донорство эмбрионов и спермы, а также суррогатное материн­ство разрушают неповторимую связь между родителями и их деть­ми. Подобные процедуры разрывают связь между интимной близо­стью и воспроизведением. Однако некоторые защитники этих ме­тодик утверждают, что то же самое происходит и при усыновлении детей, а усыновление всегда считалось приемлемой христианской альтернативой в случае бесплодия. Почему бы нам не рассматри­вать донорство эмбрионов и спермы как одну из форм пренатального усыновления? Однако при ближайшем сопоставлении разни­ца становится очевидной. Давайте сравним пару, которая доброволь­но усыновляет уже существующего ребенка, и пару, сознательно принимающую решение создать ребенка, который только частич­но унаследует генетический материал родителей. В первом случае уже существующий ребенок получает благо, которого он был преж­де лишен. Во втором случае благо получает пара, для которой со­здается ребенок.

Донорство гамет (яйцеклеток или сперматозоидов) может иметь далеко идущие и непредсказуемые последствия для динамики се­мейных отношений. Мы можем породить неопределенность отно­сительно личности ребенка. Парадоксально, но эта проблема стоит наиболее остро в тех семьях, где ребенок унаследовал генетический материал только от одного из родителей, например при донорской инсеминации. В этом случае, по мере роста и развития ребенка, ему становится все более очевидным, что он генетически похож только на маму, а вторая его половина принадлежит какому-то незнаком­цу, что он не плод любви, отражающий отношения родителей, а странный и непонятный гибрид. С его точки зрения, человек, ко­торый исполняет роль отца, на самом деле «не настоящий» отец. Но тогда кто он?

Разные авторы полагают, что к донорству спермы нужно отно­ситься как к поступку, сделанному из чистого альтруизма, подобно донорству крови. Ведь мы не считаем, что ребенок, которому было сделано переливание крови, как-то принципиально изменился. Почему бы нам не относиться таким же образом к донорству спер­мы? С моей точки зрения, наивно полагать, что донорство крови и спермы полностью равнозначны. По замыслу Бога, сперма и ДНК, которую она несет, являются средством, благодаря которому неви­димая любовь между мужчиной и женщиной материализуется в ма­лыша. Поэтому донорство спермы заключает в себе глубокий смысл, которого лишено переливание крови. Я полагаю, что переливание крови нужно рассматривать как технологию, которая позволяет нам сохранять Божий порядок на земле, изначальный замысел челове­чества. С этической точки зрения, переливание крови — это при­емлемая форма «реставрационного искусства». Напротив, донорство гамет изменяет нас на фундаментальном уровне, меняя, в том чис­ле, отношения между ребенком и его родителями.

Сомнения в целесообразности гаметного донорства частично вы­званы резким настроем многих родителей, настаивающих на абсо­лютной конфиденциальности процедуры. Большинство пар отчаян­но пытаются скрыть от остальных членов семьи и самого ребенка, что им пришлось воспользоваться донорскими гаметами. Некоторые заходят так далеко, что пытаются уничтожить любой намек на факт донорства, иногда даже требуя запрещения передачи записей дру­гим медицинским работникам или уничтожения в медицинских документах любой информации относительно генетического про­исхождения их ребенка. Почему родители так сильно настаивают на сокрытии этой информации, даже если для этого им приходится идти на большие ухищрения? Не потому ли, что они понимают, как подобного рода информация может изменить саму семью и соци­альное восприятие ребенком себя и своих родителей. Давайте срав­ним теперь эту ситуацию с естественным христианским побуждени­ем иметь открытые и честные отношения между людьми, особенно когда речь идет об отношениях в семье, где близость и безопасность важны чрезвычайно.

Суррогатное материнство ставит перед нами такие же пробле­мы, размывая наши представления об отношениях между родите­лями и детьми. Ребенок может задать вопрос: «Кто же моя мама?» Брендан Маккарти в своем подробном труде «Фертильность и вера» утверждает, что, в отличие от донорства гамет, суррогатное материн­ство можно считать приемлемым для христиан. Он полагает, что, несмотря на то что организм матери, где произошло зачатие, про­должает оставаться средой для вынашивания и защиты эмбриона, взаимосвязь между зачатием и вынашиванием в принципе не суще­ственна. «В отличие от связи между элементами слияния и воспро­изведения в интимной близости, связь между зачатием и вынаши­ванием является биологической необходимостью. Но там, где эту связь сохранить невозможно, мы не нарушим никакого принципа, если элемент вынашивания в процессе развития эмбриона будет перенесен в организм другой женщины и если генетическая мама останется матерью ребенка... Разумно рассматривать сохранение двух аспектов интимной близости как дело принципа, а связь меж­ду зачатием и вынашиванием — как вопрос целесообразности»'¹⁹.

Нужно сказать, что для меня эти аргументы звучат неубедитель­но. Если мы ответственно посмотрим на сотворенный Богом поря­док, то естественным будет настаивать на сохранении связи между зачатием и вынашиванием. Сам факт, что вынашивание биологи­чески необходимо, заставляет нас задаться вопросом, почему Бог устроил все именно так? Конечно же, отношения, построенные на любящем гостеприимстве женщины, принимающей нерожденное дитя в своей утробе, входят в замысел Бога — это часть изначально­го произведения Художника. В Господнем промысле женщина, бе­рущая на руки новорожденного ребенка, принимает не незнаком­ца, а дитя, которое разделяло с ней одну жизнь на протяжении пре­дыдущих девяти месяцев. К тому времени между ними уже сформировались отношения опеки и любви.

С моей точки зрения, суррогатное материнство — это техноло­гия, которая может изменить фундаментальные понятия о Божьем миропорядке. Не получится ли так, что всепоглощающее желание иметь ребенка побудит человека к неразумному использованию тех­нологии? Возможно, что мы уже подошли к точке, когда нужно от­казаться от выполнимой, но неразумной технологии. Наше жела­ние познать, проникнуть в секреты человеческого бытия, победить болезни есть проявление дарованной Богом свободы. Однако неко­торым проявлениям человеческой свободы нужно уметь сказать «нет»¹²⁰.

Но как тогда быть тем парам, которые не могут иметь детей без использования донорских гамет или суррогатной матери? У меня нет простого ответа на этот вопрос. С тем, что я собираюсь сказать, быть может, кому-то будет трудно согласиться, у кого-то это может вызвать негодование, чувство покушения на их автономию. Но в мире, в котором так много унылых, обездоленных, больных и испы­тавших на себе жестокость детей, может, и найдется ребенок для тех бездетных пар, которые жаждут утолить сильное, данное им Богом желание познать радость отцовства и материнства. Может, удоче­рив, воспитав, проявив заботу к отверженным, мы найдем прием­лемую альтернативу репродуктивным технологиям, которые сопря­жены с таким большим риском и вызывают так много вопросов.

Я не имею права критиковать тех людей, которые, размышляя на эти темы, приходят к другим выводам. Разве могу я прочувство­вать всю глубину страданий бесплодных пар? Не мне судить тех, кто под давлением чувств обращается за детьми к технологическим до­стижениям. Но все же Бог иногда призывает людей, по словам Оли­вера О'Донована, «принять лишение благ земных как неизбежную Цену за благородное и неповторимое свидетельство об их Творце»^|2'

Отказавшись от использования репродуктивных технологий, без­детная пара может засвидетельствовать всему миру о Божьем миро­порядке, заплатив за это добровольным лишением земных благо­словений. Будучи христианами, мы должны учиться не проходить мимо, а уважать жертвенное решение таких пар.

В следующей главе мы перейдем от рассмотрения проблем бес­плодия к вопросам, возникающим уже после зачатия ребенка — к развитию технологий дородовой диагностики, позволяющей опре­делять врожденные аномалии развития и генетические болезни.